СЕКРЕТНЫЙ ФИЛЬТР

Эвакуацию с «Азовстали» удерживаемых украинскими боевиками мирных буквально вымучивают. Всю последнюю неделю шли изнурительные переговоры с толпой крыс, загнанных в угол. Понять желания нацистов было не мудрено: сесть в комфортабельные автобусы с оружием и заложниками и по заветам Шамиля Басаева отчалить в Неньку. Они даже слово придумали красивое, понятное мировому сообществу: «релокация». Разумеется, наши такие предложения отвергали, но крыша у нацистов оказалась что надо – ООН и Международный красный крест. Бросив все свои гуманитарные дела, эти организации тут же поспешили на «Азовсталь» - вызволять своих. Так это смотрится со стороны после восьми лет избиения Донбасса. Спасти удалось не так уж много людей – примерно 120 человек. Из них добрая часть вышла «самоходом». Как рассказывал командир батальона «Восток» Александр Ходаковский, к прячущимся в подвале мирным просто зашел какой-то азовстальский сиделец в военной форме и сказал: «всем спасибо, все свободны». Еще одну группу «востоковцы» обнаружили случайно – семья из девяти человек, двое детей – 9 и 11 лет, 62 дня под землей. Были уверены, что их повезут сразу на расстрел. На самом деле всех вышедших вывозят в приазовское село Безыменное на так называемую фильтрацию.

Опросы, собеседования и обязательно, «не торопясь пройдите через дверь, смотрите прямо перед собой» - так работает система сканирования и распознавания лиц. Всю эту малоприятную процедуру не показывают прессе и общественности по ряду объективных причин.

«Чтобы не спугнуть тех, кто хочет выйти и верит, что проскочит через фильтр» - так объяснили мне в неофициальном разговоре. Молчание вокруг процедуры фильтрации порождает множество слухов и домыслов среди мирной и военной донбасской общественности. Люди просто не понимают, какой у наших спецслужб накоплен опыт работы с «лесными» и ичкерийскими боевиками, а потом со всякими «джамаатовцами», заезжающими в Россию с миграционными потоками. Откуда им знать, они жили в другой стране почти 30 лет! На передке же тем временем собираются с силами, чтобы нанести по «Азовстали» последний удар и поставить точку в Мариупольской битве. Тем более, повод есть. Нацисты сами сорвали «режим тишины».

САМЫЙ СТРАШНЫЙ ЗВЕРЬ - РЕЗЕРВИСТ

Переодеваемся на командном пункте батальона – каски, бронежилеты и прочее. Ребята проверяют оружие. У комбата Василича начинает работать рация: - Внимание, передвижение группы противника, четыре человека, между корпусами пять… и пять…. Василич отходит в сторону и связывается с артиллерией. От момента «прохождения звонка» до первых «выходов» минометных мин проходит буквально два десятка секунд. Знакомый офицер спрашивает меня с такой легкой подковыркой: - Кто самый страшный зверь на промзоне? Я делаю вид, что не чую подвоха: - Боец «Азова» со свастикой на лбу, подготовленный израильскими инструкторами на полигоне под Львовом! Офицер шутку оценивает, но правильный ответ другой: - Наш, донецкий, резервист это самый страшный зверь, стреляет во все, что движется, стреляет даже если ничего не движется. Мы позавчера подорвались от дикой стрельбы, лупили со всего, и с «Утесов» (крупнокалиберный пулемет. – Корр.) и с АГС (автоматический гранатомет станковый. – Корр.). Первая мысль была, конечно: «гады пошли на прорыв». - Но это были резервисты? - Бинго! Связываюсь с их командиром, а он мне говорит – «у нас батальонные учения, 80 процентов личного состава не стреляли, вот, тренируемся». Дб..б… - закончил офицер в стиле Лаврова и напутствовал старшего нашей группы: - Везде обозначаемся, всех предупреждаем о вашем присутствии, требуй, чтобы прямо при тебе по рации связывались, без этого «ладно, сообщу». Нас добрасывают на машине до улицы Гурьянова, за ней уже кончается частный сектор и начинается сама «Азовсталь». Дальше мы сами.

Смотрю под ноги внимательно, мины и «стуканутые», но не сработавшие боеприпасы валяются то здесь, то там, а шевелить их не стоит. Про битый камень и проволоку от ПТУРов (противотанковая управляемая ракета – прим.корр.) и говорить нечего – вся улица заплетена этой тончайшей, но удивительно крепкой железной паутиной. Думаю о том, что половина России знает эти места. Хотя мало кто здесь бывал в мирное время. Например, все знают, что слева от меня – шлаковая гора «Азовстали», доминанта Левобережного района. Знают, что за недостроенные девятиэтажки за моей спиной сражались несколько недель. Как мне говорит старший нашей группы Гудвин:

- У НИХ там был работающий источник воды, не хотели отдавать, поэтому устроили в девятиэтажках укрепрайон.

У разбитой вдребезги базы Национальной гвардии, где даже полицейские машины остались на своих местах, в гаражах природа явило нам чудо. От дома осталась только внешняя стена с провисшей железной дверью, но там, где был порог, истерзанная земля выбросила вверх могучий куст тюльпанов. Кто-то хотел подчеркнуть этой совершенной красотой творящийся вокруг хаос и распад? А может быть, хотел показать, что жизнь вернется в эти места?

НАШИ «ГЛАЗА» И ИХ «ОЧИ»

Заходим на наш последний наблюдательный пост. На военном жаргоне он называется «глаза». У «азовцев» все то же самое, только глаза зовутся очами. Наблюдатель «Дэн» с позывным, нарисованным на каске, объясняет, что нас ждет дальше: - Вон тот цех, у них там постоянно «глаза» сидят, хотя мы туда регулярно наваливаем. Еще что мне не нравится – видите, такой домик двухэтажный желтенький? Такой целенький, аккуратный? Оттуда работает их снайпер. А вон та металлическая шелупонь, по ней они и выходят с завода, трубы их закрывают.

Гудвин прикидывает наш маршрут, мы спускаемся на травку, и я буквально спотыкаюсь о противотанковую мину. Причем еще десяток мин уже разряжены и сброшены в воронку, но эту забыли или не заметили. Здесь нельзя надолго задерживаться, но я все равно приседаю, снимаю с мины гравий, которым она замаскирована, и сдуваю землю. Усилие при нажатии - от 200 килограмм, и я ничем особо не рискую. Теперь коричневый бакелитовый взрыватель виден с десятка метров. Обозначить мину флажком, как положено, у меня нет возможности, но и того, что я сделал, здесь уже достаточно.

Перебегаем дорогу и у стены разбитой бензозаправки я спотыкаюсь о валяющийся автомат, а его хозяин, с нарукавными повязками из синего скотча, лежит ничком чуть поодаль.

Продвигаемся дальше, спустившись с тротуара в пологий кювет, он чуть ниже дорожного полотна и наконец, сворачиваем на место трагедии. Нашей трагедии. Разведчики не сдерживают себя: - **** Уроды, как так можно, мозг где?

Перед нами небольшое здание, обструганное взрывами, как карандаш, а вокруг него несколько десятков сгоревших и покалеченных «Тигров» и бронетранспортеров. Мне объясняют, что здесь произошло: - Без разведки, на дурачка, заскочили сюда. Выставили машины, как в Москве на парковке…

Спрашиваю: - Их из минометов накрыло? Гудвин, едва сдерживая злобу и горечь: - Из всего, что у них было тогда!

За сгоревшими бронемашинами лежат два погибших пожилых человека, мужчина и женщина, а рядом с ними мертвая собака с ошейником. Возможно, бросились прочь, когда это место начали разматывать «азовцы». Думаю о том, что вот так нас учили воевать и по-другому эту науку не получить, хотя, казалось бы, писано-переписано, есть и Устав, и здравый смысл, но в итоге, работает только кровавый опыт.

Впрочем, у самой дороги, на подъезде к этому кладбищу техники, стоит украинский бронеавтомобиль «Варта». От него мало что осталось. Гудвин предостерегающе поднимает руку:

- Растяжка! Действительно, тонкая проволока уходит под брюхо осевшей «Варты», а если присмотреться, виден темно-зеленый бочок мины. Скорее всего, противник поставил ее для любителей осматривать трофеи. Для ротозеев.

Последний рывок

Все «железо» идет на «Азовсталь» прямо через наши головы. Слышен гул реактивного самолета, в завод начинают заколачивать гигантские сваи, и «Азовсталь» исторгает из себя черные дымы. Я думаю о том, что минимальная ошибка в наводке, чуть испорченный пороховой заряд, и нас тут просто размажет. Пару раз мы даже приседаем и пытаемся укрыться под битыми броневиками. Смотреть и разведывать тут больше нечего, противник, скорее всего, уже забился в свои норы. Уходим назад тем же путем, Гудвин решительно пресекает предложение «срезать, чтобы не петлять». Уезжаем с периметра с ротацией. Жду грузовик и беседую со снайпером с позывным Береза. Он, как говорят, «инициативный солдат»: все сам облазает, чего не знает – спросит или найдет в интернете. Сам мариупольский, воюет с 2014 года вместе с отцом. Вторая семья, встреченная в моем батальоне. На мой вопрос про освобождаемый город Береза с мягкой и печальной улыбкой говорит: - Дома нет, бабушку вывезли в 2018 году, ничего там не осталось. По словам Березы, по его мнению, противника на «Азовстали» меньше, чем принято считать: - Примерно 500 человек.

Эта цифра бьется с таким же оценочным мнением наших спецов от 21 апреля – тысяча «азовцев», на тот момент. - А сколько мирных на заводе? - По моим данным, они загнали в бомбоубежища всю последнюю смену, работавшую на заводе. Сколько – не знаю.

Утверждение спорное. На «Азовстали» работали 14 тысяч человек, а перед началом активных боевых действий завод уже был практически остановлен. Техники, артиллерии у противника давно уже нет, говорит мне снайпер: - Последнее, что я видел – применение зенитки, Зу-23, установленной на каком-то грузовике.

При этом, по словам Березы, противник ведет себя активно, любит надевать на себя наши тактические опознавательные знаки – три белых повязки. - Мы готовимся к штурму, - уверенно говорит мне Береза, - потому что сдаваться они не собираются. Собственно, неделя переговоров с азовскими сидельцами подтвердила это мнение. Других вариантов не осталось.