Из воспоминаний князя Виктора Ивановича Барятинского

В 1840-х и 1850-х годах при канцелярии главного командира Черноморского флота и портов состоял чиновник по дипломатической части. Во время Крымской кампании эту должность исправляли некто г-н Б.
Я его знал еще за несколько лет до войны. Он жил в Николаеве, был женат на уроженке Придунайских княжеств, удивлявшей нас, жителей провинциального города, своими причудливыми нарядами и изящными манерами.
У них были дети, два мальчика. Г-н Б. был небольшого роста, весьма скромный, тихого нрава и в николаевском обществе, преимущественно флотские офицеры, нередко над ним подшучивали, и так как он был очень боязлив, то изощрялись на разные выдумки, чтобы его пугать и тревожить и без того слабые его нервы.
Я помню, как, при возвращении его домой с какого-нибудь вечера, проведённого в гостях, делали на него на улице нападение, даже у него на квартире. Он все это выносил с большим смирением. Исполнял он свои служебные обязанности безупречно, и у него красовалась на шее Анна 2-й степени, которую он, кажется, редко снимал.
За несколько месяцев до осады Севастополя прибыли в Николаев подросшие уже его два сына, только что произведенные в мичмана. Одному было на вид не более 18 лет, а другому около 17. Они были смуглы как их родители; у них были большие темные глаза и черные как смоль волосы, и, как бывает часто с жителями южных стран, в молодые лета, до известного возраста, они были необыкновенно красивы.
С самого поступления на службу они попали в состав офицеров, где существовал прекрасный военный дух преданности своему долгу и отечеству. Это было для них большим счастьем, и они вскоре сделались исполнительными и лихими офицерами.
Из этого видно, как важно для молодого человека, начинающего службу, попасть в хорошую среду и какое влияние это имеет на всю жизнь. Военная служба и особенно, могу сказать, служба во флоте, способствует к развитию чувства ответственности и к выработке характера.
С самого начала осады они были назначены: старший на бастион № 4-й, а младший - на Малахов курган к адмиралу Истомину (Владимир Иванович).
Их отец, известный до тех пор своей боязливостью, хотя не было ему надобности по делам службы жить в Севастополе, перебрался туда, чтобы не разлучаться с сыновьями. Он преодолел свою врожденную склонность к страху и, можно сказать, преобразился.
Это чудо совершила горячая его любовь к детям.
В самые тяжёлые времена осады он неотлучно жил в Севастополе и старался встречаться как можно чаще со своими сыновьями. Они оба отличались неустрашимостью и беззаветной отвагой. Старший участвовал в вылазках, производимых часто из 4-го бастиона на французов.
В одной из них, кажется в ноябре или декабре, под начальством казацкого полковника Головинского (Венедикт Васильевич), охотники из пластунов и матросов напали ночью на французские траншеи. Схватка была самая кровопролитная.
Наши взяли с боя у неприятеля несколько фальконетов, которые притащили на бастион. В этом деле был взят в плен французский офицер m-r Martinе, сильно и опасно раненый штыком. Он мне рассказывал потом, как, защищая до последней крайности вверенное ему орудие, он был схвачен одним казаком, с которым произошла у него самая отчаянная борьба.
Ни один из них не хотел выпустить противника из рук. Сильно обхватив друг друга, они покатились в совершенной темноте на дно траншеи, где лежали, тесно обнявшись и грызли друг другу лицо.
У француза на лице были следы зубов казака, но и Martine, при этом, говорил с некоторым самодовольством: "je crois avoir enlevé à ce diable de cosaque avec mes dents une bonne partie de son nez!" (кажется, я зубами вырвал у этого чертова казака изрядную часть его носа!).
В этой-то вылазке находился также старший из братьев Б. и был тяжело ранен. Его принесли в город на перевязочный пункт, в залу клуба, и я ходил его навещать. Он лежал на кровати; с одной стороны сидел его отец, а с другой стороны русская няня, решившаяся вместе с отцом оставаться при своих молодых господах, не так давно еще бывших на ее попечении.
Рана была смертельная, пуля засела в спинном хребте. На второй день жар и бред были сильные, отец и няня не отходили день и ночь. Молодой Б. в ужасных страданиях метался, глядя на них с расширенными зрачками, с трудом выговаривая невнятные слова; вскоре пришла агония, и он скончался.
Никогда не забуду этой картины, отца и няни, с любовью на него смотревших и с неимоверной грустью следивших за его уходящей жизнью.
Но оставался другой сын, который казался совершенным ребенком. Он ознаменовал себя вскоре необычайным подвигом на Малаховом кургане.
Упавшая внутрь бастиона бомба катилась прямо к отверстию одного из пороховых погребов, и каждую секунду можно было ожидать страшного взрыва. Нисколько не колеблясь, он схватил ведро с водою, побежал за бомбой и залил горящий ее фитиль. Он тут же получил Георгиевский крест.
В другой раз был с ним странный случай.
Он ехал верхом с поручением от адмирала Истомина, с Малахова кургана в город: ему приходилось переезжать через мост, устроенный поперек южной бухты и состоявший из досок, положенных на палубы мелких судов флота, бригов, шхун и пр. Ехал он в темную ночь и в страшную бурю.
Вдруг, доска ли опрокинулась, или лошадь от сильного ветра потеряла равновесие, но он упал с самого верха мостков в море. Я не помню, осталась ли лошадь наверху, или упала с ним.
Очнувшись в воде, он поплыл на увиденный им огонь; оказалось, что огонь был на Павловской батарее, огромном трехэтажном здании, стоявшем на углу южной и корабельной бухт. Когда он был уже близко от берега и начинал терять силы, он услышал голос его окликающий.
Это был часовой на берегу, который, слыша в темноте человека прямо плывущего к батарее, недоумевал, что такое могло быть, и окликал его согласно полученным им инструкциям. Он уже готовился стрелять, когда услыхал слово "свой". Побежали люди и вытащили Б. на берег.
Извещенный о том командир батареи Павел Петрович Спицын, узнал молодого Б., принял его у себя, напоил чаем и горячими напитками и велел растирать его спиртом, чтобы согреть окоченевшие его члены. Мичман Б. остался цел и невредим до конца осады.
Впоследствии он покинул морскую службу и перешел на Кавказ в пехоту. Сделав блестящую карьеру в сухопутных войсках, он командовал дивизией в том же Севастополе, где так славно начал свою службу.
1888 г.