Гроб на двоих

Все знали, что девчонка Фишеров вздернулась.
И потому на молодого священника смотрели как на умалишенного, когда скромный гроб закопали в черте кладбища. Они готовы были ноги целовать Огдену, который теперь в городе не получал ничего, кроме злых пересудов за спиной да извечных проклятий от бабки-акушерки из местной больницы, которая едва завидев Огдена в городе начинала поносить его на чем свет стоит. Священник хотел было пристыдить ее, мол, пожилая женщина с золотыми руками, помогает явиться на свет всем коренным жителям городка, а ругается хуже никогда не просыхающего сапожника. На что Огдену было предсказано вариться в одном котле с девкой Фишеров.
"Какая дикость",- подумалось тогда Огдену. Не средневековье на дворе, и большинство жителей совсем не дремучие люди, а поди ж ты как, в котле ему вариться. Хотя, чем он лучше. Похоронил самоубийцу в кладбищенской земле, понадеявшись, что она сможет удержать в себе покойницу.
***
На первой же службе после переезда Огден ощутил, что его буквально сверлят глазами. Пройдясь взглядом по прихожанам, обратившими свои лица к распятию за его спиной, священник увидел тихо хихикающую стайку юных девушек, которые задорно поглядывали на Огдена. Одна их них, сидела, гордо вздернув острый подбородок, игнорируя смешки подруг. Она делала вид, что внимательно слушает Огдена. Он прекрасно знал, когда именно делают вид, а не слушают на самом деле. Девица хотела обратить на себя взор священника, мол, посмотри, я очень заинтересована. Огдену, в общем-то было все равно, его дело - изобразить одухотворенность, вдохновенно озвучить текст, выслушать после проповеди желающих с ним побеседовать или исповедоваться.
Непроходимые дебри - так можно было охарактеризовать сад каждого прихожанина и самого его владельца. Прогуливаясь по городку, Огден ни разу не встретил аккуратного, ухоженного сада. Каждый зарос сорняками настолько, что проще сжечь все, чем выкорчевывать.
Однажды пропалывая свой сад, он увидел тут самую юную девицу, которая всегда сидела на проповедях так, словно у нее вместо позвоночника был негнущийся металлический штырь. Ее звали Кейтилин, и ей исполнилось шестнадцать. Она стояла возле забора, призывно улыбаясь. Огден впервые видел ее улыбку - на проповедях девушка слушала его с неизменно серьезным видом, в отличие от подружек, а будучи в городе с родителями, едва завидев священника, стыдливо отворачивалась и делала вид, что не замечает его.
Как только Огден подошел к ней, она протянула ему через забор плетеную корзину. На девушке красовалась вероятно самое глубокое декольте, которое он когда-либо видел в своей жизни.
- Доброго дня,- радостно улыбаясь, поприветствовала его девушка,- я испекла вам пирог с вишней в честь вашей десятой проповеди. Маленькое круглое число. Его можно и нужно отметить.
Огден взял корзину, дно которой было теплым.
- Благодарю вас.
Девица переминалась с ноги на ногу. Очевидно, она ждала, что Огден пригласит ее разделить с ним пирог и угостит чаем, но священник лишь вопросительно смотрел на Кейтилин.
- Все никак не удавалось с вами поговорить,- она жеманно растягивала слова,- как вам наш город?
"Бывало и хуже, и лучше",- пронеслось в голове у Огдена, но вслух он сказал:
- Замечательный городок, такой славный и уютный.
Они с несколько минут вежливо беседовали о погоде и грядущей ярмарке в конце лета, затем Огден еще раз поблагодарил девицу за угощение и, сославшись на необходимость прополки, он пошел в сторону дома, чтобы оставить корзину в кухне.
В корзине помимо пирога обнаружилось короткое письмо, в котором юная Фишер желала священнику приятного аппетита и писала о том, что вишни в этом году много, если Огден пожелает, он будет получать пироги каждый день.
После ближайшей службы, Кейтилин проскользнула в будку для исповеди, пока ее родители о чем-то разговаривали с Огденом. Священник же мельком заметил девицу и усмехнулся про себя. Ну о чем ей каяться?
Кейтилин не каялась, она смаковала каждую деталь, о которой в красках рассказывала Огдену через сетчатое окошко. Юная Фишер с придыханием поведала о том, что ее первым стал сын владельца мясной лавки, что они занимались любовью в тот самый момент, когда ее родители молились в соседней комнате. Кейтилин зажала себе рот, чтобы и не застонать, и не рассмеяться. Боли никакой не было.
После седьмого, коим стал молодой фельдшер, Огден попросил у Кейтилин разрешения закончить исповедь на этом. Ему уже блевать хотелось от подробного описания того, как девице залезали под юбку. Блевать Огдена тянуло не потому что он был ханжой. Просто сам факт того, что он знаком с юной Фишер и ее родителями, которые выставляют свою дочь примерной, чистой и невинной, так контрастировал с услышанным, что волосы на затылке шевелились. Девушка была красивой, но не очень умной, вероятно. Пытаясь обратить на себя внимание молодого мужчины своими умениями, она сделала все с точностью до наоборот.
Кейтилин исправно приходила к забору Огдена, каждый раз в ее корзине находился новый пирог. Готовила она отменно, пирог с яблоками был выше всяких похвал. Так говорил товарищ Огдена, новый санитар в больнице, с которым он познакомился, когда пришел в последний раз побеседовать со стариком Бентоном. Все пироги отдавались санитару, Брайару, у которого в тот момент были трудности с деньгами.
Следующая служба закончилась тем же, что и предыдущая - Кейтилин ловко прошмыгнула в будку, отстав от родителей. Приготовившись к худшему, Огден сидел как на иголках.
- Вы так красивы,- жарко зашептала юная Фишер,- меня в дрожь бросает от мысли, что вы понапрасну растрачиваете себя здесь. Если вы позволите вашей красоте сгинуть в этой глуши, мне кажется, вы отправитесь прямиком в ад.
Она тихонько засмеялась.
- О, и вы непременно тоже,- после короткой паузы сказал Огден. Смех оборвался и девушка вышла из будки. Огден почесал затылок. Он собирался оставить это при себе. Язык снова начинает превращаться в его врага, такое уже было ранее и стоило ему как раз-таки назначением в это захолустье.
Кейтилин явилась с дождем под вечер к забору священника, когда он заканчивал чтение на крыльце и собирался зайти в дом. Дождь хлынул с такой силой, что девица мгновенно промокла. Она стояла, клацая зубами, ожидая пока Огден, несколько замешкавшийся, наблюдающий за ней издалека, соизволит подойти.
Он не стал приглашать ее в дом, лишь спросил зачем явилась. Перекрывая шум дождя, девица выкрикнула:
- Я полюбила вас с самого первого мгновения, когда увидела впервые.
- Вы говорили это всем, начиная с сына мясника?
- Вас я люблю по-настоящему!
Огден видел: у нее глаза на мокром месте. Толку ей рассказывать обо всем, что крутилось у него в голове.
- Кейтилин, я в любом случае не могу и не стану.
***
Утром девицу нашли повешенной. Ее вытащили из петли, оставили в доме у родителей. А вечером она вновь стояла у забора Огдена. С синюшной кожей, с темно-фиолетовым отпечатком веревки на тонкой шее и мутными глазами.
- Уходи!- крикнул Огден, перекрестившись. Душа ушла в пятки, когда он увидел плотоядную ухмылку, с которой девица смотрела на дом и на него самого, если он подходил к окну проверить там ли она еще. Не ушла, стояла до самого утра, пока тишину не развеял крик петуха. Нехотя, кряхтя и что-то бормоча, девица поковыляла восвояси, покинув Огдена, который позже обнаружил у себя несколько поседевших прядей. Он дошел до дома Брайара, угостился у него виски. Пока обжигающая жидкость спускалась по пищеводу, в голову священника пришла мысль о том, что если похоронить самоубийцу за пределами кладбища, на чем настаивала большая часть населения городка, то что Фишер помешает снова прийти к нему? Все же кладбищенская земля освящена, да и забор у его дома не такой крепкий, чтобы случилось что сдержать натиск гостьи. Осушив вторую порцию, Огден только лишь уверился в правильности своих мыслей, ими же он и поделился с Брайаром.
Через неделю после захоронения, священник пропал. В его кухне горел свет, когда к нему пришел в гости Брайар. На столе - чашка с недопитым чаем, раскрытая книга на главе о мертвецах, не нашедших покоя после смерти. В его доме, изначально почти стерильно чистом, все было сплошь загажено сырой землей, как будто кто-то зашел в дом после дождя, когда дороги в городке раскисают, и, не удосужившись снять ботинки, сплясал на светлом ковре, потоптался на паркете, даже сходил на второй этаж и перевернул там все вверх дном. Однако, домом следы не ограничивались. Они вели к церкви, а точнее на задний двор, где раскинулось небольшое кладбище.
После погребения юной Фишер земля на ее могиле так и оставалась в том состоянии, будто могилу зарыли буквально час назад.
Огден обнаружился в гробу у девицы. Весь неестественно скрюченный, точно его несколько раз сломали, чтобы он поместился с ней в гроб, рассчитанный на одного.
Фишер ласково обнимала священника, чье лицо было искажено гримасой ужаса, на ее же губах застыла победоносная улыбка. Его глаза открыты, и он выглядел как живой.
Их разделили. Священник был мертв вне всяких сомнений. Умер от разрыва сердца, как поведало вскрытие. Несчастного Огдена похоронили в отдельной могиле. И затем пришлось это делать еще два раза: он снова и снова оказывался в гробу у Фишер. Потом все просто махнули рукой и не стали доставать Огдена, который к тому времени успел прилично разложиться.
Фишер же оставалась нетронутой гниением.
Говорят, что остаётся такой до сих пор.