Невидимое утешение

Елена Сергеевна проснулась в кресле под теплым пледом. Она точно помнила — вчера вечером сидела без него, листая старые фотографии Михаила Петровича. Плакала, как обычно, пока не забылась тревожным сном.

Уже третий месяц после похорон мужа она не могла заставить себя ложиться в кровать. Там было слишком пусто, слишком холодно. Лучше в кресле у окна, откуда видна была лавочка во дворе, где они с Мишей любили сидеть вечерами.

— Опять в кресле спала, — вздохнула она, с трудом разгибая затекшую спину.

Плед был мягкий, теплый, пах домашним уютом. Елена Сергеевна не помнила, чтобы доставала его из шкафа. Наверное, все-таки встала ночью и укрылась, а потом забыла, память в последнее время подводила.

Весь день она провела как в тумане. Варила борщ — по привычке на двоих, потом со слезами выливала половину. Гладила Мишину рубашку, которую так и не могла заставить себя убрать. Разговаривала с его фотографией на комоде.

— Миша, как же мне без тебя тяжело, — шептала она, касаясь стекла. — Сорок лет вместе, а теперь...

К вечеру накатила особо сильная тоска. Елена Сергеевна устроилась в кресле с коробкой фотографий и снова заплакала. Их свадьба, рождение сына, внуки, последний отпуск в санатории — вся жизнь пролетела перед глазами.

— Почему ты меня оставил? — всхлипывала она. — Говорил же, вместе и в горе и в радости. А сам ушел первым.

Слезы текли ручьем, плечи тряслись от рыданий. И вдруг... Елена Сергеевна замерла. Кто-то очень осторожно погладил ее по голове. Теплая, мягкая ладонь прошлась по волосам, убрала прядь с мокрого лица.

— Кто здесь? — прошептала она, оглядываясь по сторонам.

Никого. Пустая квартира молчала. Только тиканье часов на стене да гул машин за окном.

— Мне показалось, — сказала себе Елена Сергеевна, но руки дрожали.

Она попыталась продолжить просмотр фотографий, но вскоре глаза снова наполнились слезами. И снова невидимая рука нежно коснулась ее головы, погладила по щеке, словно стирая слезы.

На этот раз Елена Сергеевна не испугалась. Прикосновение было таким добрым, таким знакомым... Почти как Мишины руки, когда он утешал ее в редкие минуты грусти.

— Миша? — тихо позвала она. — Это ты?

Ответа не было, но в воздухе словно повисло ощущение присутствия. Кто-то был рядом, кто-то заботливый и любящий.

Елена Сергеевна заплакала еще сильнее, но теперь это были слезы не только горя, но и странного утешения. Невидимые руки продолжали гладить ее волосы, плечи, словно говоря: "Не плачь, все будет хорошо".

Постепенно рыдания стихли, глаза начали слипаться от усталости. Елена Сергеевна откинулась в кресле и закрыла глаза. Последнее, что она почувствовала перед сном, — как ее осторожно укрывают пледом, заботливо поправляют подушку под головой.

Утром история повторилась. Проснулась укрытая, отдохнувшая. На кухонном столе стояла чашка с остывшим чаем, но она не помнила, чтобы заваривала его на ночь.

— Что со мной происходит? — растерянно спросила она у портрета мужа. — То ли я схожу с ума, то ли...

Весь следующий день Елена Сергеевна пыталась понять, что происходит в ее квартире. Специально не убирала вещи с привычных мест, следила за каждой мелочью. Но все было обычно, тихо, пусто.

Вечером она снова села в кресло. Не плакала на этот раз, просто сидела, глядя в окно. И вдруг услышала тихий шепот:

— Не грусти так, хозяюшка. Больно на тебя смотреть.

Елена Сергеевна подскочила, оглядываясь.

— Кто это? Кто говорит?

— Не бойся, — голос был едва слышным, но добрым. — Я Федя. Давно в вашем доме живу, только раньше не показывался. Хозяин строгий был, не любил всякие там сказки.

— Федя? — переспросила она. — Ты... Ты домовой?

— Ну да. А кто же еще? Сорок лет за вами присматриваю. Видел, как сын рос, как внуки приезжали. Хорошая семья, дружная.

Елена Сергеевна медленно опустилась обратно в кресло. Домовой. В любое другое время она бы решила, что сходит с ума. Но сейчас, в этом океане одиночества, даже мистическое существо казалось подарком судьбы.

— Это ты меня гладишь? Укрываешь?

— Я, — признался невидимый голос. — Жалко мне тебя. Плачешь каждую ночь, не спишь нормально. Муж твой, царство ему небесное, переживал бы, видя тебя такой.

Слезы снова подступили к горлу.

— Я не могу без него, Федя. Не знаю, как жить дальше.

— А ты не думай о том, как жить дальше, — мягко сказал домовой. — Думай о том, как прожить сегодняшний день. Поешь нормально, погуляй во дворе, с соседкой поговори. А завтра — новый день, новые заботы.

— Но мне так одиноко...

— А ты не одна. Я же тут. И сын твой звонит каждый день, переживает. И внуки любят. Просто муж твой раньше на небо ушел, но это не значит, что любовь кончилась.

Федя говорил так просто и мудро, что Елена Сергеевна почувствовала — тяжесть в груди стала легче.

— Ты правда будешь рядом?

— Конечно, буду. Куда ж я денусь? Дом мой тут, хозяйка моя. Будешь плакать — поглажу по головке. Уснешь в кресле — укрою. Забудешь поесть — напомню.

В доказательство своих слов невидимые руки снова коснулись ее головы, осторожно пригладили волосы.

— А можно... Можно я буду с тобой разговаривать? Рассказывать про Мишу?

— Можно, — согласился Федя. — Я слушать умею. И про хозяина дома много знаю, хороший был мужик. Справедливый, добрый. Тебя любил сильно.

С тех пор вечера Елены Сергеевны изменились. Она по-прежнему садилась в кресло с фотографиями, но теперь не плакала безутешно, а тихо рассказывала Феде о прожитой с мужем жизни. Домовой слушал, изредка задавал вопросы, а когда она начинала слишком сильно грустить, гладил по голове своими невидимыми руками.

Иногда она засыпала в кресле, и тогда Федя укрывал ее пледом, гасил свет, ставил рядом стакан воды на случай, если ночью захочется пить.

Постепенно Елена Сергеевна стала спать лучше, есть регулярнее, даже начала выходить во двор. Сын, приехавший навестить мать, удивился:

— Мама, ты как-то... посвежела. Лучше выглядишь.

— У меня появился друг, — призналась она. — Он меня поддерживает.

— Из соседей кто-то? Это хорошо, не нужно замыкаться в себе.

Елена Сергеевна только улыбнулась. Сын был человеком практичным, не поверил бы в домового. Да и не нужно было ему знать. Это была ее маленькая тайна, ее личное утешение.

А вечером, оставшись одна, она как всегда села в кресло, но на этот раз не с фотографиями, а с вязанием.

— Федя, — тихо позвала она, — а давай я свяжу тебе носки? Маленькие такие, теплые.

— Зачем мне носки? — удивился невидимый голос. — Я ж не мерзну.

— Просто хочется для тебя что-то сделать. Ты столько для меня делаешь...

— Ладно, — согласился Федя. — Вяжи. Только голубые, я голубой цвет люблю.

Елена Сергеевна улыбнулась и принялась за работу. В первый раз за долгие месяцы она чувствовала себя нужной.