5 ноября в России отмечается День военного разведчика. Раскрывать подробности выполняемых задач разведчики не могут даже после выхода в отставку, но — как и многие другие военные — оставляют мемуары о событиях, очевидцами которых стали, бытовых подробностях зарубежных командировок, человеческих отношениях. "Исповедь офицера" — это воспоминания шифровальщика, подполковника ГРУ ГШ ВС СССР Алексея Павловича Целяева, написанные им в 1993 году. Фрагменты текста и фотографии публикуются впервые "Пересеку моря и океаны" "С 1954 по 1977 год включительно я служил и работал в советской военной разведке. Волей судьбы и руководства Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных Сил СССР я обогнул земной шар и работал в нескольких странах на разных континентах. Я счастлив и горжусь тем, что в тех успехах, которые имела советская военная разведка в наши годы, вложена моя частица труда, пусть и технического". Алексей Целяев был обычным деревенским парнем из небольшого села Рузлатка (сейчас это Пензенская область). Подростком пережил войну: отец пропал без вести, бабушка и дедушка умерли от голода, сам работал в колхозе наравне со взрослыми. Незаконченное среднее образование, два курса техникума и призыв на срочную службу в мае 1945-го в танковые войска. На втором году службы получил предложение отправиться в спецшколу учиться шифровальному делу. После двухгодичного курса — воинское звание "младший лейтенант". В 21 год Целяев стал членом КПСС. "Офицеры-шифровальщики. В практической жизни по работе нам это слово не разрешалось нигде упоминать, разве что как офицер специальной связи, и то только в официальных служебных документах. Наша курсантская жизнь маскировалась. Мы были под "крышей" обычных солдат и сержантов, а не курсантов. Только фотографировались в курсантских погонах… Я не думал и не гадал, что стану офицером Генерального Штаба Советской Армии. Что на поездах, самолетах, на упряжках с собаками, а также на кораблях пересеку моря и океаны, Тихий и Атлантический, обогну земной шар от берегов северной Курильской гряды через всю Азию и Европу". После выпуска Целяев служил офицером спецсвязи на курильском острове Парамушир. Жизнь в бараках, снежные заносы под крышу, отопление кедрачом. Офицерская дружба и быт, свежие крабы со спиртом. Во время отпуска поехал домой и женился на девушке Валентине из соседнего села. После рождения первенца перевелся на материк, в штаб Ленинградского района ПВО. Опять курсы усовершенствования офицеров шифровальной службы в Ростове-на-Дону. А потом — предложение, которое круто повернуло его судьбу. В мае 1954 года по итогам собеседования Целяев был отобран из 90 офицеров-шифровальщиков для прохождения службы в 8-м отделе ГРУ ГШ с дальнейшей поездкой за рубеж. "Я тут же согласился", — напишет он почти 40 лет спустя. США, Вашингтон (1954–1958). "Работал вручную, шифровальных машинок тогда еще не было" После ряда проверок Целяева рекомендовали для работы в аппарате военного атташе при посольстве СССР в США. Из всех тестов он позволил себе описать в воспоминаниях только один — неформальную проверку на честность. "Когда я был на выездной комиссии, которая решала мою судьбу, мне был задан вопрос: "А как насчет того?" И щелчок пальцами по скуле, не по моей, конечно. Я ответил, что употребляю, как все нормальные люди, по праздникам, на вечерах и вечеринках. Они удовлетворились ответом. А комиссия — это человек пять-шесть генералов. А вот тех, кто ответил, что, мол, что вы, я не употребляю, сразу же отставляли". В 1954 году американцами был принят закон Хэмфри — Батлера, ставящий вне закона Коммунистическую партию США, а в СССР запустили первую в мире АЭС в Обнинске. В этих исторических обстоятельствах Алексей Павлович с супругой и уже двумя малолетними детьми отправился в Вашингтон на три года. Целяеву было 27 лет.

"Запомнил на память аварийный шифр, начал изучать английский язык, экономический потенциал США, политическую систему. Американцы как-то быстро, за 20 дней, выдали визу. Меня направили на склад — переоделся во все гражданское. После беседы в ЦК КПСС сдал партбилет и стал обычным членом профсоюза. Боже упаси, чтобы за границей назвать себя членом партии — даже партийные собрания проводились у нас как профсоюзные. 1 декабря 1954 года мы с семьей прибыли в Нью-Йорк, было тепло. И здесь случился казус, который очень долго потом обсуждался и за который полковник C., ответственный за мою подготовку к отправке, имел большие неприятности. В Москве был порядочный мороз, и [сын] Саша у нас прилетел в валенках. Я еще в самолете просил полковника Б. связаться с экипажем и как-то достать наш чемодан, чтобы переобуть Сашу. Но тот отказался, а я еще не знал языка. Мы прилетели в Нью-Йорк, и там появился корреспондент одной из провинциальных газет, сфотографировал, написал статейку. Охарактеризовал нас как "дикарей", прибывших из Сибири. Мы уже были в Вашингтоне, когда появилась эта заметка в газете. Военный атташе доложил в Москву — он обязан был это сделать. Москва была очень недовольна. Ладно, получили вещи, прошли таможню, едем в Представительство СССР в ООН. Играет музыка. Оглядываемся, где же столбы, на которых висят репродукторы, как у нас, в СССР? Оказалось, что это работает радиоприемник в машине, чего у нас в Союзе еще не было. Потом 250 миль по железной дороге. Все необычно. Негры ходят и предлагают мороженое, напитки. В Вашингтоне разместили нас внизу в небольшой комнатке в здании военных аппаратов при посольстве СССР в США. Утром следующего дня получаю подъемные, и едем в магазин Shop Sirs. За один раз одеваемся и обуваемся. Потом в Super market за продуктами. И началась наша жизнь в Вашингтоне. Рабочее место — в посольстве на 16 Street, недалеко от Белого дома. Это километрах в трех от нашего офиса, где располагались все три аппарата, военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. На работу и с работы, на обед и с обеда нас возили на машине. Вечерами мы много и долго работали. Шофер ждал нашего звонка. Спать не ложились ни наши жены, ни жена шофера, ни сам шофер, пока нас не привезут. Придешь домой, выпьешь пива или грамм 50 виски, сходишь на третий этаж поиграть в биллиард, и спать, а утром снова на работу. Я получал довольно большую зарплату по тем временам — 580 долларов. Телевизор стоил 50 долларов, на питание мы тратили 175–180 долларов — покупали, что хотели. Работал вручную, шифровальных машинок тогда еще не было. Передавал в центр военно-политическую информацию, содержание агентурных материалов. Кроме того, занимался фотоделом. Обрабатывал агентурные материалы, переводил их на пленку и отправлял в центр. Так же и из центра. И все это в присутствии резидента. Ибо правила конспирации, сохранения государственной тайны — они незыблемы. В 1947 году в Канаде сбежал шифровальщик Гузенко (ошибка, в реальности в 1945 году; имеется в виду начальник шифровального отдела посольства СССР в Канаде Игорь Гузенко — прим. ТАСС), который прихватил с собой всю агентурную сеть Северной Америки. Из-за него посадили на электрический стул двух ученых из США, а наше посольство в Канаде и до сих пор функционирует в сокращенном составе. Так что в разведке всегда должна быть двойная проверка. И никаких обид. Хотя, надо признаться, руководство мне доверяло. Я знал много агентов, кто они. Но и сейчас, по прошествии почти 40 лет, не скажу их имен, как не скажу и имен резидентов и под какой "крышей" они работали. В марте 1955 года мне из Москвы пришло сообщение о присвоении очередного воинского звания — капитан. В мае нас объединили с аппаратом военно-морского атташе <...>, и я стал старшим шифровальщиком. В обиходе наши должности назывались "референты", это была наша "крыша". Для служебной переписки мы имели и другие фамилии — "клички". Конец 1955 и начало 1956 года обязанности военного атташе исполнял старший помощник, полковник, впоследствии генерал, Едемский Сергей Александрович. Он стал давать нам машину с шофером по воскресеньям, чтобы я с семьей полнокровно жил и отдыхал. Ездили в парки, на пляж, на берег Атлантического океана — это километрах в тридцати от Вашингтона. Очень любили ездить на реку Потомак на Вашингтонские водопады, на Арлингтонское кладбище — это вроде нашего Новодевичьего. Особенно любили весну, когда в Вашингтоне цветет магнолия и японская вишня "черри блоссом". Когда ехали в кинотеатр с детьми, то шли в отдельный зал, отгороженный от остального зала стеклянной перегородкой. Если дети будут плакать, то никому не помешают. Не знаю, как потом, а дискриминации негров при нас не было. Во-первых, там, где отдыхали мы, негров не допускали. Так же и в кинотеатрах. "Черные" были только обслуживающим персоналом. Южнее Вашингтона в городе Ричмонд сам видел в автобусе и трамвае таблички "Места для черных", "Места для белых". По субботам работали до 15.00, и я ездил на спортивную площадку. Она была арендована посольством для игры в волейбол и городки. Там собиралось большинство работников посольства и военных аппаратов. Два лета подряд наши дети Саша и Наташа отдыхали на даче нашего Представительства в ООН под Нью-Йорком. К ним мы добирались на автобусе. Ездили, куда хотим, но в пределах 30-мильной зоны, т.к. дальше нужно разрешение Госдепартамента. Когда ехали в Нью-Йорк или в Ричмонд, то получали разрешение Госдепа. Конечно, американская служба безопасности постоянно следила за нами. Куда мы, туда и они. Едем в Нью-Йорк, и они нас сопровождают. Порою мы даже с ними здоровались. Но нас это не очень задевало, т.к. мы знали, что это обычная практика, это их работа. Когда наш разведчик едет на задание, на встречу с агентом, то надо обладать искусством, чтобы оторваться от них, а иначе такому разведчику нечего делать в стране. Кстати, как выяснилось уже потом, в 1969 году, шофер военного атташе лейтенант Т. (он возил нас и на работу, и на отдых) оказался осведомителем КГБ. В последующем, когда я оформлялся в заграничную командировку в Италию, мне припомнили, сколько отрезов и ковров я привез из США в СССР. А знал об этом только Т. через свою жену, которая очень дружила с Валей. В общем, это закономерное дело. Обслуживающий персонал всегда и везде является осведомителем. Послом у нас был [Георгий] Зарубин. Его жена Елизавета периодически собирала наших женщин на "чашку чая". Она их инструктировала, как вести себя в иностранном государстве, как одеваться и т.д. Все было очень по-доброму, без навязчивости. Моя Валентина раньше не красилась, а после этих бесед стала использовать и краски — все, что положено в обществе. В общем, это была действительно жена дипломата. И посол Зарубин! О нем у меня остались самые хорошие воспоминания. Ровен, спокоен, деловит, а ведь обстановка в стране была "дай бог"! Разгар холодной войны. Оголтелая американская пропаганда против Советского Союза. Провокаций, правда, не было, и обычные люди относились к нам ровно и хорошо, без враждебности. Осенью 1956 года в Венгрии было контрреволюционное восстание, подавленное нашими войсками и танками <...>. Однажды выходим из офиса, а от нашей двери идут кровавые следы на тротуар. Это разлили красную краску и прошли по ней, чтобы показать, что от СССР идут кровавые следы. Или вот еще. Напротив посольства стояло большое здание Географического общества, и в государственные праздники СССР в этом здании вечерами в окнах тушили свет так, чтобы получился крест, а по тротуару ходили люди и раздавали антисоветские листовки. В посольстве мне дали преподавателя английского языка. Разговаривал, конечно, с акцентом. Так вот, когда общаешься с американцами, они всегда спрашивают, откуда, мол, вы, из какой страны. Из Польши? Нет, отвечаю, из Советского Союза. Они не понимают, но когда отвечаешь, что из России, сразу же улыбаются — как там у вас? Они практически ничего не знали о России. Думали, что Россия — это Сибирь. Отношение русских эмигрантов к нам было враждебное, но здесь была разница. Со стороны эмигрантов первой волны (1917–1920-е годы) отношение было нормальное, даже дружественное. А вот со стороны эмигрантов второй волны эмиграции (во время Великой Отечественной войны) враждебное. На праздники мы собирались в посольстве в Золотом зале всем составом. Грандиозный ужин, вечером танцы. Были и художественные вечера с эстрадными номерами. Я и сам пел в хоре. Во время приемов в посольстве нас расставляли по лестницам, чтобы нежелательные люди не смогли проникнуть в другие помещения и поставить микрофоны ("жучки"), не узнали расположение кабинетов. Золотой зал был действительно золотым, т.е. стены были покрыты тонкой пленкой золота. В 1957 году его решили обновить. Для работы пригласили американских специалистов. Они, несмотря на нашу охрану, поставили столько подслушивающих устройств, что когда вызвали из Союза наших специалистов, они еще долго выковыривали их из разных мест. Когда мы жили в Америке, в Союзе запустили первый спутник на околоземную орбиту. Стоя на балконе дома, наблюдая полет спутника и слушая его "пи-пи-пи", я был очень горд за нашу страну. Тоска по Родине — нет мочи. Когда кто-то приезжал из Союза, то самый лучший подарок — это черный хлеб и селедка, да еще бутылка русской водки.

Так прошло три года и три месяца нашей жизни в США. В феврале 1958 года прибывала замена, и мы стали собираться. Заказали билеты на океанский теплоход "Квин Мэри". Очень хотелось побывать в Париже, но нам не повезло. Из Союза сделал первый трансатлантический перелет новейший тогда реактивный пассажирский самолет Ту-104. У американцев аналогов ему не было. Нам на 12 человек "отдали" его на перелет в Союз. До отлета я простился с нашим послом Зарубиным и с дипкорпусом посольства, т.к. все были моими хорошими друзьями или знакомыми. Простился также с временным поверенным [Анатолием] Добрыниным (тогда же, в 1957 году, был назначен заместителем генерального секретаря ООН — прим. ТАСС). Его жена у меня была преподавателем английского языка, а сам он впоследствии долго работал послом в США, позднее стал секретарем ЦК КПСС. Вылет в назначенный день нам почему-то не разрешили. Экипаж уехал в Вашингтон, а "хозяйкой" самолета оставил Валю. Продуктов было полно, она из них нам готовила еду. Между тем американцы организовали экскурсионный показ самолета — экскурсии шли одна за другой. Все-таки это был первый в мире реактивный пассажирский самолет, чем мы тоже очень гордились. Мы провели в салоне целый день, потом ночь. Утром следующего дня нам разрешили взлет курсом на Канаду с посадкой на острове Ньюфаундленд, а дальше курсом на Гренландию, Исландию. В Лондоне в самолет загрузился тогдашний посол в Великобритании [Яков] Малик, и мы взяли курс на Москву. Во Внуково прилетели вечером. В Советском Союзе в 1958 году была очень сложная обстановка. Прошло сокращение Вооруженных сил на 600 тысяч человек, и объявили еще о сокращении 1 млн 200 тысяч. Мне намекнули, что я могу быть уволен из Вооруженных сил, т.к. вакантных мест нет. Я взмолился! У меня двое детей, жена, специальности никакой, кроме шифровальной. Посмотрели-посмотрели и вняли моей просьбе. Отправили с подполковничьей должности в США на должность старшего лейтенанта в город Ленкорань Азербайджанской ССР в отдельную радиопеленгаторную роту 107-го отдельного радиополка Особого назначения на должность офицера спецсвязи. Делать было нечего, и я согласился. В то время наши должности (кроме заграницы) в Союзе были маленькие — в роте, в полку и даже в разведуправлении штаба округа. Ну и ладно". Ирак, Багдад (1962–1964). "Военные перевороты были жестокие и кровавые" Следующие четыре года семья Целяевых находилась в Союзе. Сначала в Ленкорани, потом капитана Целяева перевели на должность начальника отделения спецсвязи в город Тетри-Цкаро недалеко от Тбилиси. Там Алексею Павловичу удалось завершить среднее образование и получить аттестат зрелости — окончил школу с золотой медалью. Он осваивал новую шифровальную технику на выездных курсах. Вместе со всей страной ликовал, когда в космос полетел Гагарин. А в 1962 году пришло указание оформлять документы на новую командировку. Куда — не известно, но сказали получить в госпитале справку об отсутствии противопоказаний для жизни в жарком климате. Оказалось — в Республику Ирак. В Багдад Целяев отправился майором в качестве офицера спецсвязи аппарата военных советников, но под "крышей" МИД — на должность атташе Посольства СССР.

"Началась наша жизнь в Багдаде. Тепло, навалом фруктов и недорого. Дом у нас был очень уютный, в 500 метрах от посольства. У нас в нем было две комнаты, и кроме нас там жили шофер посла и две женщины: машинистка, заведующая канцелярией посла и учительница начальной (четырехлетней) русской школы при посольстве. Двор весь в цветах, в квартире по стенам бегали большие, безвредные ящерицы, которые поедали москитов. Я занимался тем, что обеспечивал шифрованной связью старшего группы советских военных специалистов, военного атташе по вопросам представительства и резидента советской военной разведки по агентурным и военно-политическим вопросам. Старшим группы советских военных специалистов в то время был генерал-майор Вощинский Михаил Петрович, замечательный человек. Впоследствии, в 1968 году, мы с ним повстречались в Москве в Театре Моссовета, и он сказал, что ему присвоили "лейтенанта" (имеется в виду генерал-лейтенант), потащил нас в буфет, мы с ним выпили за его вторую звезду на погонах. Позднее я узнал, что он умер: будучи в Ираке, получил какую-то царапину на голове, заражение в условиях Багдада, разрастание болезни и смерть. Хотя его и лечили в лучших клиниках. Ну почему смерть выбирает в первую очередь хороших людей? Обстановка в Ираке была очень сложной. Президентом был Касем (Абдель Керим Касем был премьер-министром и министром обороны Ирака в 1958–1963 годах — прим. ТАСС). Он, особенно в военной области, опирался на Советский Союз. Основная военная техника в Ираке, самолеты были советскими. Также там находился большой аппарат советских военных специалистов, которые обучали иракцев, помогали эксплуатировать и ремонтировать технику. Оппозиция Касему была сильная. В воздухе "пахло грозой", назревал мятеж. Положение осложнялось еще и тем, что правительственные войска на севере Ирака вели войну против курдских повстанцев, которых — хотя и неофициально — Советский Союз тоже поддерживал. В Багдаде находилось много женщин, имеющих советское гражданство, но вышедших замуж за курдов, некогда иммигрировавших в СССР и проживавших в Средней Азии. Впоследствии они ушли в горы Ирака воевать с правительственными войсками. Так вот эти женщины лечились у нас, в то время как их мужья воевали на севере Ирака. Мы отслеживали военно-политические замыслы иракского правительства, следили за внутренней обстановкой, используя для этого и хорошо информированные источники в правительственных кругах, и дипломатический корпус государств, аккредитованных в Ираке, и агентурную сеть. Военных специалистов, как правило, к этой работе не привлекали, чтобы не скомпрометировать военную помощь. Мы постоянно информировали и Министерство обороны СССР, и ЦК КПСС. Работы было много, и работать разведке приходилось очень осторожно. К русским в Багдаде относились хорошо. Мальчишки на базаре быстро выучили много русских слов и становились носильщиками и консультантами у наших женщин. Встречали, советовали, у кого и что покупать, с "пеной у рта" помогали нам торговаться с продавцами. Купим что-нибудь, бросим мальчишке в корзинку, и он ходит за нами с ней. Никогда не боялись, что убежит. Это его работа, и мы ее оплачивали. Продукты покупали в магазине или в небольшой лавке у Хусейна и Хасана. Кстати, как выяснилось во время переворота в 1963 году, Хусейн был на службе у иракской контрразведки. Это было закономерно и не удивило нас, поэтому мы продолжали покупать у него продукты. За мясом ездили на Saаdun Street — это улица на другой стороне реки Тигр. Интересно, что туши там хранились не в холодильнике, а прямо на солнце. В жару мясо покрывается корочкой и не портится. Обычно на Saаdun Street мы ездили, когда собиралось застолье и нужно было купить много — там было значительно дешевле. Приезжаешь, а на вертеле, вокруг электрической спирали, жарится мясо. Хозяин мелко срезает его, заправляет специями — и готово вкуснейшее блюдо, особенно с "захляви" — иракской водкой. В Багдаде был очень дешевый спирт, который продавался в аптеках. Но мы его не брали, так как был случай, когда после его употребления двое наших военных специалистов полностью ослепли, а у некоторых резко снизилось зрение и заболели глаза. Ирак тогда был в дружественных отношениях с Кувейтом, и многие наши люди ездили в Кувейт за покупками. Иногда выписывали по каталогу вещи из Англии. В выходные (а пятница у арабов выходной день) ходили в кино. У нас был свой клуб с кинотеатром. Отдыхали, ездили на экскурсии на реку Тигр, Евфрат, в древний город Вавилон, на озеро Хаббания, в Самарру. Военный атташе приглашал нас в гости, хотя я официально и не считался военным. Все знали, что я дипломат. Ну и что, я все равно советский человек. Подозрений нет, а если и были, так и что? В принципе, весь мир знает, что у каждого государства 2/3 работников посольства — это разведка КГБ и военная разведка. Так и в нашей стране работает разведка других стран. Наши в Москве их не трогают, если не попадутся с поличным, так же и нас не трогали, где бы мы ни находились, если не попался на встрече при передаче документов или изъятии материалов из тайника. В один из дней февраля 1963 года я после дежурства в референтуре (объединенный секретно-шифровальный орган за стальными дверями) пришел домой, позавтракал и прилег отдохнуть. Но что такое? Над городом на бреющем полете летают самолеты и мешают спать. Подумал, что арабы решили провести учения. В этот момент забегает в дом шофер посла и говорит, что в городе военный переворот. Вскакиваю, одеваюсь, оставляю Валю с детьми дома, а сам в посольство. Я нужен срочно — без меня нет шифрованной связи с Москвой. Мы должны информировать руководство страны о внутриполитической обстановке в Ираке не только по часам, но и по минутам. В посольстве собрались все: посол, военный атташе, старший группы военных специалистов, резидент советской военной разведки. Начали собирать и семьи, но когда поняли, что кормить их там нечем, женщин проинструктировали и отправили по домам. И это было сделано вовремя: через некоторое время вооруженные силы Ирака блокировали посольство. Самолеты летают, взрывы бомб, посольство затряслось, но мы работаем. Бомба упала рядом, мы потом увидели неподалеку разрушенный дом. Во время военного переворота мы работали, спали и ели в посольстве, т.к. постоянно были готовы, в случае захвата здания, немедленно уничтожить все шифры и секретные документы. Была большая печь с подвязанными к ней кислородными баллонами. Двери в референтуре крепкие, стальные. Но уничтожать ничего не пришлось, нападений не было. Потом стало тише, но блокада посольства продолжалась дня три. Нас кормила жена Ш., она была в посольстве главным бухгалтером, и у нее были хорошие отношения с хозяйственниками, поэтому нам перепадало побольше и получше, чем другим. А дома, как потом выяснилось, было похуже. Кругом стреляли, ввели комендантский час, но на второй день, как потом рассказывала Валя, они уже "вылезли" на улицу и под дулами автоматов купили продукты. Жить стало веселее. Это был военный переворот, организованный правыми из "Баас" — партии арабского социалистического возрождения. Генерала Касема и его ближайшее окружение казнили, и казнь показали по телевизору. Страшное зрелище. Потом блокада была снята, но около посольства постоянно дежурил полицейский. Комендантский час с 22.00 до 06.00 сохранялся все лето и осень 1963 года. После этого, первого, переворота один видный иракский деятель очень долго жил у нас во дворе посольства. Его скрывали, но потом разработали операцию по вывозу в Советский Союз. В это время в Багдад уже летали наши самолеты. Как потом стало известно, этого человека упрятали в мешок, дали кислородную маску и под видом дипломатической почты отправили в Союз. Операция тщательно готовилась и прошла успешно. Когда мятеж закончился, к власти пришли правые, и отношение к нам резко изменилось. Наших военных и некоторых гражданских стали возвращать в Союз. Иракцы заявили, что в помощи советских военных специалистов они больше не нуждаются. Осталось буквально с десяток специалистов по ракетной технике. Но наше командование не спешило сокращать штатных сотрудников аппарата советских военных специалистов. А я не очень боялся сокращения, т.к. был атташе посольства и мою работу могли оплачивать через посольство. Но техника есть техника, и для ее обслуживания нужны специалисты. Спустя три-четыре месяца иракцы стали вести переговоры об их возвращении, но уже за счет Ирака. И специалисты начали прибывать. Надо отметить, что за технику и специалистов наше государство получало солидные суммы. Иракский динар был конвертируемой валютой и по стоимости был равен английскому фунту стерлингов. Но, получив от иракцев валюту за работу наших специалистов, государство им платило, может быть, одну треть, а все остальное забирало себе. Между прочим, так обстояло дело и с нашими работниками в ООН. Жизнь постепенно налаживалась. Летом в тени +50 градусов. Работали по утрам и вечерам, в обед — часов пять-шесть перерыв. После ужина шли во двор посольства. Женщины вяжут и сплетничают, а мы играем в домино. Где-то в двенадцатом часу ночи расходимся по домам. Наш посол Михаил Данилович Яковлев — изумительный, спокойный человек. Бывало, дети расшалятся, но он ни разу никакого выговора никому не сделал, не упрекнул, не сказал, чтобы детей в посольство больше не приводили. Так прошло лето, а в ноябре — снова слышим гул моторов, в воздухе самолеты, и на Багдад идут танки. Опять военный переворот. На этот раз посольства не блокировали, только усилили охрану, но пропускали беспрепятственно. Президентский дворец находился недалеко от нашего посольства. Мы ходили смотрели, как иракцы бьют из самолета. Грамотно и точно, видимо, не зря наши специалисты учили их. Самолеты были тогда МиГ-17. Этот переворот закончился быстро. Но, надо сказать, военные перевороты в Ираке были очень жестокие и кровавые. Тысячи и тысячи жертв. Казни. Горе. Сам город Багдад — обычный город, довольно красивый. Но практически вокруг него расположен еще один город из "сариф", где жила беднота. Сарифа — это глиняная хижина, без каких-то санитарных удобств. Все хижины соединены — ходы, сообщения. Во время первого переворота многие арабы укрылись в этих сарифах. Что же сделали новые правители? Они сформировали колонны грузовиков, погрузили в них жителей и вывезли в пустыню, где ни травы, ни воды. Погибли тысячи и тысячи арабов. А потом взяли бульдозеры и снесли все эти сарифы. В результате второго переворота к власти пришло левое крыло партии "Баас" — более прогрессивное. Отношения с Советским Союзом сразу улучшились. Так жили до сентября 1964 года, пока не приехала замена. Собрали вещи, купили билет на самолет, организовали прощальный вечер, а потом — на военный аэродром и в путь. Меня из Главного управления снова перевели сначала в распоряжение ГРУ ГШ, а потом назначили на должность помощника начальника штаба радиополка по спецсвязи. В октябре 1964 года Хрущев Н.С. снят со всех должностей и с должности Генерального Секретаря ЦК КПСС, и вместо него избран Леонид Ильич Брежнев. Откуда-то сразу появились продукты и белый хлеб". Италия, Рим (1970–1972). "Морально был готов получить 10–15 лет за утерю секретного документа" Целяев приступил к службе в Ленинградском военном округе: снова быт "с нуля", солдатские кровати, отсутствие санузла, печное отопление. Но постепенно быт налаживался. Получили хорошую двухкомнатную квартиру в пригороде Ленинграда. Потом опять переезд: предложили стать старшим преподавателем, фактически впервые организовать курс по спецсвязи, супруга устроилась на работу — аппаратчицей на химзавод. Прошло пять лет после возвращения из Ирака, и Целяеву вновь поступило предложение из ГРУ ГШ — направление в Италию на должность шифровальщика военного атташе при посольстве СССР в Риме. В марте 1970 года на поезде Москва — Белград в отцепном вагоне Москва — Рим они с супругой проследовали через Будапешт, Загреб, Любляну, Триест и прибыли в столицу Италии. "Спрашиваю, а что это за сараи из железяк? Отвечают, что так живут бедняки. Вот тебе и Рим — Вечный город. Утром 23 марта 1970 года приехали на железнодорожный вокзал Рима. Докладываю о прибытии военно-морскому атташе контр-адмиралу Голицыну Василию Михайловичу (в Москве он Владимир Михайлович). <...> Принял дела. На работе у меня сначала не клеилось, потому что шифровальную машину мне оставили старую, неисправную и я ее не знал, так как в Союзе я работал на других. Но меня всегда ободрял Василий Михайлович: "Ничего, Леша. Все наладится". Ни разу от него никакого недовольства не услышал, даже в один из критических моментов. А дело было так. Пришла телеграмма сверхсекретного характера. Я ее обработал и доложил Василию Михайловичу. Он поблагодарил меня и поехал обедать, а после обеда попросил ее принести ему. Открываю контейнер, а телеграммы нет. Вызвал радиста-шифровальщика. Ищем, а найти не можем. Доложил адмиралу. Перекрыли всем доступ в референтуру. Дверца у контейнера открытая. У меня радист и спрашивает: "А что у нас у контейнера крышка лопнувшая?" Телеграмма была положена в папочку такого же цвета, как и крышка контейнера, и прижалась так, что не отличишь и не догадаешься. А я уже, если честно, морально был готов вместе с сопровождающим лететь в Москву, чтобы получить 10–15 лет за утерю секретного документа. Посольство СССР в Италии располагалось в центре города на улице Гоэта, 5. Это недалеко от железнодорожного вокзала, площади Венеции, Колизея и Форума. Рим мы с Валей знали очень хорошо, лучше, чем Москву. Объехали его на всех видах транспорта и весь обошли пешком. Коллектив аппарата был очень дружный. Ездили отдыхать на Тирренское море и озеро Брачаны, так как в районе Рима море было грязное. Ездили целой группой машин за 100 км — в окрестности города Латина. Купались, отдыхали, женщины накрывали в буквальном смысле поляну. Летом проводили так каждое воскресенье. Летняя резиденция посла была на вилле Абамелек, недалеко от собора Святого Петра. В резиденции мы смотрели кино и отдыхали, а иногда и артисты приезжали: Хиль, Нани Брегвадзе, Мария Пахоменко, писатель С.С. Смирнов, космонавт Береговой и Фурцева. Женский день 8 Марта мы, военные, праздновали в ресторанчике на берегу моря. Составляли столы, выпивали, пели "Катюшу", а итальянцы нам подпевали.

Однажды пошли в город и увидели, что на площади что-то творится. С одной стороны толпа молодых людей, с другой — много полицейских в касках и с дубинками. По команде полицейские начали избивать молодежь. Я чуть не попал под раздачу, меня Валя оттащила за рукав и — в магазин. Оказывается, это полицейские разгоняли отряды "красных бригад" (подпольная леворадикальная организация, действовавшая в Италии в 1970–1980-е гг. — прим. ТАСС). Другой раз подходим к посольству, а на него надвигается толпа, выкрикивая антисоветские лозунги. Оказалось, дело в том, что в начале 70-х годов у нас в стране была сильная антиеврейская кампания и они выступали в защиту евреев. Я на них насмотрелся в посольстве в Риме. Многие из них, иммигрировав в Израиль, там не прижились, стали проситься обратно в СССР. Но чтобы добраться до Австрии, где были лагеря перемещенных лиц, нужны были деньги, а их у них не было. Поэтому они приходили в наше посольство и со слезами просили денег. А где посол их возьмет? Наше государство правильно поступало — уехал и уехал, больше до тебя дела нет. Как с ними дела закончились, я не знаю. Это знают посольские, а мы военные. Был еще один эпизод. В Неаполе один из наших матросов сбежал с корабля и задумал устроиться жить и работать в Италии. Намотавшись по Неаполю и Риму, он оказался никому не нужен и вынужден был приехать в наше посольство сдаваться. Лучше в тюрьму на Родине. Пока шла переписка о том, как его переправить в Союз, за счет какой статьи бюджета купить билеты ему и сопровождающему, он жил у нас в посольстве в полуподвальном помещении. Было у нас такое — вроде клуба с библиотекой и телевизором. Наши женщины, когда смотрели телевизор, просто шарахались от него, как от заразного. А каково было ему, отверженному? Вот так обстояли дела с предателями Родины! Работа была обычная. Военная и военно-политическая обстановка, замыслы правительства и его ориентировка. Кроме того — агентурная работа. Однажды моего товарища "застукали" при передаче материала — нарвался на провокатора. Его здорово избили, но потом отпустили и в 24 часа выдворили из Италии. А я в это время болел. Ко мне приехал шеф с одним нашим мускулистым офицером, который взвалил меня на свои плечи, отнес в машину и привез в "контору", где я ползком добрался до сейфов, с трудом открыл машину, отладил и часа три работал. Зашел шеф, поблагодарил и велел выпить не стакан, а кружку коньяка и спать. Радикулит — это такая болезнь, от которой не умирают, а коньяк у нас всегда был. Особенно трудно было во время отправки дипломатической почты. Начальство, как правило, опаздывало с подготовкой документов. Надо уже фотографировать их на пленку и запаковывать, а они еще не готовы. Дипкурьеры и посольство торопят. Все "шишки" на меня. Одновременно продолжается текущая обработка информации, т.е. жизнь не останавливается. Через шесть месяцев моей работы в Риме Василий Михайлович направил в Москву представление о присвоении мне очередного воинского звания — подполковник, но начальник Управления кадров ГРУ ГШ генерал-майор И. его "зарубил", сказав, что пусть еще послужит. Впоследствии И. получил воинское звание генерал-лейтенант, попался на взятках, был отдан под суд, но притворился умалишенным и как-то выкрутился. Потом пришла маленькая шифровка. Как сердце чуяло, открываю машину, и та выдает мне текст, что приказом Начальника Генерального штаба Целяеву А.П. присвоено очередное воинское звание подполковник. Я затопал ногами, а рядом кабинет работников КГБ. Там находился офицер, кстати, тоже подполковник, спрашивает, что, мол, подполковника присвоили? Мы с ними, работниками КГБ, жили очень дружно. Человеческие отношения у нас были очень хорошие.

Как в сказке пролетело два года. Если в Вашингтоне мы были более трех лет, то потом наших спецработников стали посылать только на два года. В марте 1972 года в Рим мне на замену приехал Ф. Мы стали собираться домой. Купили билеты на прямой вагон поезда Рим — Москва. Заплатил проводникам 10 000 лир, и они мне дали еще одно купе, заранее загрузили вещи, а вечером устроили отвальную. Народу пришла тьма: приехали и "официальные", и "крышевики". Выпили, пожелали нам все, что хочется, на прощание спели песню "Арриведечи Рома" ("До свидания, Рим")". Вернувшись домой, Алексей Павлович Целяев еще пять лет служил начальником группы скрытого управления войсками 8-го отдела ГРУ ГШ ВС СССР. В запас вышел в 1977 году в возрасте 50 лет. Но еще долго работал по профессии в различных гражданских ведомствах (в том числе в Министерстве связи СССР) — инженером по спецсвязи. В начале 1990-х даже стал депутатом местного Совета народных депутатов в поселке Загорянский Щелковского района Московской области. Как и у большинства граждан страны, его военная пенсия и сбережения всей жизни обесценились. Зато сын и внук продолжили династию — оба выбрали путь офицеров радиоразведки. https://cont.ws/@tass/1826543