Правда и её варианты

Часто слышу, читаю мнение, что «если бы мы смогли донести до людей правду», то и кризис украинский давно бы разрешился, и сами украинцы устыдились бы и вновь стали русскими, с энтузиазмом занявшись строительством Русского мира во всём мире и его ближайших окрестностях.
Если в отношении настоящего и прошлого люди настроены более скептически: большинство всё же считает, что дрейф украинского общества на Запад, определивший его русофобизацию был в тех условиях неизбежен (хоть до сих пор находятся некоторые, проклинающие Россию за то, что «мало денег давала» и «не с теми дело имела»), — то в отношении будущего прекраснодушным мечтателем является едва ли не каждый второй. Людям почему-то кажется, что победа на поле боя обязательно изменит образ мысли тех, кто десятилетиями мечтал о нашей катастрофе, надеялся приехать в Россию даже не на «Абрамсе», а в обозе оккупационной армии, чтобы выполнять функции надзирателя при оккупационной администрации и учить «отсталых москалей» уму-разуму, снисходя к ним с высоты своей озарённости светом западной истины.
Частично они правы — образ мыслей изменится. Но у большинства он изменится далеко не в лучшую для нас сторону. Злость на нас за то, что победили, на союзников, за то, что «предали», и (скрытая) злость на себя самих за то, что сделали не тот выбор, перемешанная с желанием реванша и осознанием с собственного бессилия, — вот гремучая смесь «мыслей» потерпевшего поражения «украинского героя-защитника».
У нес есть богатый опыт. В 1944–1945 годах мы освободили Европу не потому что очень хотелось своими телами вымостить путь к свободе тем, кто не очень-то в этой свободе и нуждался, прекрасно устроившись в тени рейха, понемногу ариизируясь и клепая нацистам оружие для борьбы с нами же, такими же «восточными варварами» для наших соседей на Западе, какими они видят нас по сей день. Иначе мы не могли добить опаснейшего из всех нападавших на Россию врагов, а оставить рейх недобитым означало дать ему вновь собраться с силами и явиться на войну с нами уже в компании наших бывших союзников. Кроме того, СССР, так же как и Россия сейчас, нуждался в буфере безопасности, который отделил бы его от агрессивного Запада. Создать этот буфер, не войдя в Европу, было невозможно.
О том, как сильно «изменились» взгляды европейцев на мир после их освобождения, можно судить на основании исторических фактов. До начала 50-х годов «благодарные народы» ждали, что, освободив их, накормив, отстроив их экономику, восстановив разрушенные города и снабдив кучей всяких прочих бесплатных бонусов, русские «возьмут шинель, пойдут домой». Когда же стало ясно, что пришли мы всерьёз и надолго, уже 50-е ознаменовались мятежами в ГДР и Венгрии, в 60-е попыталась сбежать на Запад Чехословакия, в 70–80-е всё настырнее пыталась освободиться от советской опеки Польша. Это не считая активно маневрировавших и заигрывавших с Западом в ущерб интересам СССР Югославии и Румынии.
В общем, из всего «социалистического лагеря» в Восточной Европе без принуждения силой штыков поддерживала СССР только Болгария и (на уровне элит) поздняя ГДР (судьба восточнонемецких элит в ФРГ объяснила почему). При этом на уровне непосредственно народных масс Болгария и ГДР, как и вся остальная «социалистическая» Восточная Европа, как и капиталистическая Финляндия, являвшаяся по итогам Второй мировой войны советским протекторатом, при первой же возможности рванули на Запад и начали рассказывать «городу и миру» об «ужасах советской оккупации».
Многие наши постсоветские публицисты и историки связывали это с особой злокозненностью СССР, с которой, мол, никак не могли смириться «свободные народы» Восточной Европы. Но это неправда. Для своих восточноевропейских союзников СССР изобрёл новую (щадящую) версию перехода к коммунизму — так называемую народную демократию. Они избежали всех ужасов коллективизации, индустриализации и «культурной революции», им не надо было голодать, гибнуть миллионами на «великих стройках», работать в шарашках и т. д. Результат они получили за счёт России без издержек процесса.
Восточноевропейская промышленность была построена или восстановлена усилиями СССР, который сам параллельно восстанавливался после жуткой войны (лишь тенью задевшей быстро или даже с упреждением сдавшиеся восточноевропейские народы), аграрная реформа проводилась «с учётом местных условий», с сохранением индивидуальных крестьянских хозяйств, которые за счёт того же СССР (а в конечном счёте России) обеспечивались техникой, удобрениями, получали гарантированное обслуживание специалистов-агрономов и т. д. Кроме того, этим странам были предоставлены огромные льготные кредиты (фактически безвозвратная финансовая помощь), перед ними был открыт огромный рынок СССР, на котором их продукции искусственно предоставлялись конкурентные преимущества. Продукция социалистических «братьев» приобреталась по завышенным ценам, а советская продавалась им по заниженным.
Все финансовые и экономические проблемы, с которыми сталкивались восточноевропейские общества во второй половине ХХ века, были вызваны безумной экономической политикой местных властей, которым (особенно в Югославии, Румынии и Польше) мало было советской помощи и они пытались дополнить её западными кредитами, априори соглашаясь подстраивать под нужды Запада и свою внешнюю политику. Все политические кризисы в послевоенной Восточной Европе — борьба группировок местной элиты.
Пока у СССР хватало ресурсов, он выступал стабилизирующим фактором, как воспитательница детского сада, спокойно и бережно усмиряющая юных охламонов в песочнице. Пока потоком в Восточную Европу шли российские ресурсы, эта «витрина витрин», так же как и просто «витрина социализма» (Прибалтика), молчала и потребляла. Как только СССР исчерпал свои возможности и ресурсы идти перестали идти, маски моментально были сброшены и мы узнали, что являемся «оккупантами», которых «никто не звал, никто не просил освобождать», что мы «объедаем» братьев, которые без нас «ого-го как развернулись бы на мировых рынках». Услышали все претензии, которые услышала Россия от союзных республик в процессе и после развала СССР, только в гораздо большем объёме и предъявляемые с большим иезуитством.
Вернувшись в свою «историческую семью европейских народов», удрав от «восточных варваров», наши восточноевропейские «цивилизованные» братья моментально обнищали, ибо были обобраны до нитки своими европейскими «родственниками». Последние три десятилетия они быстро возвращаются в то же состояние, в котором пребывали до своего «непрошенного» освобождения.
Но видим ли мы в Восточной Европе недовольство сделанным выбором? Разве что у Орбана в Венгрии. И то он не спешит выводить страну из несущих ей опасность ЕС и НАТО, стараясь только уберечь её от прямого столкновения с Россией. Хорти тоже старался, адмирал искренне не хотел воевать с Россией и даже первым из гитлеровских сателлитов начал зондировать почву для сепаратного мира. Только это не сильно ему помогло — Гитлер силой принудил Венгрию воевать за рейх до конца.
Остальные плачут, колются, но продолжают с упорством, достойным лучшего применения, поддерживать, а многие, как поляки и прибалты, даже инициировать укрепление русофобии в качестве основы «восточной политики» Запада. И это не проблема элит — это позиция народов, которые даже сейчас, на третьем году СВО, когда всем (даже на Западе) стала ясна неизбежность поражения Украины (а с ней и коллективного Запада, только для Украины это будет национальной катастрофой, а для Запада «промежуточным финишем»), всё равно в соотношении примерно 40 к 30 проц. (при остальных «не определившихся») выступают за дальнейшее «сдерживание России».
Если «по иронии судьбы» мы их опять освободим, они вновь начнут носить цветы к случайно пережившим вакханалию русофобии памятникам, с удовольствием начнут пользоваться экономическими преференциями в обмен на ритуальные заклинания о «дружбе народов», но при этом в глубине души большинство их них будет мечтать об очередной российской катастрофе и конце «оккупации».
Это их «правда». Они так считают. Они так считали до Первой мировой войны (о чём писал Достоевский и некоторые другие проницательные русские мыслители того времени), они так считали в 1945 году, когда ждали, что русские прогонят немцев, наведут порядок и уберутся восвояси. Так же они мыслят и сейчас. Это естественная правда мелких лимитрофных народов и их государств, которые неспособны сами себя содержать и поэтому вынуждены идти в чью-то клиентелу. Как только патрон слабеет и, боже упаси, беднеет, необходимость выживания требует немедленно найти нового патрона.
Но человек так устроен, что он не может признаться себе в своей неспособности обеспечить существование собственной семьи и/или государства, в том, что он, по сути, нахлебник, живущий за чужой счёт, проституируя на своей политической позиции. Поэтому в национальном сознании малых народов прочно укореняется легенда об их величии и вселенском значении, о том, что все им должны, а они никому и ничего, что если соседнее богатое государство недостаточно радостно принимает их на своё содержание или где-то появляется новое государство, которое может дать больше, то в суп бывшему патрону, уходя от него, надо непременно плюнуть (ибо он «не оценил»), а затем рассказывать на каждом углу, как он над тобой издевался, «принуждая» в три горла (потому что про запас) потреблять его продукцию.
Таков их образ жизни, вернее, такова их система выживания и таково её идейное обоснование. Они даже не замечают всей пошлости и подлости собственной жизни, будучи уверенными, что именно так и надо, именно в этом и заключается «великая сермяжная правда». Такова их «правда», выстраданная тысячелетней борьбой за существование, которую они, как ни крути, выиграли у многих исчезнувших народов и которую намерены выигрывать дальше.
Но при всём том они чувствуют свою сопричастность именно к западной цивилизации. Причём, поскольку сами они эту цивилизацию сохранить неспособны и вынуждены (ради выживания) периодически переходить в другой лагерь, они особенно остро переживают такие вынужденные переходы. Они ментально не могут признать истину, заключающуюся в том, что, как лимитрофный народ, вынуждены подличать и маневрировать, периодически ради выживания переходя в лагерь презираемых ими «восточных варваров». Они придумали себе «правду», заключающуюся в том, что их постоянно «оккупируют», и этим они живут. Отказ от этой «правды» будет для них означать разрушение народной психики и гибель нации и государства. Поэтому они за неё цепко держатся.
В этом отношении украинцы ничем не отличаются от других лимитрофов, кроме одного, — они новый, свеженький лимитроф, не успевший окрепнуть до того, как безжалостный обнищавший патрон бросил его в бой против «восточных варваров», которых они собирались вместе с патроном победить, а теперь понимают, что погибнут. Они не могут признать, что сделали неправильный выбор. Таковое признание отменяет украинство, а они убедили не только себя, но и своих детей и даже уже внуков, что являются особой нацией, ни в чём не похожей на русских. Путь назад закрыт.
Те из них, кому повезло сразу после начала СВО оказаться на освобождённых (и больше не вернувшихся под украинский контроль) территориях, получили психологическую компенсацию за счёт того, что их жизнь резко улучшилась по сравнению с жизнью их собратьев по ту сторону линии фронта. Они готовы смириться и признать себя русскими. И то далеко не все. Российские спецслужбы работают в поте лица, чтобы хотя бы блокировать деятельность в прифронтовой полосе и на освобождённых территориях откровенных диверсантов и саботажников из местных, а сколько там молчаливых «ждунов»!
В регионах же, по которым прокатилась волна зеленковской мобилизации, которые уже потеряли убитыми полмиллиона (или больше) и ещё потеряют не меньше, своя «правда» начала возникать уже в самом начале СВО, когда вполне благонамеренные, считавшиеся пророссийскими люди кричали, что их «не так освобождают», что «они не звали», что «Украина имеет право вступать в любое НАТО и это не повод для того чтобы защищать безопасность России на её территории».
Часть из этих людей уехала в Россию и скорректировала свою позицию. Теперь они борются не против СВО, а чтобы после СВО им осталось от Украины хоть что-нибудь, чем они могли бы управлять. Часть осталась на Украине и обозлилась на Россию, которая мало того, что «не так освобождала», так ещё и «не освободила», а они из-за этого переживают тяготы и лишения. Часть приняла новые правила игры и начала сотрудничать с СБУ, помогая бандеровцам выявлять немногих случайно уцелевших русских патриотов.
Но это «пророссийские», которых после 2014 года и так оставалось совсем мало. «Проукраинские» же уверены в том, что русские из зависти, что теперь у них появятся унитазы, микроволновки и асфальт на некоторых дорогах, исключительно из вредности «вторглись», чтобы лишить украинцев «европейского счастья».
Такова их «правда», подкреплённая сотнями тысяч могил родственников и знакомых, признать бессмысленность гибели которых выше их сил. И эту «правду» они будут нести следующим поколениям. И никакой стресс от поражения не переменит их взгляды.
Я и мои знакомые знаем (знали) многих людей, которые после своего выхода на первый майдан очень стеснялись и говорили, что прямо не знают, что на них нашло, но больше, мол, ни за что и никогда. Потом был второй майдан, и они первыми туда рванули. А сейчас некоторые из них уже лежат в земле, некоторые эвакуировались в ЕС, но большинство на месте со страхом и ненавистью ждёт прихода России.
Не потому, что они верят, что их будут пытать и расстреливать, и не потому, что думают, что русские весь асфальт из-под их окон в Сибирь вывезут. Нет, просто приход России будет означать, что тридцать лет назад, выбирая свою «правду», они сделали неправильный выбор, что, как им и говорили, они выбрали ложь (потому что в тот момент ложь была более комфортна). Являясь наследниками имперской нации, они повели себя не как наследники славных отцовских и дедовских побед, но как жалкие лимитрофы, путающиеся под ногами Шерхана.
Это очень обидно, этого они нам никогда не простят и потому за свою «правду», хотя бы в мыслях, будут стоять горой.
Потому я и не устаю говорить, что при разумной внутренней культурной и образовательной политике в новых регионах мы можем рассчитывать лишь на отложенный эффект. Нашими там станут рождённые сейчас, а скорее даже их дети и внуки. Остальных можно в лучшем случае нейтрализовать — поставить в условия, в которых они будут опасаться не только открыто вредить, но даже говорить о своём недовольстве.
Во избежание очередного потока сообщений, что «я не такой (не такая)» и «почему вы всех под одну гребёнку», ещё раз объясняю, что я никогда не имею в виду всех без исключения: люди разные и некоторые способны серьёзно изменяться даже в зрелом возрасте, — я пишу о доминирующих в определённом обществе тенденциях. Потому что государство имеет дело не с отдельным человеком, а с обществом и ориентируется на работу с большими массами и доминирующими тенденциями.
А с хорошими людьми, вырвавшимися из нацистской неволи или дождавшимися освобождения, мы можем и будем дружить на личном уровне. В этом заключается наша правда.
Ростислав Ищенко,