Альманах "Русло" (архивы)

СУКА-МОСКВА, автор Эдуард Русаков В офис Наталья пришла, как обычно, к восьми утра – за час до начала рабочего дня. Заскочила в подсобку, переоделась в фирменный комбинезон, взяла швабру, тряпку, пластмассовое ведро с теплой водой, в которой была растворена порция шампуня. За пять минут навела порядок в вестибюле, потом занялась комнатами первого этажа. Фирма занимала всего два нижних этажа двадцатиэтажной высотки, так что Наталья обычно успевала за сорок минут, до прихода клерков. Но в это утро Потапыч (так в фирме шутливо звали босса) явился намного раньше, в начале девятого, когда Наталья еще не управилась с первым этажом. Как всегда подтянутый, энергичный, бодрый, загорелый, босс выглядел куда моложе своих пятидесяти. Что ж вы хотите, хорошее питание, про- бежки по утрам. – Привет, Наташа, – окликнул он ее (а тут все обращались к ней просто по имени, хотя было Наталье уже сорок пять и в прошлой жизни она была доцентом педуниверситета, но об этом молчок). – Я ведь из-за тебя так рано пришел, чтоб нам никто не мог помешать... – Вы о чем, Николай Потапыч? – Был сигнал насчет твоего сына... – У меня нет сына, – почти сразу и почти спокойно ответила побледневшая Наталья (хотя был у нее не только сын, но и дочь была, и муж – там, за границей, в нищем Владимире, но об этом молчок, молчок). – И вы это прекрасно знаете, Николай Потапыч. У вас же мое досье имеется. – Ну, значит, вышла ошибка, – и босс опустил глаза, вздохнул как бы сочувственно, как бы чего-то не договаривая. – Звонили вчера из органов, просили тебе передать, что-бы зашла... – Да нет же, нет у меня никакого сына! – воскликнула она чуть не плача ("Что случилось, господи, что с ним случилось?!"). – Мое дело – сказать, – и Потапыч снова вздохнул. – На, возьми, – протянул ей листок бумаги с адресом и номером телефона. – Прямо сейчас и ступай. – Вы же меня знаете, Николай Потапыч... Я совсем одино- кая, нет у меня никого... – Знаю, знаю, Наташа. – И босс поморщился. – Иначе б не взял тебя на работу, и с пропиской бы не помог, и с оформлением московского гражданства... И надеюсь, что ты меня тоже не подведешь. – Да что вы! Да я!.. Да я вам так благодарна! – Ну, ну, ну, – он отвел свою чистую руку от ее протянувшейся к нему мокрой руки. – Успокойся. Надеюсь, что все это недоразумение. Разберутся – и отстанут. Они ж даже повестки не стали присылать – так просто пригласили, по телефону. Значит, доверяют. Там ведь тоже сидят не звери, а люди... – Конечно! Сейчас же туда пойду и все выясню! – с лихорадочной готовностью выкрикнула Наталья. – Уборку закончишь – и тогда пойдешь, – поправил ее Потапыч и подмигнул: – Потом расскажешь – о-кей? – Ну конечно! Конечно же! Босс лениво махнул ей рукой – и скрылся в своем кабинете. Наталья стояла, худая, бледная, с опущенными красными руками, посиневшие губы шевелились, но даже она сама не слышала своих мыслей. Ах ты, сука... Сука-Москва! Насосалась, как клоп, российской кровушки – и жируешь теперь... А ведь вроде совсем недавно была всеми любимой столицей великой Родины... а теперь... а теперь... Нет, не город и даже не мегаполис – отдельное богатое государство размером с бывшую Московскую область, окруженное враждебной и нищей Россией, кормащейся в судорогах зависти и бессильной злобы... Страну Москву все ненавидят и все мечтают в нее попасть. Жить в стране Москве – великое, мало кому доступное счастье. Несколько лет назад посчастливилось и Наталье сюда попасть. Вот уж подфартило так подфартило! Достала фальшивые документы (настоящие – дома, во Владимире, в комоде лежат), из которых следовало, что она одинока и не может притащить за собой в московский рай бедных родственников. Иначе б ей никогда, никогда, никогда не добиться московского гражданства, и добрый Потапыч бы не помог... А теперь она – полноправная гражданка страны Москва, и зарплаты уборщицы ей хватает и на себя, и на всю семью. Ежемесячно она посылает (каждый раз – из разных почтовых отделений) во Владимир денежные переводы – и на эти деньги живут ее муж, дочь и сын. Двадцатидвухлетний Вадим второй год мается без работы (это с красным-то дипломом), дочь Алёна учится на третьем курсе, а муж-профессор подрабатывает на почте разносчиком телеграмм... Его зарплаты не хватает даже на то, чтобы уплатить за квартиру и электричество – вот и спасаются ее переводами. Бедные мои, бедные. Дорогие мои, дорогие. Муж мой, профессор мой бестолковый. Доченька моя, девочка, цветочек мой ненаглядный, аленький. Сыночка мой драго- ценный, гордый мой, жалкий мой... Что же с тобой приключилось, сынуля?! – Очень странно, – сказал человек в штатском, но с воен- ной выправкой. – Значит, нет у вас сына? Зачем же он нас обманул? – Кто? – Ну, тот человек, что назвался вашим сыном... Что с ва- ми? – Ничего... А что? – Да вы так побледнели... Не хотите воды? – Нет, спасибо. – Что ж, тем проще. Чужой, так чужой. Тем не менее, хочу попросить вас пройти со мной в соседнюю комнату... Она послушно последовала за ним. В соседней комнате стоял большой прозекторский стол, на котором лежало чье-то тело, прикрытое простыней. – Кто это? – спросила она. – А вы взгляните, взгляните. На всякий случай. Вдруг – опознаете? Может, ваш знакомый... Почему-то же он назвал вас своей матерью перед смертью... – Перед... что? – Ну да. Разве я вам не сказал, что этот несчастный подорвался на мине при попытке перейти границу?... – Значит, он... – Да – погиб. Полчаса протянул – и всё. Только и успел сказать: "Передайте маме..." – и назвал вас по имени и фамилии. А что передать – не сказал. Жаль. Совсем молодой. Ему бы жить да жить. А ведь мы не скрываем, что наши границы заминированы. Зачем нарываться-то? Правда же? Наталья молчала. Она знала, что там, под простыней – ее сын, ее Вадик. То, что от него осталось. Человек в штатском откинул край простыни с лица покойного. Лицо почти не пострадало – бледное, с русой бородкой, губы искажены страдальческой гримасой. – То, что ниже – вам лучше не видеть, – посоветовал чело- век в штатском. Она молча кивнула. Да, это ее сын. Ее любимый, гордый, строптивый, неудачливый, измученный унизительной бедностью и зависимостью от маминых переводов. Куда ж ты полез, Вадя? На мины полез, на верную смерть... И как мне теперь жить? Что мне делать теперь, скажи? Как мне жить теперь в этой суке-Москве? Нет, уйду, убегу, уеду. И никто ведь не станет препятствовать! Это въехать сюда невозможно, а выехать – ради бога, всегда пожалуйста... Но она тут же одумалась – и прогнала прочь эти мысли. Ведь она – не одна, на ней семья держится. Муж-то ладно бы, шут с ним. Но ведь надо дочку еще кормить да и доучить, а потом и замуж выдать... Без меня она пропадет в этом вшивом Владимире! – Нет, я впервые вижу этого человека, – повторила Наталья, отводя сухие глаза от мертвого сына.