Предыдущая публикация
Андрей Макаревич: Гадости про меня исходили не из Кремля
Креативный редактор Sobesednik.ru Дмитрий Быков поговорил с Андреем Макаревичем о творчестве и состоянии общества.
Макаревич, странное дело, всегда вызывал у людей очень сильные чувства. И в семидесятые, когда его – классического барда, тихого романтика – травили с непонятным и беспричинным ожесточением. И в восьмидесятые, когда его легализация привела к упрекам в продажности и опопсении. И в девяностые, когда он вел «Смак» – как смеет поэт вести кулинарное шоу? Про послекрымские события можно не напоминать.
Сколько бы я с ним ни говорил – он вроде бы не сообщает ничего сверхнового и ведет себя подчеркнуто мирно, а я всегда подспудно готов, что он – раз! – и скажет нечто невозможное, неожиданное, разрушительное. Откуда это – не понимаю. Видимо, так ощущается талант.
«Они все-таки придумали 25-й кадр»
– Ты опять без диктофона? Неуважение к собеседнику.
– Я все запомню, ты ясно формулируешь.
– Ты запомнишь суть, а не обертоны, не интонации. Неужели тебе это совсем неважно? Плевок в лицо...
– Андрей, у меня это профессионально поставлено. Зато я не знаю нот, тебя же это не удивляет?
– Чему тут удивляться? Я тоже не знаю.
– Неправда.
– Хорошо, знаю, но не люблю.
– Я пришел к тебе на самом деле со сложной психологической проблемой.
– Вискарика?
– Не поможет. Ты понимаешь, я перестал понимать, что, собственно, не устраивает меня в эпохе. Принюхался, как говорится.
– У Жени Маргулиса есть хорошее словцо – «привонялся». Что касается моих ощущений, меня не устраивает – и продолжает не устраивать – дикое нагнетание злобы, культивирование агрессии в людях, причем по любому поводу. Мне начинает казаться, что все-таки изобрели 25-й кадр и он зомбирует. Телевизор вызывает опасение, как зверь в углу...
– Ну так выброси его, как я выбросил!
– А как я тогда узнаю о начале ядерной войны?
– Так, может, оно и к лучшему – не узнать-то?
– Нет, иногда приходится смотреть, знать, пытаться понять... У меня нет намерения стоять среди пустыни и кричать о своих недовольствах. Кто думает сходным образом – тот и так все знает, а кто думает иначе – он меня все равно не услышит. Потому что тоже все знает, но знать не хочет. Я буду делать свое дело и по мере сил работать над личной устойчивостью ко всякого рода гипнозам...
– А есть черта, качество, биографическая деталь, не знаю... которая позволяет человеку оставаться устойчивым к этому 25-му кадру?
– Критерий размыт. Это как у Стругацких в «Обитаемом острове»: есть выродки, которые во время облучения чувствуют только головную боль.
– Не думаешь же ты, что это биологическое?
– Нет, хотя чем черт не шутит... Ну, попытаемся навскидку: обычно к пропаганде устойчивы те, кто сам пережил опыт травли, – раз. Это как-то удерживает от проявлений стадности. Два – устойчивы люди, которым хорошо с собой, которые по крайней мере разобрались в себе и не нуждаются для повышения самооценки во внешнем враге. Три – устойчивы люди с хорошим вкусом.
– Ты из какой категории?
– Как бы так сказать, чтобы себя не похвалить... Ну, скажем, я разобрался в себе. Я не жду от себя слишком многого, не позволяю слишком плохого. Кроме того, давно живу.
«Украинцы очень похожи на нас»
– Вот я вернулся сейчас с Украины...
– Мы тоже недавно туда ездили.
– И странное чувство: тут за их Майдан многие глотку рвали и репутацией рисковали. А сейчас они довольно скептически смотрят на свою тогдашнюю эйфорию и на новую власть...
– Это естественно. Они очень похожи на нас, кто бы что бы ни говорил. Нам всегда кажется: ну вот, мы же сделали самое главное! Пошли, постояли, рискнули жизнью, навалились, свергли. Теперь настанет счастье. А счастье надо долго строить, и этого не умеют ни здесь, ни там. Сейчас там понятное разочарование, потому что не изменилось же ничего.
Им, как ни странно, в чем-то помогает национализм. Мы слишком большие, слишком многонациональные, слишком долгий имперский опыт – политическая нация не сформирована, и сколько бы ни работали над законом о ней – это законами не декретируется. Надо снизу наращивать. Для этого надо себя полюбить. Спокойно, без истерики. А чтобы так полюбить, надо лет сто или даже двести хорошо жить. Как Америка, у которой получилось.
– Украина никогда уже к нам не потянется?
– На обозримое будущее мы их потеряли. Что у них там получится – бог ведает, но третьего Майдана я не жду. И потом – какая разница, что получится? Мы над будущим не властны, я предпочитаю не обсуждать того, что не могу изменить. У них уже получилось – вот этот момент всеобщего вдохновения, несколько мгновений счастья и осмысленности, они будут о них помнить, не во всякой жизни такое случается. Такие моменты, по-моему, самоценны...
«Войны-то на самом деле никому не хочется...»
«В Америке – кризис толерантности»
– Ты сказал про Америку. Но разве она сейчас не потеряла себя?
– С Америкой случилось примерно то же, что с Англией эпохи Brexit’а: кризис толерантности. И я ничего плохого в этом не вижу – потому что толерантность ведь палка о двух концах: слишком многое терпеть – тоже нехорошо. Они там начали с терпением и пониманием относиться к вещам, которые не то что поощрять – рядом с собой выносить нельзя. Ну и наступила реакция.
Хотя в Штатах, мне кажется, их догнал еще шок от 11 сентября. Это было потрясение такого масштаба – я там был вскоре после падения «близнецов» и видел их реакцию, – что сперва сработало такое обезболивание, а потом начало доходить. Трамп – запоздалый ответ.
Но парадокс ведь в том, что многие его избиратели – я эту «трудовую Америку», как ее теперь называют, хорошо знаю – совершенно не хотели видеть его президентом. Они, как и с брекзитом, хотели попугать. Ну и получили в результате проблему такого масштаба, какая им и не снилась. Так иногда подростки делают – хочет попугать, а уже прыгнул с десятого этажа.
– Договорятся они с Путиным?
– Конечно, договорятся. Войны-то на самом деле никому не хочется.
«Путин сильно устал»
– А Путин, как ты думаешь, пойдет на выборы в 2018 году?
– Не знаю. Думаю, нет.
– И я думаю – нет. А почему, интересно, мы так думаем?
– Вероятно, потому, что последние три года он прожил в очень сильном стрессе.
– Так ведь это его выбор!
– Это кажется. На самом деле это был единственный способ сохранить систему. И теперь он сильно устал, а каким будет преемник и каков будет путинский статус – мы все равно не угадаем. Думаю, он не решил до конца – многое меняется.
– А тебя не пугает эта легкость переключения народных настроений? По телевизору стали меньше пугать и орать – и все успокоились; перестали на тебя науськивать – и ты опять любимый Андрей; и после Путина будут говорить: что же это мы, право, столько наворотили...
– Во-первых, не будут. Будут молчать, потому что неловко. Постараются забыть, как сегодня очень многие предпочитают не вспоминать советские времена.
А во-вторых, я не думаю, что это переключение. Я не предполагаю в людях такой управляемости, такой... животности. Просто грешат одни, а каются другие.
Гадости про меня говорили совершенно конкретные персонажи, желавшие бежать впереди паровоза. Это не из Кремля исходило. Менеджеры среднего звена решили продемонстрировать особую лояльность.
А «любимый Андрей» говорят те же, кто говорил это и раньше. Кто подходил на улицах и все такое... Я им очень благодарен, но они ведь тоже, может быть, меня не понимают. Они придумали своего меня, я, может, кажусь им голубоглазым двухметровым блондином, таких Макаревичей выдумано множество, и ни один не совпадает со мной. Одни додумывают меня, исходя из песни «Костер», другим нравятся «Марионетки», третьим – «Крысы», и каждый уверен, что уж он-то знает меня настоящего.
– Вот и я думаю: какой-то ты на самом деле абсолютно ничей.
– Да. С этим я соглашусь не без удовольствия. Хотя я вовсе не панк и вообще не такой уж нонконформист.
«Я уговаривал девушек с двух песен»
– С каким чувством ты слушаешь старую «Машину»?
– Не слушаю. Но если случается услышать – меня разбирает смех: эти тоненькие голоски...
– Мне они как раз казались такой специальной манерой – издевательской...
– Да что ты. Просто тогда принято было так петь, в тесситуре ранних битлов, на пределе возможности. И когда я слушаю наше раннее, везде могу различить: в этот момент мы слушали роллингов, в этот – «Перпл»... Влияния торчат дико. Кстати, голос-то проседает не только у нас – послушай нынешнего Джаггера, тоже ниже стало.
– Время музыкальных альбомов закончилось?
– Как формата – да. То есть, накопив некоторое количество новых вещей, мы все равно выпускаем альбом, и почти все так делают – просто чтобы обозначить период, взглянуть на него. Но жить на альбомы уже не получится, и сам формат альбома – от десяти до пятнадцати песен, пятьдесят минут звучания – восходит еще к лонг-плею, то есть к средней продолжительности симфонического произведения. Эти формы устарели, увы. Некоторые говорят, что вся музыка устарела.
– А некоторые – Градский, скажем – считают, что продолжительность альбома была подобрана так, чтобы за это время можно было уговорить девушку.
– Красивые идеи у Градского. Но все индивидуально – у меня бывало, что и с двух песен уговаривалось. А иногда без всякого альбома. Мы, понимаешь, в какой-то момент так этим были избалованы, что проблема была не уговорить, а отговорить...
Но си-ди как носитель музыки уходит, и вместе с ним, пожалуй, заканчивается не только эра этого формата, а эра рок-н-ролла вообще. Он прожил долгую славную жизнь, получил массу удовольствия, идеологически выдохся давно, музыкально – недавно. Но дальнейшие поиски пойдут в непредсказуемом направлении, и я не знаю, что будут сейчас слушать. Мы будем играть то, что нам нравится.
– И жить за счет гастролей?
– Я не знаю, сколько должно пройти благополучных лет, чтобы в России начали регулярно платить за скачивания. Остаются гастроли, да. Нам пока интересно.
– Ты что-то сочинил после нового альбома?
– Пишу время от времени стихи, иногда лирические, иногда несерьезные, но песни что-то пока не стучатся. А вызывать их искусственно я не умею и всегда завидую тем, у кого это получается.
– То есть создать обстановку, подобрать стимулы...
– Стимулов вообще с годами все меньше. Готовься к этому.
– Даже женщины?
– Особенно женщины. К ним начинаешь относиться очень спокойно. Впрочем, есть альтернатива – тогда начинается своего рода истерика, лихорадочная активность, трагическая вспышка. Знаю таких людей. Выглядит это довольно жалко, признаться.
«Люди не вызывают у меня большой любви»
– Мне через год полтинник, и хочется знать: по каким вещам старость ударяет прежде всего?
– У кого как. После пятидесяти надо приготовиться к тому, что все время что-нибудь болит.
– Избежать этого нельзя?
– Как-то я не знал ни одного человека, который умер бы здоровым. Если, конечно, его не переехало поездом.
– А не возникает у тебя чувства, что в другой стране ты принес бы больше пользы? Просто больше изменил бы?
– А кто сказал, что цель человека – вообще менять мир? Он за последние пять тысяч лет, если не брать технику, не очень изменился. Мне кажется, важно не то, что ты изменил, а то, что ты понял...
– И что ты понял?
– Что люди в массе своей не вызывают у меня большой любви.
– Я думал, ты скажешь наоборот: люди все-таки хорошие...
– Нет. Огромное большинство – нет. Это кажется банальностью, но и банальность надо прожить. Есть совершенно замечательные человеческие образцы, но чем они лучше, тем их меньше. Эта зависимость во всем: чем вещь прекрасней, тем реже она встречается.
– В чем преимущества жизни в России?
– Для иностранца, думаю, ни в чем, а для нас – в том, что она своя. Все родное, этого нигде больше не будет.
– Вот странно: ты вроде респектабельный человек, но не воспринимаешься так... Все время есть ощущение, что ты сейчас что-нибудь выкинешь.
– Что такое респектабельный?
– Известный, заслуженный, денег много...
– Денег у меня ровно столько, чтобы не думать постоянно, где их взять. В остальном я и в молодости был отнюдь не панк. Никого не эпатировал.
– Но вот у последнего альбома – «ВЫ» – главное настроение, кажется, не «ВЫ», а «Пошли ВЫ все!»
– Ну что ты! Там довольно разнообразный пейзаж. А в общем, у меня с молодости часто бывает такое настроение: не то чтобы «пошли вы все», а «до свиданья, я пошел».
– Мне вот сейчас из всей «Машины» больше всего нравится «Костер»...
– По-моему, хорошая песня.
– Ты помнишь, как написал ее?
– Очень отчетливо. Самара, тогда Куйбышев. Очень холодная гостиница. Братки в ресторане в шубах и шапках. Я хожу по огромному, совершенно ледяному номеру и, чтобы не сосредоточиваться на холоде, играю на гитаре. Вдруг появляется мелодия. И я замечаю, что в этом номере – прекрасная акустика! Начинаю напевать что-то – и часа за полтора сочиняю «Костер». Не то чтобы я был так примитивен – вот, мне холодно, и я пою о костре... но просто очень все сошлось: погода, братки, акустика. И это как в России: очень холодно, но все отлично звучит.
Следующая публикация
Комментарии 8
Я поклонник "Машины времени" с 14 лет, с 1981. Но я уроженец Донбасса. Помните "Волшебная лампа Алладина" слова джина:"Я раб лампы, но я твой друг - Алладин!". Алладин спросил: "Так ты раб или друг?".
В моём случае одно другому не мешает.
А по поводу первой фразы моей реплики отвечаю:
- Мы, ведомые Путиным В.В., делаем всё правильно. И главное - мы не СЦЫМ, не боимся последствий содеенного. Мы делаем ответный ход. Одветный ход после того как ближайший брат продался врагу семейства. Я новости Украины читаю в подлинниках, unn.com.ua
Я оттуда узнал о том, как его провёл Маккейн. В первой половине дня он обошел полки путчистов, заверил Кличко и Вакарчука в том, что США будут преследовать того кто поднимет оружие против "восставшего народа". А потом в 22-00, чтоб страшнее было оппоненту, встретился с Януковичем.
Так вот. Это сейчас уже трезвеющим ньюукра...Ещё"и после Путина будут говорить: что же это мы, право, столько наворотили..."
Я поклонник "Машины времени" с 14 лет, с 1981. Но я уроженец Донбасса. Помните "Волшебная лампа Алладина" слова джина:"Я раб лампы, но я твой друг - Алладин!". Алладин спросил: "Так ты раб или друг?".
В моём случае одно другому не мешает.
А по поводу первой фразы моей реплики отвечаю:
- Мы, ведомые Путиным В.В., делаем всё правильно. И главное - мы не СЦЫМ, не боимся последствий содеенного. Мы делаем ответный ход. Одветный ход после того как ближайший брат продался врагу семейства. Я новости Украины читаю в подлинниках, unn.com.ua
Я оттуда узнал о том, как его провёл Маккейн. В первой половине дня он обошел полки путчистов, заверил Кличко и Вакарчука в том, что США будут преследовать того кто поднимет оружие против "восставшего народа". А потом в 22-00, чтоб страшнее было оппоненту, встретился с Януковичем.
Так вот. Это сейчас уже трезвеющим ньюукраинцам стадно за последствия майданшабаша. Они поняли, что ближайший брат, после майдандебоша, забрал фамильную ценность Крым. Это они, майдаобкуренные дымом покрышек, продолжают штурм обороняющегося "Беркута" Донбасса. И уже по инерции.
Я лично перегонял деньги солдатам ВСУ, молодым инвалидам, которые после ранений ревели мне в телефон о том, что поняли, что их обманули и кинули. И то, что они совершили преступление подняв оружие на идеологически несогласных братьев.
Вот так как-то.
Как сказал Кузнечик:"Война проходящее, музыка - вечное". Это касается и музыки Машины Времени.
Поклон всему составу. Моей дочери Сам Андрей Вадимович дал автограф, когда с оркестром Креольского танго был в Иркутске!