Речка Варнава, Лялинская гора (разбойники там были), а ещё посёлки: Нижник, Поташное, наше Палаустное… Почему так назывались, мы тогда разве думали или кого-то спрашивали. Поселки маленькие, тут сплавщики жили, плоты делали. В наше озеро по весне, пока вода большая, за ними заходили катера и вели их по Ветлуге.

Мама Антонина Никоновна (Денисова) из крестьянской семьи. Маму, она с 1922 года, на фронт не взяли, ей дали бронь. Она работала в колхозе, и подруга её – тоже в колхозе, на тракторе. После войны не за кого замуж-то было выходить: подруга мамина разошлась с мужем, и мама моя за него вышла. Отец, Николай Павлович, тоже из крестьян, из другой деревни.

Отец сплавлял осенью плоты по речке Ветлуге, по холоду и всяко. Застудился, у него было двухстороннее воспаление. Мама его не отпускала, не езди, не надо нам. «Вот съежу, Тоня, денег заработаю, поедем в Варнавине домик купим и будем переезжать», – говорил отец. И поехал. Он сильно простыл и не выкарабкался. В октябре умер. Мама была молодая, а мне и семи лет не было ещё, в школу не ходила. Я в 4-ом классе училась, когда мама вышла замуж во второй раз. Мама в школе поваром работала до пенсии и ещё на пенсии.

В Палаустном я закончила четыре класса. У нас только начальная школа была, а потом в пятый класс в поселок Бархатиху пошла. Здесь уже восьмилетняя школа, до неё четыре километра. Дорога… и лес кругом, мы пешком ходили. Придём со школы, если концерт какой, то потом снова бежим туда, в эту Бархатиху, выступать. И никто за нас не переживал, что нас волки съедят или что-то случится. Климат какой? Были морозы, и до 40 градусов доходили морозы.

Восемь классов я в Бархатихе закончила и – в Городецкое педучилище. Там учились девочки из соседнего посёлка и вот я туда поехала. Садиков у нас не было в посёлке, и я не представляла, что за «садик» такой, и как там работают. Мама говорила: «Надя, там кормят и тепло там». Ну, поеду. Далеко. Надо сначала в Горький приехать на автобусе или на электричке. Потом от Горького мы (сестра Люся меня провожала) на ракете полетели по Волге в Городец. Сдали документы, потом я экзамены сдавать ездила.

Как я поступала. Народу много-много было: в фойе жили, в актовом зале жили. Диктант я написала на четыре. А которые же девчонки не написали, ревут. Сумки собирают – домой ехать, раз на двойку сдали. Я думаю: «Они так хотели в эту профессию, что ревут, а я даже не знаю, что это за работа такая, – пойду забирать документы. Я лучше вон в Балахну на крановщицу поеду учиться». Пошла я в приёмную: «Я не буду сдавать математику».

Они посмотрели мои документы, там две четвёрки всего, остальные пятерки. Стали меня спрашивать, почему хочу документы забрать. Я им так и так объяснила всё. «Сдайте математику, потом посмотрим», – уговорили, короче, меня. Я пошла математику сдавать, даже и не повторяла ничего. А мне досталось совсем простое, то ли синусы, то ли косинусы. Я, по-моему, на пятерку сдала. И даже не стала зачисления ждать, села и уехала домой. Мне пришла бумага, что зачислена, приезжайте, общежитие будет. Так и поступила.

И поехала Наденька учиться. Три года я училась. Восемнадцать лет мне было в январе, а в августе я была уже здесь [в Приилимье]. Мы же не просто сами поехали, нас же по комсомольской путёвке послали. Мы писали заявления, по четыре человека с группы. Я не знаю отбирали там или только четыре захотело, это я не могу сказать. Но вот в четвёрку эту я попала. Это добровольно. Ехали в Сибирь, ведь много показывали, писали: Братск строился, Усть-Илимск строился. Уже и про БАМ поговаривали. Дали нам какие-то подъёмные, суточные – всё в училище. Нас торжественно провожали, конечно, не с фанфарами, но представители от училища нас всех двадцать человек в один день посадили на поезд. Сколько ехали не помню. Приехали в Иркутск, в Облоно.

[Как Вас в Романовой встретили?] Я из Нижне-Илимска с председателем приехала. Иннокентий Иннокентьевич [Романов] специально за мной ездил. Ему, наверное, сообщили из Управления сельского хозяйства, что прилетаю я. Мне же в Облоно не хватило места и меня отправили в Управление сельского хозяйства в Иркутске.

Дали мне койку и всё прочее и подселили меня к Лиде Моисеевой. Я знаю, что вот тут мы с Лидой жили, а рядом, в соседнем доме, Ольга Петровна [Романова] с семьёй жила. Их дом как-бы на отшибе стоял. Ольга Петровна ко мне приходила, я ей платье сшила или два ли. Портниха, блин. Но шила потом себе-то халатишки.

Помню Лида картошку нажарила. Сковорода на печке, печка на железных ножках стояла, у нас таких печек не было. Мне запомнился вкус этой картошки, она на комбижире. Она такая вкусная, с корочкой, у нас не такая вкусная картошка.

И я у неё жила, у Лиды. Потом ушла, потому что они с Ванькой поженились. Новая девчонка, все ребята вокруг меня ходили, а я знаю, чего им надо. Потом я у Вали Слободчиковой жила. Татьяна Терентьевна, мать её, же добрая была и ребятишек много у неё. Мне веселее, чем одной. Потом у них Серёжка из Армии пришёл, и я ушла к Галине Ивановне Коноваловой.

Галина Ивановна шустрая, худенькая была. Она жила с отцом, он Колесников. И дедушка-то тоже шустрый был. И вот я у них жила. Мы с ним по ягоды, по бруснику, ходили на ту сторону [Илима], там гари какие-то были. Там ягод столько было, вообще море! Я первый раз здесь брусничное варенье варила. Сказали его варить сколько-то часов надо. Я варила его на печке в кастрюле большой. Варила-варила, конечно, всё переварила, но вкусное варенье было. У нас там из брусники никогда не варили. У нас мама варенье варила только из смородины и малины. Малину лесную у нас там вёдрами таскали. Она как садовая у нас. Вкусная, а наешься – голова болит. Она лесная, там совсем другой состав-то ягод.

Я же когда в Романову приехала в 1972 году, садик был закрыт, там рабочие жили. Кабинки, всё там стояло, наверное, всё было закрыто от них-то. Рабочие жили, где печка и зал большой. Меня в правлении оформили с 23.08.72., а я дома сижу, зарплата мне идёт. Может недели две я просидела дома-то. Может задело это кого-то, что я дома сижу. Приходит бригадир и говорит, что я должна идти на работу. Ладно, пошла я на работу. Картошку уже копали в совхозе. Меня – в хранилище, отгребать лопатой картошку. Но какая у меня была сила, я сорок с чем-то килограмм.

Подвал совхозный: сверху крыша, а остальное всё в земле. В него не заезжали машины, сверху западни открывались, и в них машины сваливали картошку. И нам надо было её отгребать. Не одна же я там работала, женщин, кто работал, я уже не помню. Конечно, тяжело, такую соломину отправили в подвал отгребать лопатой картошку.

Я может день сходила, может до обеда, а потом сказала, что больше не пойду, что хотите делайте. Я приехала не это работать, и я не могу. Картошку бы собирать в поле, другое дело. И мне Тарас Григорьевич [совхозный экономист] сказал: «Сиди дома и никуда».

Началась копка своей картошки. Дояркам некуда детей девать. Уборочная ещё идет, прикомандированные всё ещё живут в саду. И решили открыть детский сад у Татьяны Терентьевны на дому. Человек семь детей было. Валя Уржумцева была заведующей, она – медсестра [по образованию]. А кому работать-то, вот и была она заведующей. Валя сама варила еду, и мыла она же, а я только с детьми занималась. В общем вдвоем мы. Может недели две так работали, а может побольше.

Я – воспитатель, нас же учили всё по-правильному делать: дети и спали там, и гуляли. Выведу ребятишек в ограду, ограда большая. И наблюдения проводили, и ходили на экскурсии. Училище-то у нас было сильное. У нас при училище был сад. Такой сад огромный, цветов сколько! Всё, что мы проходили, там всё по грядкам: много всяких интересных растений. А какой был спортивный участок. За училищем, в горочку, – спортивная огромная площадка.

Когда рабочие уехали, мы в садике всё перемыли сами. В ноябре мы, наверное, туда перешли. Детей, человек восемнадцать было, но все были разные: от яселек до больших. И все в одной группе. Валентина Александровна Слободчикова работала, я, Валентина Алексеевна Романова работала, уже не помню кем, Наталья Петровна Жукова (повар), помощником повара была Екатерина Александровна Коновалова.

Я сразу в клубе баян взяла, спасибо Серёже Белобородову, он был киномехаником и директором Романовского клуба. И стала я музыкальные занятия проводить. Первый утренник был на Новый год, как положено: и Дед Мороз был, и подарки были. Мы с Валей Уржумцевой ездили за подарками в Железногорск и в Новую Игирму. По базам ходили от совхоза. Оплачивал-то он. А морозище! Не помню, кто был Дедом Морозом на утреннике. Я играла сидела, а родители плакали. Полонская, у неё же много детей было. Вот она была, Мария Иннокентьевна Моисеева, Вика Васильевна Акуз, Анна Степановна Воронина. Плакали сидели, потому что таких праздников не было. Сидели – слезки роняли. Рады были за детей, что по-новому всё. Детям никто не играл раньше. В Романовой я немножко и в школе играла на музыкальных уроках, и в художественной самодеятельности сразу стала участвовать.

Весной 1973 года в Романовой проходили Проводы зимы для всего совхоза «Березняковский». Я была – Весной, Валентина Александровна – Зимой, Людмила Боровченко – Дедом Морозом. На мне рубашка Семёнова Александра Петровича, потому что под ней же ещё куртка, и рубашка большого размера нужна была. Семёнов на ферме работал зоотехником. Доярки иногда на работу не выходили. Он бежит к нам с Валентиной Александровной: «Девчонки, идите выручайте». Мы прибежим с ней утром до работы на ферму и подоим группу коров. Было это, и не один раз.

Последний год [1973-1974 учебный год] в Романовой учительницей была Горожанина Анна. Школа уже была в больнице. Я и школьникам на пении играла. Учительница уже на пенсии была и жила при школе-больнице, и я с ней тут же жила. Добрая, хорошая женщина.

Полтора года там [в Романовой] я проработала. А потом стали уже все переезжать в Березняки [из зоны затопления].

Из четверых, которые приехали из нашей группы сюда [в Иркутскую область] по комсомольским путёвкам, осталась я одна. Все остальные уехали. Меня в Романовой так хорошо приняли и люди хорошие здесь. Я думала: но куда я поеду? Дело шло к затоплению старых деревень, уже строились Березняки. Серёжка [будущий муж] пришел с Армии – познакомились. Он пришёл в 73-ем в июне. Мы повстречались сначала, дружили-дружили, но и решили, что у нас будет в марте [1974 года] свадьба, ему дадут отпуск и мы поедем ко мне на родину. И я тоже никуда не ездила, отпуск не брала два года.

Вот и переехала я в Березняки. В 1974, в феврале, садик открыли, где Раиса Егоровна [Куклина] живёт. Мы ещё там доделывали. Расписались мы с Серёжкой, как и планировали, в марте 1974 года. Меня и «выкупали» здесь [в Березняках], и регистрировались мы здесь: у меня платье длинное и фата. Я хотела длинное платье. Мне его шила Тамара Степановна [Головина]. Фотографировал нас Афанасьев Василий Емельянович. А свадьбу поехали справлять в Романову. А тогда же ещё всех начальников приглашали, тогда мода была такая. Директор Георгий Ефимович к нам не ездил, но Заусаевы были, Уваровы были.

А в мае мы поехали ко мне на родину. Оттуда приехали и нам квартиру дали в 33-ем доме [по улице Янгеля], а до этого я на подселении у Елены Даниловны Перфильевой [на Романовской] жила, а Сережка ещё в городе тогда работал. В доме все были молодые, всё у нас заодно было. Мы ничего не делили. Двери не закрывали. Перфильевы (наши соседи) пойдут куда-нибудь гулять в гости, Наташку в кроватке на колёсиках – к нам. Уснёт Наташа. У нас Иринка уже была. Просыпаемся – кроватки с Наташей уже нет, значит они пришли из гостей и забрали, а мы спим… Дружненько жили, что делить-то было.

У нас ничего не было. Мы по копейкам занимали, холодильник купить. Мы занимали у Анны Тимофеевны [Хростовской] сколько-то до такого-то числа, Серёжка получает – отдаём. Татьяна Терентьевна чем нам поможет, мы от неё ничего и не ждали. Я ходила в юбке синенькой, уже здесь в Березняках, когда на баяне играла. Нет, чтобы что-то стелить под баян. Я до того «дотыркала», что у меня юбка, как решето стала, было воздух видно. А ходить-то не в чем, где и на что купишь?

Новый детский сад [в Березняках] открылся в июне месяце [1975 года]. Я Иру родила в апреле и была в декрете. В июле ещё гроза была, как раз несло-то всё. Садик уже функционировал, в него уже переехали. Только переехали и вот этот дождь [шквальный ливень] был страшный.

Разное помнится. Помню у нас кто-то из детей стекло разбил. В туалет стекло-то. А что? Было по тридцать детей [в группе]. Я ушла выдавать раскладушки, а няни не было. «Я вам что няню нарисую на стене?» – вот такая фраза была у Валентины Алексеевны. Никто не подменял никого.

По двенадцать часов работали без няни: придёшь полвосьмого, полвосьмого уходишь. А мыли-то, мыли! Обед принесут, всё сами раздавали. Тогда не думали про охрану труда. Эти раскладушки: ребятишки идут мешками в друг дружку кидают. А сейчас кто бы стал работать в таких условиях, убежали бы все. Конечно, там и наругаешь кого и всяко.

Я работала и с Надей Воронковой, и с Валентиной Георгиевной, со многими я работала, но с Ритой [Маргаритой Александровной Волчковой] всех больше. Рита начинала точно так же, как и я, только в Игнино Куйтунского района. В Березняки она приехала в октябре 1974. Мы подруги-ровесницы – я, Рита Волчкова и Валя Лаврова – в один год вышли замуж и в один год родили. Мы все из Горьковской области. Вот с Ритой я больше всех работала на группе. Я то воспитателем, то музыкальным работником была. Приедут учёные-то музыкальные работники, меня на группу пихнут. Поиграют они года полтора, два – раз уехали, опять меня с группы снимают. Рита мне потом говорит: «Ещё уйдешь, больше не буду с тобой работать».

У меня же нет специального музыкального образования. Хочется сыграть, но образования-то нет: по нотам там ведь сложно. Не учили нас читать. Мы учились, два раза в неделю была музыка. У меня пятёрка по музыке-то. Меня мой преподаватель музыки отправлял в культпросветучилище: «Я Вас подготовлю». А что готовить-то, что на экзамене играла, то и сыграла бы. Я – нет. Мама меня учила, мы родителей жалели. Я ведь никогда в жизни ни на каком курорте не была, только один единственный раз в профилактории. Как отпуск – так к маме. Начиная с Горького, смотришь кого бы знакомого встретить. Потом уже это всё притупилось, а первые года так и было.

Мы с Серёжкой собрались один единственный раз по путёвкам туристическим на Кавказ, а мама заболела, операцию в Горьком ей делали, и мы сдали путёвки: сначала я полетела побыстрее, а потом он. Не судьба мне ездить тогда была.

Я любила математику проводить, в подготовительных группах особенно. Это у маленьких: раскладываем, три кружочка, а тут на один больше. А в подготовительной уже задачи решают, уже сложение и вычитание, составление задач, условия задачи, вопрос. Это всё ребятишки знали, когда подготовительная группа шла в школу. И всё это по программе. Надю Перфильеву вспоминаю, она была умница из умниц, Зимина Колю, Липунова Витальку, Андрюшку Зины Костыревой.

Алексеевну [Валентину Алексеевну Шевченко, заведующую Березняковским детским садом «Ручеек»] мы все вспоминаем с добротой. У Алексеевны мы всегда были все вместе. Сколько было воспитателей, никто ни про кого плохо не сказал. Она знания нам давала. Мы планы на неделю писали. Мы каждый месяц по стихотворению с детьми учили, загадки – это обязательно. Алексеевна приходила проверяла, что дети знают, какие стихи дети выучили. Шесть групп было, детей-то сколько было!"

Записала Татьяна Кисель