Проклятый колодец, часть 1

Елена Михайловна нажала на тормоз так резко, что сумка с переднего сиденья упала на пол. Перед ней на единственной дороге в деревню Березовка лежало поваленное дерево. Березка, как будто специально.

— Ну конечно, — пробормотала она, глядя на препятствие. — Добро пожаловать домой, Лена.

За три часа езды от города она успела передумать поворачивать обратно раз двадцать. И вот теперь, когда до бабушкиного дома оставалось всего два километра, судьба в очередной раз намекала, а может, не надо?

Елена вышла из машины и обошла ствол. Объехать можно, но придется прямо по канаве. Хорошо хоть дождей давно не было.

— Хозяйка, помочь? — раздался хриплый голос за спиной.

Она обернулась. Из-за поворота показался мужчина с топором наперевес. Высокий, седой, в замызганной телогрейке, пахнущей табаком и сеном. Лицо знакомое, но сорок лет — срок немалый.

— Иван Тимофеевич? — неуверенно проговорила она.

— Он самый. А ты, никак, Ленка Кравцова? Бабы Поли внучка? — усмехнулся старик, опираясь на топорище.

— Елена Михайловна теперь, — поправила она с лёгкой сухостью.

Иван усмехнулся и принялся за дерево. Работал споро, без лишних слов. Через полчаса дорога была свободна.

— Спасибо, — сказала Елена, протягивая ему пятисотку.

— Да ну тебя! — он отмахнулся. — Зачем приехала-то? Дом же совсем развалился.

— Поправлю.

— Хм, — Иван посмотрел на неё долгим взглядом, словно оценивая. — А может, зря? Мёртвое место уже. Живых-то и не осталось почти.

— Почему мёртвое? — в словах Елены прозвучала настороженность.

Но Иван уже отходил, размахивая топором и бормоча себе под нос.

— Увидишь сама, лучше не суйся никуда, — бросил он через плечо. — И не говори потом, что старый дурак не предупреждал.

Елена села в машину и завела двигатель. Странный тип. Раньше таким мрачным не был.

Деревня встретила её тишиной. В детстве здесь жили в каждом доме, а теперь из тридцати дворов половина стояла с заколоченными окнами, словно слепые глазницы черепов. Крапива по колено, заборы покосившиеся. И эта мертвящая тишина, которую не нарушал даже лай собак, будто деревня затаила дыхание, ожидая чего-то.

Дом бабушки оказался в ещё худшем состоянии, чем она ожидала. Крыша провалилась в двух местах, веранда покосилась, калитка висела на одной петле. Но фундамент крепкий, стены целые. Поправимо. Хотя что-то в облике дома казалось неправильным, словно старое здание медленно умирало, а смерть уже поселилась в его углах.

— Господи… — прошептала Елена, вылезая из машины.

— А вы, случайно, не Елена Михайловна? — раздался женский голос.

На крыльце соседнего дома стояла полная женщина в ярко-розовом халате. Лицо круглое, хитроватое.

— Вера Петровна Крылова? — догадалась Елена.

— Она самая! Ой, как же ты изменилась, подруга! Совсем городская стала.

Подругами они никогда не были. В детстве Вера её откровенно недолюбливала, завидовала, что Елена приезжала на каникулы, а потом уезжала обратно в город к родителям.

— Приехала дом смотреть? — Вера спустилась с крыльца, разглядывая Елену с ног до головы. — Или продавать собралась?

— Жить буду.

Вера так и застыла на месте.

— Жить? Здесь? — она оглянулась на развалюху. — Да ты с ума сошла! Тут же жить невозможно! Воды нет, света нет, дорога убитая...

— Всё поправимо.

— Лена, ну что ты! — Вера схватила её за руку. — Ты же городская, привыкшая к комфорту. Здесь тебе будет очень тяжело. Очень. Может, лучше продать? Я вот знаю одних людей, они сразу наличными дадут, без проблем...

— Не продам.

— Но почему? Зачем тебе эта глушь?

Елена посмотрела на неё внимательно. Вера явно нервничала. Почему?

— У меня есть причины, — коротко ответила она.

— Какие причины? — голос у Веры стал резче. — Лена, ты понимаешь, что здесь происходит? Деревня умирает! Молодёжь вся уехала, стариков хоронят одного за другим. Через пять лет тут будет пустырь!

— Тем более нужно кому-то остаться.

Вера отпустила её руку и отступила на шаг.

— Ну смотри. Только предупреждаю, будет тебе здесь неспокойно. Место нехорошее стало.

Она помолчала, потом добавила тише:

— Особенно в центре деревни. Там, где колодец старый. Обходи его стороной.

— Почему?

— Да так. Болото рядом, комары, грязь всякая, — Вера поёжилась. — Мне пора. Удачи тебе.

Она быстро зашагала к своему дому, на ходу запахивая халат.

Елена осталась одна. Достала из багажника сумки и пошла к дому. Ключ лежал там, где и всегда, под старым рукомойником во дворе. Бабушка говорила:

— В деревне замки не нужны. Здесь все друг друга знают.

Дверь скрипнула и распахнулась. Запахло сыростью и мышами. Но стены родные, до боли знакомые. Вот печка, у которой она грелась зимними вечерами. Вот стол, за которым пила чай с бабушкиными пирогами. А вот и та самая фотография на комоде — молодая красивая женщина в белом платье, рядом с девочкой лет пяти.

— Анечка, — прошептала Елена, беря фотографию в руки.

Анна Сергеевна. Учительница местной школы. Лучшая подруга бабушки. Исчезла в том же году, когда Елена последний раз была здесь в гостях, в восемьдесят пятом.

— Найди Анечку, — попросила бабушка перед смертью в больнице. — Обещай мне, Леночка. Найди и похорони как положено. Она где-то рядом, чувствую. Ждёт...

Тогда Елена решила, что это бред умирающей старушки. Но вот уже полгода, как мысль о той просьбе не давала ей покоя. Особенно после похорон мужа, когда жизнь потеряла всякий смысл.

Дети выросли, разлетелись по миру. Пенсия назначена. А дальше что? Сидеть в пустой квартире и ждать старости?

Нет. Если уж жизнь даёт второй шанс, нужно им воспользоваться.

Елена поставила фотографию на место и принялась разбирать вещи. К вечеру кое-как навела порядок в одной комнате, подключила генератор, который прихватила из города. Свет, пусть и непостоянный, сразу сделал дом более жилым.

За ужином — бутербродами с колбасой и чаем из термоса — она рассматривала фотографию. Анна Сергеевна улыбалась на ней открыто, по-детски. А девочка рядом...

Елена присмотрелась. Что-то знакомое было в этом лице. Где она могла видеть эти глаза, этот упрямый подбородок?

В десять вечера деревня погрузилась в абсолютную тишину. Не было даже шума машин с трассы, она проходила в стороне. Только ветер в деревьях да где-то вдалеке уханье совы.

Елена легла спать на раскладушке, укрывшись пледом. Засыпая, думала о странном дне. Почему Иван назвал место мёртвым? Отчего Вера так нервничала из-за её приезда? И что за колодец такой, который нужно обходить стороной?

— Завтра обязательно посмотрю, — решила она.

И уснула под шелест листьев за окном, не подозревая, что этот шелест доносится вовсе не от деревьев. На улице не было ветра, а звук исходил от стен дома, словно старое здание шептало ей что-то на забытом языке.

Елена проснулась от стука в дверь. За окном было еще темно, но в щели между досками пробивались первые лучи рассвета.

— Елена Михайловна! — кричал женский голос. — Открывайте!

Она накинула куртку поверх пижамы и выглянула в окно. На крыльце металась Вера Петровна, на этот раз в строгом костюме и с папкой в руках.

— Что случилось? — Елена накинула куртку поверх пижамы, чувствуя, как холод пробирается под ткань.

— Ничего не случилось. Мне нужно с вами поговорить.

Вера протолкнулась в дом, не дожидаясь приглашения и принося с собой запах дорогих духов и утренней свежести.

— По работе.

— По какой работе? Сейчас половина седьмого утра! — в речи Елены зазвучали учительские нотки.

— Я теперь глава местной администрации, — Вера села за стол с видом хозяйки и достала из папки бумаги. — У нас с вами проблемы. Серьёзные проблемы.

Елена включила генератор и поставила чайник. Что-то подсказывало ей, что разговор будет долгим.

— Какие проблемы?

— Прописка. Коммунальные долги. Санитарное состояние участка, — Вера перечисляла, загибая пальцы. — Дом не соответствует нормам пожарной безопасности. Электричество подключено самовольно...

— Постойте, — Елена налила чай в стаканы. — Я приехала вчера. Какие могут быть долги?

— После смерти бабы Поли прошло три года. Всё это время начислялись коммунальные платежи. Сумма вышла приличная, — Вера придвинула к ней лист бумаги. — Сто семьдесят тысяч рублей.

Елена посмотрела на цифры. За свет, которого не было? За воду из колонки на улице? За газ, который сюда никогда не подводили?

— Это какая-то ошибка.

— Никакой ошибки, — голос у Веры стал жёстче. — Законы для всех одинаковые. Не можете платить — дом пойдёт с молотка.

— Вера Петровна, мы с детства знакомы. Зачем эти игры?

— Никаких игр. Я выполняю свои должностные обязанности, — Вера встала. — У вас есть неделя, чтобы погасить долг. Или съезжайте.

Она направилась к выходу, но на пороге обернулась:

— Елена Михайловна, я вчера не договорила. Люди, которые хотят купить дом, предлагают хорошие деньги. Триста тысяч сразу, без торга. Подумайте.

— А если я откажусь?

Вера пожала плечами:

— Ваше право. Только учтите, здесь вам никто не рад. Совсем никто.

После её ухода Елена долго сидела, уставившись в чашку. Триста тысяч за развалюху? За участок в умирающей деревне? Что-то здесь не так.

В девять утра она отправилась изучать деревню. Хотелось понять, что изменилось за столько лет, кроме количества жителей.

Первым встретился мужчина средних лет, копавшийся в огороде за покосившимся забором.

— Здравствуйте, — окликнула его Елена. — Мы не знакомы. Я Елена Михайловна, живу теперь в доме бабы Поли.

Мужчина выпрямился и посмотрел на неё недружелюбно.

— Сидоров Петр, — он вытер руки о штаны. — Слышал, что кто-то приехал. Надолго?

— Навсегда.

— Хм, — Сидоров покачал головой. — Зря. Место нехорошее стало. Особенно для чужих.

— Почему нехорошее?

— Да так. Люди пропадают иногда. Вот несколько лет назад одна журналистка приезжала, хотела про деревню писать. Неделю пожила — и след простыл. Машину её потом в лесу нашли, пустую.

— А сама она где?

— А самой и нет нигде, — Сидоров снова взялся за лопату. — Может, в город уехала. Может, и нет. Кто знает?

Он демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Следующий дом стоял совсем близко к центру деревни. На крыльце сидела худая женщина в выцветшем платье и вязала что-то из серых ниток. Когда Елена подошла ближе, заметила, что женщина повторяет одно и то же движение с одним и тем же взглядом снова и снова, словно попала в бесконечную петлю времени.

— Добрый день, — поздоровалась Елена.

Женщина не сразу подняла голову. Лицо молодое, но усталое. Глаза серые, с какой-то затаённой болью, и в них мелькало что-то неземное, будто она видела больше, чем положено живым.

— Марина, — представилась она. — А вы, наверное, в дом бабы Поли приехали?

— Да. Елена Михайловна.

— Проходите, чаю попьем.

Дом у Марины был чистый, но очень скромный. Мебель старая, но ухоженная. На полке стояла единственная фотография — маленькая девочка с книжкой в руках.

— Это вы? — спросила Елена.

— Да. Лет в пять, наверное, — Марина поставила на стол самовар. — Единственная фотография из детства. В детдоме мало снимали.

— В детдоме?

— Я выросла там. Мать бросила, когда мне пять лет было. Сказали, что в город уехала, а меня забрать не может.

Елена внимательно посмотрела на фотографию. Что-то до боли знакомое мелькнуло в памяти.

— А как мать звали?

— Не помню. В детдоме говорили — мама Аня, — Марина налила чай. — А что? Вы что-то знаете?

— Нет, просто... — Елена запнулась. — Просто лицо знакомое показалось.

— Всю жизнь ищу хоть что-то о ней. Даже к экстрасенсам ездила в областной центр. Говорят, что мама давно умерла. А я не верю. Чувствую, что где-то рядом она.

Марина говорила спокойно, но руки у неё дрожали.

— Почему же вы не уедете отсюда? — спросила Елена. — Вы же молодая, можете начать новую жизнь.

— А куда я поеду? — Марина улыбнулась грустно. — Здесь теперь хоть дом свой, работа в больнице районной. А главное — мать моя отсюда и пропала. Вдруг вернётся? Как же я её найду, если сама уеду?

— Марина, а что за колодец в центре деревни? Вера Петровна говорила, что его лучше обходить стороной.

Лицо у Марины изменилось. Стало настороженным, почти испуганным.

— Не знаю. Старый колодец, им давно не пользуются. С восьмидесятых годов вроде. Говорят, вода в нём испортилась.

— А что там случилось в восьмидесятых?

— Не знаю. Я тогда маленькая была, — Марина встала и принялась убирать посуду. — Елена Михайловна, а вы зачем в деревню приехали? Правда жить собираетесь?

— Правда.

— Тогда будьте осторожны, — Марина понизила голос. — Здесь люди странные стали. Особенно те, кто с советских времён остался. Что-то они скрывают. И очень не любят, когда чужие вопросы задают.

На обратном пути Елена нарочно прошла через центр деревни. Колодец оказался именно там, где она его и ожидала увидеть, посреди небольшой площади, где когда-то стоял сельсовет.

Странно, но воздух здесь был холоднее, чем в других частях деревни. И птицы не пели, ни одна ворона не каркала, ни один воробей не чирикал. Словно вся живность инстинктивно избегала это место.

Старый каменный колодец, заросший бурьяном по самый верх. Крышка сломана, ведро давно исчезло. Обычный заброшенный колодец, каких в деревнях сотни.

Но что-то в нем было не так. Что-то, заставляющее людей обходить это место стороной.

Елена подошла ближе и заглянула внутрь. Дна не видно, слишком глубоко и темно. Но откуда-то снизу тянуло странным холодком. И пахло... чем-то знакомым.

— Я же говорил — обходи стороной. Или пожалеешь!

Она обернулась. За спиной стоял Иван Тимофеевич с косой в руках. Елена не могла вспомнить, чтобы он что-то говорил про колодец.

— Почему? — спросила она.

— Потому что умный человек чужих советов слушается, — он прошёл мимо неё, даже не взглянув в сторону колодца. — А глупый сам ответы ищет на свою голову.

— Иван Тимофеевич, что здесь произошло в восьмидесятом пятом?

Старик остановился и медленно повернулся.

— Ничего не произошло. Учительница в город уехала, вот и всё.

— Какая учительница?

— Анна Сергеевна. Хорошая была женщина. Детей любила, — голос у него стал тише. — А потом собралась и уехала. Внезапно так. Даже попрощаться ни с кем не успела.

— А дочка её где?

Иван дёрнул плечом, будто от боли.

— Какая дочка? Не было у неё дочки.

— Как не было? А Марина?

— Марина — сирота. Мать её бросила и уехала в город, — он отвернулся. — Хватит вопросы задавать. Нехорошо это.

Он пошёл прочь, но Елена окликнула его:

— А если я воды из колодца попробую?

Иван замер на месте. Повернулся медленно, и в глазах у него был настоящий ужас.

— Не делай этого, — прошептал он. — Ради бога, не делай.