ЧУДОВИЩНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СОЛЖЕНИЦЫНА (ХОТЯ, КОНЕЧНО, НЕ ТОЛЬКО ЕГО, НО И ЕГО В ТОМ ЧИСЛЕ) - Ч.

10
Четвертая часть цикла «Дети перестройки» — Не взрослеть — или взрослеть, превращаясь в монстра.
Современные субкультуры образуют элементы стиля (в первую очередь, в одежде и внешнем виде), сленг, моду на определенные тексты либо музыку, моду на оценки окружающего мира, общества, политических процессов.
Эти оценки — неопределенные, плавающие, ни в какое целостное мировоззрение или идеологию они не соединяются.
Московские хипстеры могут очень не любить Путина и даже выходить на митинги с требованием его свержения, а могут просто быть абсолютно аполитичными и утверждать, что им безразличен и Путин, и все остальные. Те и другие будут находиться рядом, в одной тусовке, потому что важны не сами по себе оценки, а их стиль, их тональность, по которой распознаются «свои». В случае хипстеров эта тональность связана с тем, чтобы «не напрягаться и никого ничем не напрягать».
В 2012 году мой знакомый пришел в зону многодневного политического мероприятия московских хипстеров на Чистопрудном бульваре и стал спрашивать их, кто, по их мнению, должен быть президентом вместо Путина, против которого они выступали.
Реакции были разные и парадоксальные:
— Конкретной фамилии пока нет.
— Моя сестра.
— Мы держим нейтралитет. Мы — за всех сразу.
— Нам не нужен президент.
— Мы хотим, чтобы он был честно выбран.
— Здесь у многих — разные теории.
— Самоорганизация — это тоже хорошо.
— Мы решим это позже.
— Я — за коммунизм.
— А я считаю, что коммунизм наступит после сингулярности.
Эта совокупность ответов в точности показывает, что собралась не политическая акция людей, выступающих с какими-то требованиями, а субкультурная тусовка. В которой люди держатся вместе потому, что они распознают «своих» по определенному субкультурному «запаху» — в данном случае, собственной «креативности» и позитива.
Пребывание в субкультуре является прибежищем фантазии о себе так же, как пребывание в коллективе выражает подлинную взрослость.
Наша фрагментация на субкультуры, которые образуют в городах отдельные замкнутые «мирки» — не что иное, как фрагментация самого общества. Лишенное идеалов, заблудившееся, потерпевшее крупнейшее историческое поражение в виде капитуляции Советского Союза в холодной войне, оно начинает рассыпаться.
Казалось бы, что оно не может рассыпаться, потому что есть национальность, которая всех объединяет. Но что осталось в нас национального? Что есть русскость для типического представителя моего поколения, и ощущает ли он себя русским? Когда возникает у нас разговор о различиях русского и европейца, то различия обнаруживаются в основном в количестве алкоголя, который человек способен выпить за раз, а также в его состоянии на утро после этого. Все сравнения этого рода крайне примитивны. Нет уже внятного понимания, что такое русскость. И почти нет чувства того, что ты — русский.
А в некоторых субкультурах есть уже открытое чувство ненависти к России. Вдруг возникает нечто вроде отречения от национальности. Вот отрывок из текста нашумевшего рэпера Машнова, очень популярного в соответствующей субкультуре:
«Моя уродина — родина.
От разбойника в Крестах в подоле ты принесла.
Злой волей создала Голема.
Русская культура — это смерть, бухло и тюрьма».
Основной механизм, который позволяет нам оставаться в детстве — это фантазии о себе. Они подменяют состоятельность, присущую взрослости. Отказываясь от того, чтобы стать кем-то, мы замещаем это тем, чтобы вообразить себя кем-то.
Есть сотни разных способов это сделать — фантазии многообразны.
Они состоят обычно из двух слоев — постоянного и временного.
Постоянный слой означает, что человек постоянно воображает себя кем-то. Гением, соблазнителем, знатоком, умельцем, рыцарем, героем или кем-то еще.
На это наслаивается временный слой. Он состоит из быстрорастворимых планов на свою жизнь. Эти планы привлекают человека, но более или менее быстро эта привлекательность тает, как снег на солнце, и с нею тают сами планы.
«Я возьму такую-то девушку и поеду с ней в Сочи, и там мы организуем для туристов развлекательную игру».
«Я пробьюсь на телевидение и буду сниматься в таком-то фильме».
«Я буду хозяином большой фирмы, и у меня в кабинете будет аквариум». «Я заработаю кучу денег, не отходя от компьютера».
Эти временные фантазии могут быть осознанными — человек порой сразу понимает, что воображаемое им будущее никогда не состоится. И готовится перейти от одной картины к следующей. Иначе обстоит дело с постоянными фантазиями.
Реальность все время обнаруживает несоответствие человека и воображаемой личности, приписываемой им себе в постоянных фантазиях взамен реальной личности, которая не формируется.
Но человек яростно защищает эту воображаемую личность, предпочитая избегать ситуаций либо условий, в которых несоответствие может обнаружиться однозначно. Эта воображаемая личность есть «личность для». Она создается не в деятельности, как создается нормальная личность, и не потому, что нужно что-то делать, а потому, что нужно что-то показывать, демонстрировать социальному окружению, а затем и себе. Подтверждая тем самым свою уникальность по сравнению, во-первых, со всеми окружающими и, во-вторых, с каждым из них.
Кроме фантазий о себе есть ещё фантазии о действительности, более плотные. Они наделяют окружающих людей теми качествами, которыми они не обладают, приписывают тем или иным ситуациям возможности, которых они в себе не содержат. Они создают ложных друзей, многолетние не оправдывающиеся надежды и многое другое.
Почему фантазии оказываются предпочтительнее состоятельности, почему так трудно создавать картины будущего, почему так страшно взглянуть за горизонт взрослой жизни? Дело заключается в том, что мы не можем принять до конца ту жизнь, которую предлагает нам современное постсоветское общество. Оно нас не устраивает, не удовлетворяет.
Первая причина этого заключается в том, что советские нормы и ценности, протранслированные нашими родителями, в какой-то степени все-таки впитываются. В степени, недостаточной для того, чтобы руководствоваться ими в своей жизни, опереться на них. Но достаточной для того, чтобы с сомнением и смутным неприятием смотреть на постсоветскую реальность, построенную на прямо противоположных нормах и ценностях, антисоветских.
Есть и другие причины. Мы не были в такой степени, как наши родители, жертвами перестроечной пропаганды, в нас не сидят так прочно, как в них, антисоветские мифы.
Мы что-то, хотя и мало, знаем о предках, об истории. Повсеместно окружающие нас объекты материальной среды, которые составляют наследие предков — здания, памятники, дороги, — накладывают на нас отпечаток.
Иногда нам удавалось что-то почерпнуть от бабушек и дедушек, чьи идеалы были более крепки, чем у родителей, для кого они были не в прошлом, а часто — в их личной истории. Например, они сражались за них в Великой Отечественной войне. Иногда наше взаимопонимание с бабушками и дедушками оказывалось глубже, чем с родителями.
В итоге мы не хотим до конца вписываться в постсоветскую жизнь по законам удовлетворения своих вожделений. Эта перспектива порождает протест — невнятный, неоформленный, не до конца осознанный, полностью лишенный какого-либо волевого начала, но протест.
Это не значит, что не хочется удовлетворять вожделения.
Большинству хочется — в той ли иной степени.
Не хочется другого — оформлять себя в обществе вожделения.
«И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови…»
Не хочется в этом обществе состояться, в нем строить будущее, в нем растить детей. Поэтому мы растим их «на автомате», без настоящего желания, не умея по-настоящему воспитать их.
Имеющееся общество никак не является обществом нашей мечты. Перестроечная мечта наших родителей не передалась нам.
В фантазиях мы отрываемся от происходящего и присваиваем себе те качества, которые проводят границу между нами и имеющейся социальной реальностью. Представим себе на минутку, что было бы, если бы фантазий не было. Человек должен был бы сказать себе, что он вписываться в общество не хочет, а значит обречен на то, чтобы ничем не стать (как у Достоевского: «Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым»).
И более того: с его друзьями и сверстниками — всё то же самое.
Если он и не сможет себе это сформулировать, то весьма отчетливо почувствует.
Именно для спасения от этого положения он и создает фантазии.
Тогда вместо этой жесткой, но реальной картины возникает другая: и у него, и у его сверстников есть некое «я», с помощью которого каждый может внутренне возвысить себя над другими и по чуть-чуть с ними конкурировать. Пустое пространство заполняется фиктивными блестящими фигурками, «куклами Эго». И можно как-то жить.
Свой смутный внутренний протест против сложившейся реальности мы выражаем не только в фантазиях, но и в иронии. Мы посмеиваемся над тем, что нам демонстрируют в качестве моделей поведения по телевизору и в других местах. Посмеиваемся, когда видим стремление жить по правилам этого общества. Но это — ирония зловещая. Ее трудно остановить в каких-то пределах; она превращается в иронию по поводу всего, в тотальную иронию.
Важнейшем содержанием коммуникации становится так называемый стеб. То есть примитивная, прошитая бессмысленностью и тотальная ирония по поводу происходящего.
В современных подростковых группах распространены жестокие издевательства над слабыми. Здесь соединяется неспособность к полноценному усвоению советских норм поведения, которые запрещают подобные издевательства, с тотальной иронией.
Иногда эффект не-взросления, эта жизнь в фантазиях приобретает потрясающие, почти гротескные формы. Я встречался с человеком, который во избежание столкновения с реальностью, защищаясь от необходимости жить по ее законам и с нею соотносить себя, затормозил свое личностное развитие не на этапе подростково-юношеском, как это обычно у нас бывает, а на более раннем, собственно детском.
То есть сознавал себя и строил отношения с другими людьми не на уровне 17-19 лет, а на уровне 13-ти.
В то время как его биологический возраст был уже в 2 раза больше.
При этом он сумел неплохо освоить специальность, и интеллектуальное его развитие в том, что касалось этой специальности, вполне соответствовало биологическому возрасту.
Этот случай является столь ярким, что заслуживает подробного изложения.
(продолжение следует)