Раскаленный асфальт путал и без того миллион непонятных, странных и настораживающих запахов;

переливался всеми оттенками грязи пыльного города. Дикая смесь плавленого битума и въевшегося бензина, казалось, разрывала нос и, пройдя все обонятельные рецепторы, растворялась в голове, заставляя все время ею трясти, от странного приступа тошноты и дымки голубого тумана перед глазами.
Шум редких старых газет, проносимых безразличным ветром, заставлял шерсть вставать дыбом и неуютно ежиться от совершенно непривычных звуков. Все казалось враждебным и таинственным, одновременно пугало и манило своей необычностью. Ветхие плиты высотных строений покрылись трещинами, как паутиной и от того казались скалами серого, коричневого и причудливой смеси этих и других цветов. Ветер, гуляющий в разбитых окнах этих каменных великанов и между ними, сладко насвистывал мелодию, понятную только ему одному, но мелодию печальную и одинокую. И только стоны обветренного кирпича вторили ему обреченным хором, растворяясь в главной партии свиста и завывания. В общем, ансамбль получался довольно скверный и по-своему сумасшедший. Как и все вокруг.
Пустые окна беспомощно скалили свои выбитые стекла-зубы, отражая редкий солнечный свет на истерзанный могучей лапой времени асфальт. Вырванный нестройными клочками и показывающий свои зияющие раны, из которых пробивались сорная трава и дикие цветы. Природе было все равно на это окружающее безумие. Она продолжала жить своей буйной и стройной жизнью. Расцветая даже там, где раньше царственно восседали лишь железо и камень .
Непонятность окружающего не смог смыть даже привычный дождь, барабанной дробью отбивая на зданиях и дороге. Не смог вымыть запах жутких машин и их выхлопов, суеты мертвых улиц и потускневших вывесок пустых магазинов и немых кафе. Он наоборот еще больше подчеркивал молчаливую пустоту и общий упадок, чеканя метрономом капель.
Шерсть промокла, слиплась. Глаза предательски заливали капли, но силуэт матери впереди заставлял двигаться и семенить нестройными шагами за ней, сквозь зябкий ветер, удушливый смрад и враждебность нависающего камня. Только запах матери был знаком и привычен. Он служил тем маяком, который показывал направление движения в общем хаосе умершего величия. Он и урчащий голод в животе.
Сколько они не ели? 3? 4 солнца совершили свой круг? Он сбился со счета. Им надо было идти, и они шли. Ведомые странными запахами, завлеченные интересом и гонимые страхом окружающего.
Внезапно, что-то вырвалось из общего контекста серости и мрака. Что-то до боли знакомое, тускнея в глубине разбитой витрины, привлекло его внимание. Он подошел ближе, подтянулся, встал на задние лапы и оторопел. Дрожь разрядом прошла по его мохнатому рыжему тельцу. На секунду сердце перестало биться, зависло во времени, а потом также неуловимо заколотило в разы сильнее подгоняемое страхом, болью и мерзким чувством сковавшим горло. Глаза залили слезы смешанные с дождем, и мир исказился в кривой гримасе. Но увиденное им, отчетливо стояло перед глазами. Заставляя пасть раскрыться, а глотку скрипеть от бессилия. От боли, бессилия и непонимания. Как же так?..
Очень нежно, лапы матери легли на его плечи. Заставили оторвать взгляд от жуткой картины, увиденного им. Их взгляды соприкоснулись и понимающий, но теплый взгляд матери вызвал еще большие слезы в нем. Кто мог это сделать и зачем? Ответа не последовало. Да его и не могло и быть. Он уткнулся мордой в мокрое, но теплое тело матери и рыдал. Впервые в жизни. Беззвучно, бесшумно, содрогаясь всем своим озябшим тельцем. Все никак не в силах выбросить увиденное из головы.
Варварски распятые, выпотрошенные, сшитые воедино и натянутые на тела с пустыми лицами сотни его собратьев и сородичей молчаливо кричали, огибая своими шкурками ничего не выражающие силуэты. Сотни отцов и матерей, тысячи не рождённых детей свисали безвольными обертками и развивали пушистым мехом на реющем ветру. Но зачем, почему, с какой целью?..
Теплый нос приподнял его зареванную морду, дав понять, что сейчас это неважно. Теперь бояться нечего. Теперь такое больше не произойдет. Те, кто делал это ушли, испарились, исчезли… Как и впрочем все то, что они когда-то сделали. И дело рук их творения рушилось на глазах без них. Приходя в упадок и забвение. Больше не будет смертей ради забавы. Не будет странных болезней и бессмысленных разрушений. Теперь все будет хорошо. Творцы сотворили свой конец, бездумно и незаслуженно возомнив себя богами. Бесконечно потребляя и придумывая новые способы убийств себя и себе подобных, они явно заслужили небытие.
Мать, нежно мурлыча, пошла вперед. Неспешно и неторопливо двигаясь на встречу рыжему, как и ее шерсть, закатному солнцу.
Дождь стих. Обещал наступить приятный тихий вечер. Один из тех последних, с тишиной и спокойствием , к которым он так привык. С миллионом миллионов звезд на небе и необъятными просторами Вселенной. Природа возьмет свое. Всегда. Это он понял давно. Не понимал он только одного - как можно убивать? Просто, ради забавы…
Рыжий силуэт двигался на фоне такого же рыжего солнца, и ему ничего не оставалось, как двинуться за ним вслед. За его маяком и его компасом. Все теперь будет хорошо. Он это знал. Чувствовал всем нутром и видел в лучах заходящего солнца. Завтра оно снова взойдет. Такое же теплое, ласковое и спокойное, как и многие годы подряд. Неизменное. Но теперь только их солнце. Солнце для жизни, а не для расточителей и убийц.
Автор - Дмитрий Дорохин.