Владимир остался жить в семье отца, и когда они вернулись из Германии. Его отрочество пришлось на послевоенное время. Тогда очень многие мальчишки, потеряв отцов на фронте, а то и вовсе оставшись без родительского попечения, стали так называемой «шпаной». Слонялись без дела по улицам, воровали, начинали выпивать. С некоторыми из таких ребят Володя общался и дружил. Как он сам потом сказал в одной из своих песен: «Я рос, как вся дворовая шпана». Оттуда родом «блатные» песни Высоцкого. Конечно, это также сказалось на его дальнейшей жизни, особенно послужило развитию пагубных привычек.
Преподобный авва Дорофей говорит: «Иначе судит Бог дела епископа и иначе правителя (мирского); иначе судит дела игумена и иначе ученика; иначе старого и иначе юного; иначе больного и иначе здорового. И кто может знать все суды сии? Только Един, сотворивший всех, все создавший и все ведущий». Он объясняет, что Господь не взыскивает одинаково с тех, кто с детства был воспитан в вере, и с тех, кто вырос в греховной среде, но судит по своему милосердию и человеколюбию. И Владимир Семенович, который в детстве не мог получить православного воспитания, рос и жил в государстве, где религия была вне закона (а потом и вовсе Хрущев обещал советскому народу показать к 1980 году по телевизору последнего попа), конечно, будет судиться Богом по тому, как он сам прорывался, стремился к Нему, по тем хорошим песням и делам, которые у поэта, несомненно, были. Святитель Иоанн Златоуст в «Слове на Пасху» говорит, что Господь и «намерения целует (то есть приветствует. – о. П.Г.)», а не только дела человека.
Та актерская среда, в которой вращался Высоцкий, также была очень далека от духовной и нравственной жизни. Мне приходилось общаться с профессиональными артистами, поэтами, творческими людьми, принимать их исповедь; все они народ очень непростой. Творческим людям бывает порой легче прийти к Богу, они менее приземленные, более душевные, чем представители других профессий, но артистам сложнее бывает воцерковиться, поменять свою жизнь, начать вести духовную работу над своей душой. Артистам, поэтам очень трудно бывает отключиться от своего творчества, и в свою реальную жизнь они несут те образы и роли, которые они играют на сцене или создают в стихах. Их нервная система является их рабочим инструментом, они играют на собственных нервах, как на струнах. Отсюда и перепады настроения, и многочисленные любовные связи, и все другие страсти. Жизнь богемы полна соблазнов, против которых сложно устоять.
Над бездной
Натуру Владимира Высоцкого можно назвать карамазовской. Один персонаж романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» говорит про Митю Карамазова: «Мы натуры широкие, карамазовские… способные вмещать всевозможные противоположности и разом созерцать обе бездны: бездну над нами, бездну высших идеалов, и бездну под нами, бездну самого низшего и зловонного падения». Эта чрезмерная широта, метание из крайности в крайность, к сожалению, присуща русской душе, и эта черта является большой ее трагедией. Владимиру Семеновичу были также очень свойственны такие крайности. Об этих двух безднах написана его знаменитая песня «Кони привередливые»:
Вдоль обрыва по-над пропастью по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.
Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю.
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю.
Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые –
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою,
Хоть немного еще постою на краю.
Нахлестывая, подгоняя своих коней, мчащихся над обрывом, поэт прекрасно осознавал, что путь этот очень скользкий, опасный, грозящий гибелью, но – слаб человек – замедлить бешеный темп своей жизни ему удавалось лишь на время.
Его страсти, грехи очень мучили его самого, он, как мог, боролся с ними. Известно, что Высоцкий неоднократно лечился от алкоголизма, у него были периоды, когда он вообще не пил, порой по нескольку лет.
Слово «страсть» со славянского языка переводится как «страдание», и Владимир Семенович страдал от своих неправильных поступков, от пьянства, от того, что своими любовными связями причиняет боль любимым людям. «Жжет нас память и мучает совесть, у того, у кого они есть», – пел он в одной из своих песен. А совесть у Высоцкого, безусловно, была.
Иногда говорят: Высоцкий мучался, впадал в депрессию, пил, потому что его гнали, преследовали, притесняли, не понимали, не давали работать и выступать с концертами. Думаю, что это не так. Поэт страдал и тосковал не из-за этого. По тем временам Высоцкий имел очень многое. Он был одним из самых любимых и востребованных певцов и артистов. Слава его была поистине всенародна, его песни слушали все: от простых работяг до партийного руководства. У него были деньги, связи, иностранные машины. Он неоднократно выезжал за рубеж. Да, его не награждали госнаградами и званиями, его пластинки выпускали крайне неохотно, но все это с лихвой компенсировалось всесоюзной народной любовью и огромным количеством магнитофонных пленок с его песнями, которые ходили по стране. Да, были периоды притеснения со стороны начальства, властей, но не в этом трагедия Высоцкого. Он страдал от другого – от того, что видел, как губит себя, свой талант и доставляет страдания своим близким. Страдал, потому что обладал чуткой, тонко чувствующей честной душой и непрожженной совестью. Он понимал, что так, как он живет, жить нельзя, но найти силы, чтобы вырваться из этого порочного круга, не мог. Однажды я беседовал с человеком, который ставил и исполнял трюки в знаменитом фильме «Место встречи изменить нельзя», – каскадером Владимиром Юрьевичем Жариковым. Владимир Высоцкий в фильме играл капитана Жеглова – одну из главных ролей. Жариков, конечно, общался с Высоцким во время съемок. Однажды у них состоялся весьма откровенный разговор, во время которого каскадер сказал Владимиру Семеновичу: «Володя, ты же убиваешь себя, убиваешь свой талант. Найди в себе силы, брось пить!» Высоцкий очень грустно посмотрел на него и промолвил: «Уже слишком поздно. Я ничего не могу с собой сделать».
К сожалению, Владимир Семенович хотя и, несомненно, имел веру, так и не смог войти в ограду церковную. А борьба со страстями невозможна без духовной жизни и участия в таинствах Церкви, через которые мы получаем благодать Божию, духовную энергию для борьбы с грехом. Невоцерковленность – это еще одна наша общенациональная трагедия. Ведь даже сейчас, при отсутствии гонений на Церковь и очень большом количестве храмов, подавляющее большинство народа находится вне церковной жизни. Поэтому и живем мы так плохо.
Известно, что 1969 году поэт в первый раз пережил клиническую смерть, второй раз он прошел через это за год до своей кончины – в 1979 году. Люди, пережившие подобное, как правило, все приобретают в той или иной степени веру. Там атеистов нет. Но, к сожалению, не все прошедшие даже через такое тяжелое потрясение приходят к подлинно духовной и церковной жизни.
В 1977 году Высоцкий пишет песню «Райские яблоки»; она, безусловно, навеяна опытом переживания им клинической смерти. Он пишет про свое умирание и возвращение в тело, но то, что он описывает, не нужно принимать за какое-то подлинное видение или откровение. Это аллегория, образ того, как он сам на тот момент понимал загробный мир. Картина получилась очень искаженной. Многие вообще не могут понять, о чем эта песня. Но реалии загробного мира закрыты даже для людей, знающих учение Церкви о рае и аде, ибо «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2: 9). Что такое райские обители, мы узнаем только после смерти, когда, по учению Церкви, каждой душе с третьего по девятый день будут показаны селения рая. И неудивительно, что человек, не воцерковленный, не просвещенный в духовных вопросах, понимает реалии жизни вечной согласно собственным, очень искаженным представлениям. Песня Высоцкого даже не о «поездке» в рай, а о состоянии большой тревоги и о болезненном предчувствии близкой кончины:
Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем, –
Как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых – а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу: пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто – беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап, тысяч пять, на коленях сидел.
Герою песни удается проникнуть за райские ворота.
Всем нам блага подай. Да и много ли требовал я благ?!
Мне – чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб.
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок –
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу: ты меня и из рая ждала!
Поэт, к большому сожалению, не понимает, что такое рай; он только чувствует, что по своей жизни, далекой от нравственности, недостоин райского блаженства, и считает, что рай для него закрыт как некий секретный охраняемый объект. Как в русской пословице: «Рад бы в рай, да грехи не пускают». Но он хочет попасть туда с черного хода, обманным путем, чтобы украсть часть райских благ и вернуться на землю, где ему хорошо с любимой. Он не готов к райской жизни, она для него непонятна, ему хочется еще пожить на земле. Песня спорная, но она отражает предчувствие Высоцким скорого ухода. Это тревожит его, но не заставляет задуматься о покаянии, а ввергает в тоску, как и в песне «Моя цыганская». Он нисколько не сомневается в бессмертии души, но не видит себя в той будущей жизни; даже рай пугает его своей неизвестностью и недоступностью. Здесь, в этой песне, – обычный для всех людей страх смерти. Он не знает, что двери райские открываются покаянием, ибо нет греха непрощаемого, кроме нераскаянного. Да и рай – это совсем не такое, как в песне, место, это область света и божественной любви. Но все это, к сожалению, неизвестно поэту. Кто слышал запись этой песни, знает, что Высоцкий исполнял ее с какой-то беспредельной щемящей тоской, с криком души, и в этом крике слышится в том числе и присущая всему человечеству тоска о потерянном рае.
Комментарии 1