Аэропорт «Шереметьево-2», в народе прозванный «шариком» - в 1992 году это были практически единственные воздушные ворота из голодной страны в большой зарубежный мир, где сто сортов колбасы, гора фирмовых шмоток и видеомагнитофонов. Этот международный аэропорт был стыком миров. Там чинно прогуливались диковинные иностранцы - важные, хорошо одетые, полные презрения к лапотной умирающей державе. Там работали валютные и прочие бары и кафе с заоблачными для советского люда ценами. А ещё были автоматически раздвигающиеся – о, чудо - стеклянные двери на входе. Ну а вокруг аэропорта всё наше, родное. Страна ларьков и рэкетиров, бомжей и невыплаченных зарплат. Там, где волны, идущие по поверхности этих миров, соприкасаются, начинается кипение и бурление. И в центре этого бурления группа ОПО - оперативно-поискового отдела ГУВД Московской области (не путать с ОПУ – для тех, кто в курсе). Было тогда такое подразделение, занимавшееся личным сыском в местах сосредоточения криминального элемента, точках торговли краденым и борьбой с карманниками. Четверо сотрудников сегодня работают на «Шарике», пытаясь не дать расплескаться кипящему здесь криминальному бульону. «Шарик» мощным магнитом тянул к себе самый разный криминальный и полукриминальный люд. Здесь и таксисты, жестоко бьющиеся за право работать в аэропорту и загибать за доставку импортного тела в Москву совершенно безумные цены. Конкурентов они отваживали жестоко, прокалывая шины, устраивая показательные бития морд, часто на глазах честного народа. Иногда доставалось и водителям автобусов, которым не давали проехать, дабы те не переманили к себе клиентов. Главное, что представлено в аэропорту в концентрированном виде – нереально богатые для России иностранцы. В то время в Москве благодаря курсу можно было жить полгода на сто долларов, так что любой западный бомж смотрелся у нас миллионером. А еще в шарике импортные шмотки, техника и благословенный запах валюты. Там работали мошенники и разбойники, отточившие разные способы завладения видеотехникой и компьютерами, которые наши граждане везли из-за рубежа. Роились стайками ломщики и валютчики. Загрузчики в терминалах относились к багажу, как к своим боевым трофеям, а к самолётам – как к купеческому паруснику, попавшемуся в подзорную трубу капитана пиратского корабля. Эти отзывчивые работяги тогда тащили с места своей непосильной работы всё – начиная от газированной воды из салонов самолётов и кончая фотоаппаратами, тряпками, извлечёнными из поверженных чемоданов. Один счастливчик умудрился умыкнуть восемьсот тысяч долларов, прибывших из США для поддержки либеральной экономики России и был пойман уже после того, как купил несколько видиков, машину, и всласть погулял в дыму, под женские визги и откровенные танцы в московских и подмосковных кабаках. Другой умелец-загрузчик стянул с борта коробку с якутскими алмазами. Криминал тут активен и днём и ночью, его не интересует время суток – важны лишь прилетающие рейсы. Наша группа активно работает со второй половины дня. Что такое личный сыск? Ну, это когда ты бродишь в толпе под видом простого человека – незаметный и неприметный, и возникаешь в нужный момент, чтобы схватить жулика за руку. Древнейшее искусство сыщика требует намётанного глаза, наблюдательности, способности моментально принимать решения, готовности в любой момент ввязаться в силовое противоборство, дать во вражье рыло, а то и самому получить по своему красивому лицу. Начало в тот день у нас было неплохое. Сразу по прибытию в аэропорт, ещё не входя в здание, повязали за незаконные валютные операции водителя, с которым клиент расплатился валютой. Нарушитель оказался неспокойным. Сначала от всего отказывался, потом предложил нам забрать эти несчастные двадцать марок – по тем временам целое состояние. Марки я тогда увидел впервые. Потом вообще решил выйти из машины и был возвращён на место железным захватом за шею. Уголовной ответственности за такую сумму нет - так, административка, но тоже результат. Да и идущему под снос государству двадцать марок в казну не помешают. Потом мы пошатались по бару только что открытого отеля «Новотель», поглядели, наполняясь пролетарской ненавистью, на прожигающих жизнь и валюту с рублями иностранцев и бандитов. Затем отправились в зал отлёта. Чинно улетают в родные края чопорные немцы. Суетятся горячие турки, но держатся в рамках дозволенного. И вот у стойки видим человеческий водоворот, слышится писк, галдёж и возмущение. Чем-то все это напоминает модные тогда митинги и демонстрации. - А, понятно, - кивает старший опер. – Это вам не Токио с Нью-Йорком. Это, братцы мои, Вьетнам… Вьетнамские рейсы – это постоянные испытания на прочность сотрудников аэропорта, лётного состава и таможенников. Это всегда жестокая борьба за выживаемость самолётов. Потому что самолёты с таким грузом, который хотят в них запихнуть, не летают. Отлетающий вьетнамец сам весит килограммов сорок-пятьдесят, и при этом умудряется тащить с собой баулы килограммов на сто-двести.

Сотрудники аэропорта начинают вразумлять неразумных, что так нельзя, не положено. Возмущённые вьетнамцы верещат по своему, переходя на ломаный русский и пытаясь объяснить, что это их добыча, и они её никому не отдадут. Какими-то невероятными усилиями вопрос перегрузов утрясается, вещи по максимуму сдаются в багаж. Ошалелые таможенники пытаются разобраться, нет ли контрабанды в вещах. Естественно, золота, культурных ценностей и наркотиков там нет. Зато полно утюгов, электроплит, отвёрток, будильников механических, молотков, кондовой советской радиотехники. Многие из товаров давно исчезли с полок наших магазинов, но вьетнамцы их где-то берут. Подметают наши закрома подчистую. Оно и понятно – для этого и ехали. Наконец, с багажом все решается. Самолёт прилично тяжелеет, и лётчики с грустью думают, а взлетит ли он. А вьетнамцы разбредаются по аэропорту, проникают за линию погранконтроля. - Воруют, собаки, - вздыхает оперативник из местного ЛУВД. – Кто чемоданчик подломит и сумочку. Но в основном из магазинчиков в погранзоне прут. Притрутся к прилавку, и вот уже часиков или чего еще нет. А поди его потом – найди. Они все на одно лицо. Как вьетнамский рейс – приходится ухо востро держать. Такие они все мелкие. И такие активные. Вьетнамских рейсов много. И вьетнамцев в погибающем СССР пока ещё хватает. Особенно в Москве и Подмосковье. Была целая международная программа. Учитывая, что незанятых вьетнамцев в самом Вьетнаме полно, а в СССР вечно не хватало рабочих, была достигнута договорённость, что на крупных предприятиях в Союзе будут трудиться наши вьетнамские братья. Им отвели общежития, нарезали фронт работы. Они прилежно работали и прилично зарабатывали. А куда денешь заработанное в городе, где долларами не торгуют, а за валютные операции Сибирь-матушка? Вот и вкладывали вьетнамские гастарбайтеры свои капиталы в российские утюги, приёмники, туфли и босоножки – во всё то, от чего наш советский потребитель воротил нос, а во Вьетнаме это представляло немалую ценность. Вьетнамцы, кстати, отлично поработали на усугубление дефицита, подметая с полок всё, что ещё не подметено. И даже после опустения магазинов умудрялись доставать всё, что им было нужно. Как сурикаты шуршали они по нашим улицам и магазинам, будто возникая из нор и пропадая в никуда с баулами и сумками. Быстрые, вездесущие и целеустремлённые. Нашу страну они воспринимали тогда как какое-то Эльдорадо. И стремились зарабатывать деньги сперва на заводах, а потом уже не стеснялись в средствах, пускались во все тяжкие – в фарцовку, махинации, проституцию. Наш сотрудник, живший в Пушкино, где было несколько общаг с вьетнамцами, рассказывал: - Представляете, друзья мои. Иду по Пушкино. Тут такая мелкая вьетнамка подкатывает и объявляет мне: «Тлахаться хотешь? Тли лубля»… Как в большинстве диаспор и замкнутых этнических образованиях на чужой земле у вьетнамцев складывалась внутренняя иерархия, наметились излюбленные преступные схемы заработка, связи, а то и конфликты с местным криминалитетом, свои преступные группы, занимавшиеся прикрытием и вымогательством у своих. И там стали образовываться большие кассы, гулять нешуточные деньги. Эх, лихие девяностые. Сколько же тогда было алчущих чужой собственности. И братва мимо таких жирных куриц проходить не собиралась… Но ведь мы разбойники!!! Доверительно беседую с бывшим заслуженным разбойником. Он, ностальгически вздыхая, вспоминает былые победы: «В начале девяностых хорошо мы погуляли. Братва подобралась – как на подбор – каждый специалист в своём деле. По вьетнамцам работали. В общаги их, конечно, не совались – затопчут, закопают, и скажут, что так и было. А вот квартиры – это да! Вьетнамцы тогда хаты активно начали в Москве снимать. Живёт их в двушке человек пятнадцать-двадцать, спят чуть ли не на друг друге. Они тогда уже все в каких-то делах коммерческих вращались, чего-то там продавали, покупали. Так что мы точно знали, что один хороший удар на такую квартиру – и ты весь в шоколаде. И дело не только в деньгах. Время голодноватое было, а там шмотья импортного, всякого барахла завались. В общем, было чем поживиться. Вычисляем такую квартиру. Тут один наш браток, телефонным мастером был в своё время, на щитке во всем подъезде телефоны выключает – чтобы в милицию кто не позвонил. Другой – тоже специалист, электрик бывший, со щитком работает, вырубает электричество. Вьетнамец выруливает посмотреть – чего это у них света нет. Ну и мы входим. Иногда и двери вышибали, порой звонили под разными предлогами, чтобы нас впустили. В общем, уловок тысяча, как на хату проникнуть. Ну, а как зайдёшь, раскладываешь их на полу, распихиваешь по углам. И начинаешь деньги вышибать разными экстремистскими способами. Хорошо мы на них зарабатывали. Только я тогда уже капитально подсел на иглу, так что всё добытое непосильным трудом сразу в вену шло»… Да, вьетнамцы, равно как и китайцы, и многие другие гастарбайтеры тогда были отличными жертвами для братвы. Хотя их покладистость и беззащитность порой бывала обманчива. Тут на сайте читал историю, как гопники пытались на вьетнамцев в общаге наезжать. А там оказались ветераны войны. И так наваляли местным, что те эту общагу стороной обходили за километр. Несмотря на внешнюю субтильность, среди вьетнамцев попадались очень даже годные боевые единицы. Помню одного такого майора – мелкий, тщедушный слушатель Академии имени Фрунзе. Он, кажется, герой Вьетнама был – это типа Героя Советского Союза. Руководил во время их войны какой-то диверсионной группой. И был чемпионом то ли по каратэ, то ли по аналогичной их боевой системе. Так он реально человека мог ударом кулака убить – и, говорил, не раз такое проделывал в боевых условиях и на допросах. О деяниях другого такого диверсанта поведал мой хороший товарищ, который работал оперативником в Солнцевском районе. Получает телеграмму из районной больницы - там трое молодых балбесов с телесными повреждениями утверждают, что были избиты неизвестным вьетнамцем. Нужно проводить расследование, решать вопрос о возбуждении дела, и главное -искать нападавшего - это же сколько головной боли. Притом только недавно оперативнику уже приходилось общаться с вьетнамцами - накрыл в частном секторе их небольшой цех, где они ядовитыми химикатами извлекали из радиодеталей золото. Правда, следствие состава преступления не усмотрело, но препроводить этих химиков пинком из района удалось. Впрочем, искать никого не пришлось. В отдел заявился вьетнамский консул - такой весь вежливый, с иголочки одетый. И тащит за собой тщедушного дедулю, наверное, метр пятьдесят ростом, в какой-то поношенной скромной одежде - по виду типичный крестьянин. И лощенный консул весь крутится вокруг дедка, подобострастно так, с пиететом. - Это наш герой войны, - говорит консул. - Был командиром разведывательного батальона. А до этого диверсантом. Лично американцев из-за линии фронта притаскивал. И вот напали на него вчера какие-то негодяи. Еле отбился. Друг мой заверил, что с дедком ничего не будет. Поехал в больницу, где лежало три здоровенных лба. Предъявил фото вьетнамца. Балбесы его его опознали. И смотрели они на это фото как-то затравленно, почти с ужасом.

Похоже, дедок хорошо их трамбовал. Заяву, понятное дело, писать отказались - им самим статья о хулиганстве корячилась... Даже когда в начале девяностых предприятия стали закрываться и вьетнамцев начали вытуривать из общежитий, большинство возвращаться на Родину не спешило. Всеми правдами и неправдами они задерживались здесь. Когда кончались визы, некоторые переходили на нелегальное положение. А те, кого выдворяли из страны, вскоре возвращались всеми способами обратно. Приезжает туристическая группа из Вьетнама в Россию. Ну там, посмотреть Кремль и Мавзолей. До Кремля доходят все, до Мавзолея уже поменьше. А до аэропорта на обратный рейс порой только половина. Остальные рассасываются по общагам, квартирам, притонам. Такое я видел потом только в Италии, когда в тургруппах оказывалось несколько шалав, и не доезжая до Флоренции все рассасывались на узких средневековых улочках. Для милиции всё это вьетнамское сообщество – это была такая чёрная дыра, куда люди проваливались, как за горизонт событий. Найти в толпе похожих друг на друга вьетнамцев разыскиваемого, совершившего преступление на территории России или Вьетнама, на глазок вообще невозможно. А приобрести в этой среде оперативные позиции и подсвечивать её – это задачка не для средних умов. Минимум вьетнамский язык надо знать и их обычаи. Так что среда это была замкнута сама на себя. Иногда, правда, сами товарищи из Вьетнама или из нашей ФСБ помогали… Преданья старины глубокой. Сегодня, конечно, такого нет и в помине. Ушли в прошлое челноки, вещевые рынки. Не берут больше вьетнамцев в цеха и мастерские – их там вполне заменили узбеки. Но время от времени вижу по ТВ репортажи – накрыли вьетнамский подпольный пошивочный цех, шивший шмотки от Гучи, правда, в основном, под предводительством кавказцев. Так что живы еще вьетнамские специалисты широкого профиля. И от этого даже на душе теплеет... Вьетнамские территориальные воды В УВД Приморского края в имущественном отделе розыска заместителем начальника был человек юморной и немало повидавший. И любимые его воспоминания были, как он ходил в восьмидесятые годы электриком на сейнере. «Ох, вьетнамцы. Наши младшие братья... Мы постоянно сгружались и загружались во вьетнамских портах. Когда говорят, что вьетнамцы такие добросовестные, работают как заведённые – только цель укажи – это все чушь. Мало людей на свете, которые так рады переложить свою работу на плечи других. В основном на наши, потому что других таких добряков в мире нема. Разгрузка сейнера. Я с молодецким кряканьем беру с одной стороны ящик, мол, тащим быстрее, время не ждёт. С той стороны за него цепляются два вьетнамца. И тащат так понуро, лениво и медленно, что ты выспаться успеешь, пока до грузовика дойдёшь. Еле ноги передвигают, как рабы в Древнем Риме. Но в чём они мастера – это в деле торговли и обмена. Торг начинается ещё при подходе к порту. Лучший кусок, ну конечно же, таможне и погранцам. Важный такой чиновник ступает на борт нашего корабля. В одной руке у него длинный список заказов. В другой – объёмистая полная сумка. В ней разное барахло – водка, дефицитные товары, которых в СССР тогда и в помине не было. И начинается ченч. И тут я на коне. Я же электрик. У меня электрических лампочек завались – мы их всегда берём с запасом. А лампочки во Вьетнаме сильно ценятся. А ещё у меня всякая электронная ерунда. Так что крут нереально. Вот в каюте сидим, отчаянно торгуемся. - Триоды, - на ломаном русском говорит пограничник. - Три штуки – бутылка, - говорю я. - Нет. Пять штук – бутылка, - он тыкает в бумажку, где у него расписано, что и почём. - Бери. - Три электрическая лампа - одна бутылка. - Лады… В это время наши весёлые ребята просят у вьетнамца посмотреть его пистолет. Тот протягивает ТТ, и рыбаки осматривают его, потом разбирают-собирают, на что внимание пограничник вообще не обращает. Ну нет у них такого пиетета к табельному оружию, как у нас. Когда морячок начинает жать на спусковой крючок, хозяин все же отбирает у него свой пистолет со словами: - Нельзя. Выстрелит – убьёт. Прячет в кобуру пистолет – торг продолжается. Когда наша "шаланда, полная кефали" неторопливо проплывает по руслу реки Меконг, тут уже к ней причаливают многочисленные лодки. И опять идёт обмен. Лампочки - на местную рисовую водку, металлический инструмент - на шмотки с лейблами.

Те же лампы-триоды на бутылки кокосового самогона. Хорошая вещь - от него не так, чтобы сильно пьянеешь, а просто перестаёшь в один миг понимать, кто ты и где ты. Торгуются вьетнамцы отчаянно и со знанием дела. Тут на тех же японцев они совсем не похожи. Подданные Императора какие-то более покладистые и наивные в быту. Помню, как при заходе в Японию мы за джинсы и шмотки, для японцев по цене совершенно несущественные, а для нас на вес золота – продавали японцу секрет приготовления в домашних условиях и без сложного оборудования русского самогона, да и сам самогон, от которого он приходил в восторг. Так япошка был не только доволен обменом, но и вообще прижился на сейнере так, что уходить не хотел и чуть ли не в рейс был готов идти с экипажем. С вьетнамцами такой финт не пройдёт – люди они собранные и серьёзные. Выгрузка у нас закончена. Становимся на ремонт. Образовалось свободное время. И тут кто-то из нашего большого руководства во Владивостоке договорился, чтобы нам немножко дали отдохнуть. Подгоняют автобус и везут нас купаться и отдыхать на территорию дома отдыха, по-моему, принадлежавшего ЦК КПСС. Во всяком случае, там партийцы отдыхали в неге и тепле - поправляли здоровье, подорванное в трудах на благо народное – перестройку, вашу мать, вперёд двигать это вам не дизель в шторм на сейнере заводить. Нас, работяг необразованных, беспородных и бесполезных, перед визитом в приличное место инструктируют строгие товарищи из советского консульства: - Плавать будете - там под водой раковины и кораллы. Так вы их граблями своими не майте! Они не для вас положены! Приезжаем. Пляж чистейший. Природа изумительная. Место просто располагает к расслабухе. Недаром именно здесь партийцы неустанно размышляют о судьбах марксизма и будущем Родины. Плаваем. Веселимся. Ныряем. А у зарослей на пляже часовой стоит - бдит, охраняет наш покой и безопасность. Мелкий такой, на плече АКМ, чуть ли не больше его самого. Бдит он как-то вяло. Настолько, что сам вскоре заваливается на песок и начинает храпеть так заливисто – откуда только в тщедушном теле столько силы. Мы решили над ним подшутить. Осторожненько, чтобы не разбудить, забрали автомат, закопали рядом в песочек. Сидим, как дураки, ждём его реакции и лыбимся. Бойцу спать надоело. Перевернулся. Приподнялся. Непонимающе оглядывается. Чего-то не хватает. Пояс на месте, ботинки со штанами тоже – ну это главное. Потом смотрит – а автомата нет. Это мент сначала ствол проверит, потом ксиву, а уже потом убедится, что штаны на нем. А вьетнамский боец – тут все в обратном порядке. На секунду часовой пригорюнился. Настолько, что даже автомат искать не стал. Только огляделся, поймав на себе наши весёлые взгляды. Пожал плечами. И кличет старшего. Старший появляется через минуту. Они начинают свиристеть что-то возбуждённо по своему. Старший тоже оглядывается. Автомата не видит. Уходит куда-то. Через пару минут появляется и вручает проштрафившемуся подчинённому новый автомат. Отношение к оружию, как я понял, у них простое. Всю жизнь воевали и сроднились с оружием. Видимо, ствол там не такая уж и большая редкость. А вообще люди они неплохие. И забавные»… Воины и торговцы Как-то читал интересное сравнение. Автор соотносил восприятие восточных и западных народов, кто чему соответствует. Интересно, что корейцы воспринимаются на Востоке так же, как на Западе евреи – такие же пронырливые, хитрые, работоспособные и всегда пекущееся о своём маленьком гешефте. А вьетнамцы в этом табеле о рангах соответствуют немцам. Главным образом по причине воинственности и способности к ратному делу. Вьетнам провоевал весь двадцатый век. И при этом вьетнамский народ проявлял не только ратное мастерство, но и самоотверженность, стойкость, схожую даже не с немцами, а с нами, русскими.

И всем они, правда, не без нашей помощи, раздали по мордасам – и французам, и американцам, и китайцам. Если смотреть в корень, то это народ победитель. И уже по этому факту заслуживающий нашего огромного уважения. Шумный городской поток на узкой улице. Посреди улицы идёт старый вьетнамец. Ему все сигналят, ругаются, а он, не обращая внимания, бредёт неторопливо по своим делам. И никто с ним ничего сделать не может. - Во, посмотрите, какая потрясающая упёртость, - говорит вьетнамец русским гостям. – Поэтому нас ни американцы, ни французы победить не смогли. Сказано для смеха, но доля истины в этом есть. Это не упрямство, а прошитое в национальной сознании стремление не сдавать свои позиции перед внешним давлением. В том, что касается войны, они неизменно проявляют дотошность, умение и талант. Наши переводчики, когда я ещё учился в институте, катались работать в Мары, где был международный учебный центр подготовки военных лётчиков. Рассказывали – идут учения по бомбометанию. Если вылетают арабы, то все вокруг прячутся во все щели – для верблюжатника бомбочкой пару километров в одну сторону, пару в другую шарахнуть – один фиг. Ведь они даже не понимают, в чем их упрекают, когда они собственные позиции накроют. Работают по принципу "на кого Аллах пошлёт". А вьетнамец летит – тут можно расслабиться, поставить стул раскладной, сидеть, пить пиво и любоваться – тютелька в тютельку бомбу загонят. Красавцы. Ну а так они - обычные азиаты, похожие на муравьёв: мельтешат, совершают броуновские движения в своей огромной, но организованной массе. И не упускают никогда свою выгоду – всё тащат в свою ячейку муравейника. Раньше это были утюги и молотки, а теперь плазменные панели и ноутбуки – благосостояние растёт во всём мире. Вместе с благосостоянием меняются и взгляды, и оценки окружающего мира. Айфоны, Биг-Маки, Голливуд и обменные пункты валюты вместе с благосостоянием несут с собой новую глобалистическую идеологию, а также трансформацию национальных ценностей. И вот уже пробиваются в ещё недавно плотно защищённые традициями и госидеологией головы наших вьетнамских (а также многих других) братьев поганенькие мыслишки из разряда Нового Всемирного Мышления. Оказывается, американцы – не такие и плохие ребята, у них есть Голливуд, Маск, Стив Джобс. Ну и что, что воевали против нас – так все друг с другом всегда воевали. Теперь-то они не враги, а партнёры. А Россия – ну никто не клялся ей в вечной любви. Ну, помогли спастись в своё время от американской агрессии. Но с того времени сколько воды утекло. Молодые японцы считают же на полном серьёзе, что ядерную бомбу на них СССР сбросил. А мы чем хуже? Ну что же поделаешь. Америка сильна, у ней доллар, а Россия слаба. А на Востоке слабых не любят, на них смотрят с жалостью и брезгливостью. И благодарность к слабому, даже и сделавшему в своё время для тебя много – излишняя роскошь. Мир сегодня как никогда пластичен – он меняется очень быстро, как и идеологические постулаты. И уже через одно поколение пепел предков уже перестаёт стучать в молодые сердца. И былую злость к оккупантам заменяет примиренчество и прагматизм. Вот только ещё ничего не кончено. Глобалисты приходят и уходят. А великие нации остаются. История сильно убыстряет свой ход, и перемены происходят сегодня быстро. И однажды мы вернёмся всюду, откуда нас вышибли. И база в Камрани наша будет. И снова на нас будут смотреть как на защитников, поскольку американский монстр даже перестаёт скрывать свой хищный оскал, и кому-то нужно будет время от времени выбивать ему эти острые клыки… Сей труд не претендует ни на этнографический, социально политический анализ, ни на публицистику. Это личные воспоминания и не всегда личные курьёзы...                                                              Илья Рясной.