Комментарий автора к штендеру «Бессмертного полка-2021» Главного управления внутренних войск МВД СССР»: «Генерал-майор Павел Евсеевич Корженко (16 августа 1911 – 1984 гг.), участник Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.), командовал Московской Отдельной мотострелковой дивизией особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (в/ч 3111), был заместителем начальника внутренних войск МВД СССР – начальником тыла войск».                Продолжение очерка: 11.114.16. Генерал-майор Павел Евсеевич Корженко Павел Евсеевич Корженко (16.08.1911-1984 гг.) – советский военный деятель, генерал-майор. Родился тринадцатым ребёнком 16 августа 1911 года в селе Просяное Российской империи, ныне Харьковской области Украины, в крестьянской семье. Отец Корженко Евсей Петрович 1865-1919 гг., умер от сыпного тифа, участник Первой Мировой войны с 1914 г. и кавалер Георгиевского креста. Мать Корженко Евдокия Лукьяновна 1866-1942 гг. Учился в вечерней школе, затем работал в портняжной мастерской. В 1929 году стал работать на Харьковском паровозостроительном заводе им. Коминтерна в должности помощника клепальщика. В войсках ОГПУ-НКВД с 1930 г. на 20-й заставе 23-го Каменец-Подольского пограничного отряда. Окончил школу младшего начсостава при Маневренной группе 23-го Каменец-Подольского пограничного отряда. Член ВКП(б) с 1932 г. С 1932 году заместитель начальника 6-й заставы по политчасти. С мая 1933 г. политрук Окружной школы-питомника служебного собаководства в г. Каменец-Подольске. В том же году назначается уполномоченным пограничной службы пограничного отряда по работе с загранагентурой, затем начальником 20-й заставы, с 1936 года начальник 18-й заставы того же отряда. Как пишет Павел Евсеевич: «В середине 1937 года нам удалось с помощью агентуры обезвредить крупного агента польской разведки, а позже повязать ещё двух разведчиков». С июля 1937 года назначается начальником штаба вновь созданной комендатуры 19-го Олевского пограничного отряда в Майдане-Голышевском. С 17 сентября 1939 г. участвовал в Освободительном походе Красной Армии в г. Сарны. С 25 сентября 1939 года старший лейтенант Корженко П.Е. назначается комендантом 4-го участка 97-го пограничного отряда, созданного для охраны новой государственной границы, проходившей по реке Черемош, затем до апреля 1941 года был комендантом 5-го комендатуры 93-го пограничного отряда погранвойск НКВД Киевского округа. С 10 мая 1941 года слушатель двухгодичного основного отделения ордена Ленина Высшей школы войск НКВД в г. Москва. Участник Великой Отечественной войны, с июля 1941 года назначается начальником отдела кадров 249-й стрелковой дивизии, формируемой НКВД СССР для фронта. С ноября 1941 г. назначен начальником штаба 1113-го стрелкового полка 330-й стрелковой дивизии 10-й армии Западного фронта.

Комментарий автора к снимку из журнала «На боевом посту» № 5 за 2009 год: «Капитан Павел Евсеевич Корженко, слушатель двухгодичного основного отделения ордена Ленина Высшей школы войск НКВД в г. Москва».                Продолжение очерка: Тяжело контужен 25 ноября 1941 г. В марте 1942 года был назначен командиром 728-го полка 75-й стрелковой дивизии (здесь в донесение видимо допущена ошибка, так 728-й стрелковый полк был в 175-й стрелковой дивизии (1ф), которая была расформирована в декабре 1941 г. 75-я стрелковая дивизия (2ф) сформирована на основании Директива НКО СССР № ОРГ/3218 и приказ Военного Совета Закавказского фронта № 00191 от 7.12.1941 г. Формирование дивизии началось 7 декабря 1941 г. в г. Дербенте. Впоследствии приказом Закавказского фронта формирование дивизии перенесено в г. Баку (Сальянские казармы). Дивизии было присвоено наименование: «473 стрелковая дивизия». Дивизия формировалась по штатам № 04/750 и 04/765. (ЦАМО. Ф. 1217. Оп. 1. Д. 1) С 09.04.1942 г. по 1946 г. дислоцировалась в Иране.) Согласно донесению от 11 марта 1943 г. майор Корженко П.Е. командир 728-го стрелкового полка пропал без вести 19 августа 1942 г. (ЦАМО Ф. 58 Оп.18001 Д.487 Л.255об). По другим данным пропал без вести 22 августа 1942 г. будучи в должности начальника 3-го отделения Разведывательного отдела штаба 4-й танковой армии. Генерал-майор Корженко П.А. писал: «Я занимался агентурной разведкой, готовил кадры для заброски в ближайший тыл врага». Был тяжело ранен и эвакуирован на лечение в военный госпиталь в г. Камышин, затем в г. Куйбышев. С 19 ноября 1942 г. возвращен для дальнейшей службы в войска НКВД по охране тыла и назначен старший помощником начальника Оперативного отдела Сталинградского (1ф), затем Донского фронтов по организации службы заграждения. В ходе Сталинградской битвы был прикомандирован к 26-й бригаде НКВД СССР. Затем получил задачу по обеспечению охраны захваченного в плен командования 6-й немецкой армии во главе с фельдмаршалом Паулюсом. С мая 1943 года вновь на учёбе в ордена Ленина Высшей школе войск НКВД СССР. С мая 1944 года подполковник Корженко П.Е. назначен командиром 2-го пограничного полка войск НКВД по охране тыла 3-й Ударной армии 1-го Украинского фронта. После окончания войны, в 1947 году П.Е. Корженко был переведён в Киев командиром 290-го Новороссийского Краснознамённого мотострелкового полка (в/ч 3217, г. Киев). Затем назначен заместителем командира Московской ордена Ленина Краснознамённой Отдельной мотострелковой дивизией особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (в/ч 3111) . По окончании Краснознамённой ордена Ленина и ордена Суворова I степени Военной академии им. М. В. Фрунзе (заочно) в 1956-1965 годах, в звании «генерал-майор», – командир Московской Отдельной мотострелковой дивизией особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (в/ч 3111).

Комментарий автора к снимку из журнала «На боевом посту» № 5 за 2009 год: «Полковник Павел Евсеевич Корженко, командир 290-го Новороссийского Краснознамённого мотострелкового полка (в/ч 3217, г. Киев)».                Продолжение очерка: В 1965-1969 годах – заместитель начальника управления внутренних войск внутренней и конвойной охраны МООП РСФСР (с ноября 1968 года – МВД СССР) по тылу. В 1969-1973 годах – заместитель начальника Главного управления внутренних войск МВД СССР – начальник тыла войск. Генерал-майор в отставке. Умер в 1984 году. Похоронен ???? Награждён двумя орденами Красного Знамени (20.09.1944), тремя орденами Отечественной войны I и II степени (15.09.1945, 29.10.1948, в том числе в 1948 г. за борьбу с националистическим подпольем на Западной Украине), орденом Красной Звезды, многими медалями, а также наградами иностранных государств. Семья: жена Корженко (Захарчик) Мария Павловна и дети, в годы войны проживали в г. Абудилино Чкаловской области. Старший сын Игорь окончил МГУ, второй сын Академию химической защиты, работал в НИИ КГБ, дочь врач. 11.114.16.1. Из воспоминаний генерал-майора Павла Евсеевича Корженко В 2009 году мне здорово повезло: на протяжении четырёх месяцев наш войсковой журнал «На боевом посту» (№№ 3-6) порадовал публикацией воспоминаний генерал-майора Павла Евсеевича Корженко, который в 1969-1973 годах был заместителем начальника Главного управления внутренних войск МВД СССР по тылу. Он назвал свои воспоминания «Ради этого стоило жить».

Комментарий автора к снимку со странички Е.А. Артюхова: «полковник Евгений Анатольевич Артюхов (псевдоним Евгений Рябинин) родился в 1950 году в городе Реутово Московской области. Окончил Саратовское высшее военное командное училище МВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского и Литературный институт имени А.М. Горького. Работает в журнале «На боевом посту». Поэтические сборники: «Жавороночий ключ» (1982), «Дыхание строя» (1985), «Доля» (1997), «Все как есть» (2000), «В неопознанной шкуре» (2012) и другие. Лауреат литературной премии имени К. Симонова. Живёт в Москве».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.1. Предисловие от полковника Евгения Артюхова Полковник Евгений Артюхов, заслуженный работник культуры Российской Федерации, член Союза писателей России поведал нам: «...Составляя книгу повестей и рассказов о Великой Отечественной «На войне и рядом с нею», мне пришлось перелопатить не один десяток уже опубликованных в журнале, а также напечатанных на машинке или просто написанных от руки воспоминаний ветеранов наших войск. Документальные свидетельства пережитого нередко захватывали и потрясали, поскольку содержали массу интересных деталей, поучительных примеров. За ними стояли героические и одновременно трагические сороковые. «Сороковые – роковые», как заметил когда-то поэт. Но среди рукописей встречались и такие, которые не укладывались во временные рамки войны, которые показывали человеческую жизнь крупно, на протяжении многих десятилетий, на фоне грандиозных преобразований, происходивших в стране. Они богаты событиями, поскольку и сами люди, стоявшие в эпицентре документальных повествований, весьма незаурядны. И вычленять из их воспоминаний фрагменты, посвящённые Второй мировой, было бы неправильно, несправедливо хотя бы по отношению к самим авторам. Рукопись Павла Евсеевича Корженко (1911-1984) из этого ряда. Тринадцатый ребёнок бедной крестьянской семьи. Ученик портного. Клепаль щик Харьковского паровозостроительного, по комсомольской путёвке направленный в погранвойска. Начальник погранкомендатуры в сорок первом и командир погранполка в сорок пятом. Участник обороны Москвы. Он отступал под Харьковом и наступал под Курском, охранял в Сталинграде пленённого фельдмаршала Паулюса и получал из рук главы польских коммунистов и временного президента ПНР Владислава Берута «Золотой крест заслуги». Именно его подчинённые добивали на польских землях профашистскую украинскую националистическую дивизию «Галичина», а затем на Львовщине громили бандеровское подполье. Без малого десятилетие командир правофланговой во внутренних войсках дивизии имени Ф.Э. Дзержинского, затем – заместитель начальника внутренних войск МВД СССР – начальник тыла войск. Сорок три года службы Родине. Генеральскийчин и семь боевых орденов. Имя, занесённое в Книгу почёта МВД СССР… О чём думал Павел Евсеевич, садясь за мемуары? Кому их посвящал? Прежде всего, разумеется, своим детям и внукам («Мне неизвестны мои прадеды и даже деды… А я хочу, чтобы моими воспоминаниями начиналась документальная история семьи, чтобы мои потомки во многих поколениях знали и дополняли её»). Но, конечно же, и своим однополчанам, соратникам, боевым друзьям и побратимам, о ком ведёт рассказ. А поскольку рукопись хранится в Центральном музее войск, то посвящена она и нам с вами, кто сегодня служит во внутренних войсках, кто строит жизнь не с чистого листа, а глядит на старших своих, прошедших непростой жизненный путь. Тот путь, ради которого, по словам генерала Корженко, стоило жить...» В нашем очерке всё сохраним, как в рукописи генерал-майора П.Е. Корженко, присвоив главам привычную номерацию книги «Жертвенность».

Комментарий автора к снимку из журнала «На боевом посту» № 5 за 2009 год: «Генерал-майор Павел Евсеевич Корженко (16.08.1911 – 1984 гг.), участник Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.), командовал Московской Отдельной мотострелковой дивизией особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (в/ч 3111), был заместителем начальника внутренних войск МВД СССР – начальником тыла войск (1969-1973 гг.)».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.2. Детство Мне неизвестны мои прадеды и даже деды. Мать как-то вспоминала про рассказ своей восьмидесятилетней бабушки о том, что будто бы род её происходит от женщины крепостной, отданной толи за татарина, толи за турка, взятого в плен и оказавшегося на Харьковщине, в селе Просяное. Будто бы его и ещё нескольких пленных местный крепостник выменял у другого помещика на гончую собаку. Отец мой, Корженко Евсей Петрович, родился в 1865 году в небогатой крестьянской семье, а умер он в мае 1919-го от сыпного тифа, когда мне было восемь лет. И всё же я хорошо помню отца. Он был высоким и статным. А самое главное, что мне особенно запомнилось, – его колючая борода и большие натруженные руки. Как рассказывала мать, был он исключительно трудолюбив и никогда не сидел без дела. Летом выращивал хлеб, заготавливал корм для скота, возил из леса хворост сушняк, делал из глины и коровьего навоза саман – своего рода кирпич, из которого тогда строили хаты. Когда заканчивались работы в поле, нанимался к железнодорожникам на полустанок Борки, что под Новой Водолагой, где и трудился до ранней весны. Субботними вечерами он возвращался домой и обязательно приносил маленькую коробочку леденцов фабрики «Жорж Борман». Запомнилась и его фотография 1915 года. Бравый солдат артиллерист с Георгиевским крестом на груди стоит возле этажерки с книгами. Так что он участвовал в Первой мировой, а уволен в отставку был в связи с тяжёлым осколочным ранением в живот, из-за которого потом образовалась грыжа. А бандажный пояс, который он носил, мы называли гадюкой, поскольку на конце он имел утолщение, похожее на голову змеи. Отец был строг и никому не позволял бездельничать. Вёл он умеренный образ жизни и никогда ни чем не злоупотреблял. В церковь ходил только по престольным праздникам и дома иконам не поклонялся и Богу не молился. Моя мать, Евдокия Лукьяновна, была его на год старше. Её родители – крестьяне из села Просяное, что в восьми верстах от Новой Водолаги, Харьковской области. Всю жизнь они гнули спины на барщине, пребывая в крайней нужде. Мать никогда не учи лась, писать не умела, а сосчитать могла только не большую сумму денег да узнать время по настенным часам. Умерла она на восемьдесят восьмом году. Родители поженились в девятьсот десятом. У отца скоропостижно скончалась первая жена, оставив ему пятерых детей.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Современный вид села Просяное Харьковской области с развалинами Храма в центре».                Продолжение очерка: Мать до того тоже была замужем, но в 1907-м овдовела. За её подол держалось семеро ребятишек – мал мала меньше. Так что, когда роди тели сошлись, у них оказалось на иждивении две надцать ртов, а через три года, 16 августа 1911-го, появился тринадцатый – я. Надо ли говорить, что жили мы очень бедно. Корова Манька почти не давала молока. Лошадь была совсем старой и давно отработавшей своё. Особен но трудно пришлось в зиму с 1919-го на 1920-й. К апрелю мы уже драли солому с крыши хаты, которую мать запаривала, добавляя немного отрубей, и давала Маньке и Гнедухе. И всё же лошадь была так истощена, что её пришлось подвязать верёвками под потолочные жерди сарая. Но и это не помогло, она пала на горе нам и на радость тоже вконец оголодавшему дворовому псу Серку. Но как бы то ни было, дети подрастали, разлетались из родительского гнезда. Ко времени смерти отца нас оставалось трое – Оля, моя сводная сестра по матери, Виктор – сводный брат по отцу да я. 11.114.16.1.3. В людях Хлеб! После этого слова я могу поставить столько восклицательных знаков, сколько уместится на строчке. Хотя с той поры прошло более шестидесяти лет, я до сих пор ощущаю его запах и немного сладковатый вкус. Удивительное свойство человека: стоит мне вспомнить те годы, и я начинаю ощущать необыкновенный аромат свежеиспечённого хлеба. Вот и сейчас он оживает во мне. Видно, слишком много я думал о нём в детстве и юности.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Современный вид посёлка Новая Водолага Харьковской области».                Продолжение очерка: В апреле 1922 года мать отдала меня в услужение соседу – зажиточному крестьянину Епифану Карпо. У него я проработал около года. Пас коров и овец, погонял лошадей во время пахоты, кормил скот и убирал за ним навоз. Платой была еда и скудная одежонка (домотканые штаны и рубаха, серяк (куртка), старая шапка да стоптанные сапоги). Зимой я спал возле печки на соломе, застеленной тряпьём, а летом на чердаке, где всего доставало – и соломы, и блох. Карпо меня никогда напрасно не обижал. Позже я узнал о том, что он даже собирался меня усыновить, поскольку у него не было наследника. Но в середине лета 1923 года мать отвезла меня в Новую Водолагу. Кирилл Леонтьевич Мамонтов, у которого мне предстояло дальше жить и учиться, с двенадцати лет сам был отдан в ученики к портному. В мае 1918- го записался добровольцем в Красную Армию, попал в конницу Будённого, командовал взводом, эскадроном, а затем стал комиссаром кавалерийского полка. Перед тем он отличился в рубке с белополяками и был принят в большевистскую партию. Однако в конце 1923-го его исключили из ВКП(б) за анархистские взгляды и уволили из армии. Так он очутился в Новой Водолаге, и так меня свела с ним судьба. Я попал в ученики к неплохому портному, но взбалмошному и вздорному человеку. В его голове царил хаос. Он заявлял, что семья – враг свободы, и соответственно никогда не был женат; не признавал он и праздников – ни церковных, ни революционных. Говорил, что органы власти не более чем пережиток. Правда, никому своих взглядов не навязывал. Хотя мне с самого начала запретил посещать вечернюю школу ликбеза и местный клуб, в котором имелась небольшая библиотека и где силами драмкружка ставили традиционные спектакли «Сватанне на Гончаривци», «Про то, як тырса шелэстила», «Ганзя» и другие. Кроме обучения портновским приёмам, я должен был покупать древесный уголь для утюга и самовара, носить в дом воду, мыть и убирать посуду. Продукты Мамонтов покупал сам и сам готовил не замысловатую еду.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Современный вид города Харьков с Успенским Собором в центре».                Продолжение очерка: Спал я на рабочем портняжном столе, подстилая лохмотья и укрываясь ими. Иногда Кирилл приходил пьяным, и я должен был помочь ему раздеться, к утру вычистить одежду, поставить возле него помойное ведро, служившее ночным горшком, а к утру вынести содержимое и приготовить чай. За три года ученичества был я дважды крепко бит моим учителем. Первый раз за то, что не успел своевременно приготовить самовар, а второй – за то, что уснул, подшивая подкладку к пальто. В 1926 году сестра Анастасия забрала меня в Харьков и определила на работу к портному Штерну. Что же касается Мамонтова, то умер он в 1953 году, а перед тем побывал у меня в гостях. К тому времени я уже командовал киевским оперативным полком. Кирилл был поражён тем, что забитый и неграмотный мальчуган, каким он знал меня когда-то, стал подполковником, командует полком и ходит в орденах. Что ж, и в моей памяти он остался злым, деспотичным человеком, однако научившим меня ремеслу, всегда гарантировавшему кусок хлеба. 11.114.16.1.4. Школа Никогда не забуду, как осенью 1919 года впервые сел за парту учиться грамоте. Школы тогда в Новой Водолаге ещё не работали, не работала и гимназия.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Сельская школа 20-х годов ХХ века в Советском Союзе».                Продолжение очерка: Но недалеко от неё в небольшом доме с длинной застеклённой верандой жила бывшая учительница гимназии Варвара Петровна Подольская, которая объявила, что будет бесплатно учить детей. Мать купила мне грифельную доску (бумаги и карандашей тогда не было), сшила сумку с лямкой через плечо и повела к Варваре Петровне. В первом классе нас оказалось двенадцать. Все мальчишки от восьми до пятнадцати лет (девочек она почему-то не принимала). Учительница разбила нас на четыре группы, и изучали мы материалы с первого по четвёртый класс начальной школы по программе, составленной самой Подольской. Местом для занятий служила веранда, отапливаемая большой печью. Во всю её длину стоял стол со скамейками по обе стороны. В торцевой части стола высилась табуретка учительницы, перед которой лежала длинная лозина. За табуреткой висела классная доска с тряпкой и кусочком мела. Приходя в школу, мы складывали сумки на веранде и приступали к работе: убирали снег со двора, но сили воду в дом из колодца, чистили хлев, пилили и кололи дрова, относили их к печке, которая сразу затапливалась. В течение часа работы заканчивались, причём учительница внимательно следила, чтобы всё делалось наилучшим образом. Затем мы рассаживались по своим местам, и на стол выставлялись два тазика. Каждый выкладывал всё то, что он принёс с собой из съестного. Половину клали в тазик, а другую разрешалось сразу съесть. Потом тазики относились в сенцы до обеда, а мы приступали к занятиям. Учебник выдавался один на двоих и после уроков отбирался. Первая группа писала буквы, цифры и называла их вслух. При этом галдёж стоял невероятный, поскольку говорили все разом, а Подольская из этого гомона умудрялась ещё и выделять ошибавшихся. Остальные писали на доске или, стоя возле учительницы, читали вслух. Так продолжалось три часа. Если кто-нибудь отвлекался, тут же получал удар лозиной, при более серьёзных провинностях виновный ставился на колени на колотые дрова и стоял до тех пор, пока не выступали слёзы и не произносилась извечная фраза: «Я больше не буду». Затем нас отпускали домой с обязательным домашним заданием. Так я проучился три зимы и мог уже, к превеликой гордости моей матери, кое-как читать и писать. В последующем, работая на заводе, я три года учился в вечерней общеобразовательной школе ФЗО. Продолжал учиться и в армии, а в конце 1931 года сдал экстерном экзамены за среднюю школу.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Накладная пластинка на изделия Харьковского паровозостроительного завода имени Коминтерна».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.4. Харьковский паровозостроительный В середине лета 1928 года финансовый инспектор, контролировавший деятельность частных портных, предложил Штерну оформить мой наём через специальный отдел профсоюза швейников. Тот, чтобы избежать серьёзного штрафа, оформление произвёл, но через месяц меня уволил. По новому договору он должен был мне платить сорок три рубля в месяц, предоставлять двухнедельный оплачиваемый отпуск и вносить отчисления в кассу профсоюза. А это в его планы не входило. Я стал безработным, но вместе с тем был принят в профсоюз и комсомол. На бирже труда швейников меня в расчёт не брали, поскольку не исполнилось ещё восемнадцати, но на бирже труда для подростков отмахнуться не могли. Там я и числился до января 1929 года. На восемь рублей, что мне платили в месяц, прожить, конечно, было нельзя. Подрабатывал где только мог: колол дрова, плотничал, портняжил в кустарных мастерских Зибермана, который платил за ночь работы два рубля. А в январе мне не обыкновенно повезло: направили на ХПЗ – Харьковский паровозостроительный завод имени Коминтерна. Я стал зарабатывать сорок рублей в месяц и поселился рядом с заводом. Старики Вояковы занимали полуподвальную двенадцатиметровую комнату, а кроме того у них имелась «передняя» – тёмная каморка (два шага в длину и три в ширину), где стояли деревянная раскладушка, табурет с примусом и крохотный столик, над которым висел рукомойник. Весь этот «комфорт» и был сдан мне, с условием, что буду платить за него пять рублей в месяц, таскать воду и выносить помойное ведро. Через некоторое время выяснилось, что в котельном цехе бригадиром клепальщиков был сын моих хозяев. Поскольку я хорошо ладил со стариками, он взял меня в свою бригаду, и из чернорабочих я превратился в ученика нагревальщика заклёпок. Электросварки у нас не было, и все соединения клепались.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Рабочие и инженерно-технический персонал Харьковского паровозостроительного завода имени Коминтерна».                Продолжение очерка: Заклёпки насыпались в маленький горн с ножным приводом вентилятора и разогревались в нём до тех пор, пока не приобретали вишнёвый цвет. Пятьдесят минут я грею и подаю заклёпки, за тем десять минут передышки, и всё повторяется сначала. Работа изнурительная, не всегда ладится, а клепальщик строг: заклёпки то перегреты, то недогреты… «Степан, – кричит подручному, – подучи мальца!» Степан подойдёт к горну, возьмёт клещи, даст подзатыльник и велит наблюдать. Глядишь, вытирая сопли, пока Степан не уйдет на своё место, и уж греешь заклёпки со всем тщанием, с куда большим вниманием, чем до оплеухи. Опыт – дело наживное. В середине лета 1929-го да я и сам стал помощником клепальщика. Бригада работала дружно, и ежеквартально мы удостаивались звания ударников пятилетки. В августе выполнили план на сто двадцать процентов, и всех премировали. Я получил бесплатную путёвку в дом отдыха и кирзовые сапоги. А вскоре меня избрали членом заводского коми тета комсомола и назначили начальником штаба «лёгкой кавалерии» – своеобразной комсомольской инспекции на производстве. Отряды имелись в каждом цехе. Они внезапно появлялись на рабочих местах, в буфетах, в столовых, на складах и т.п., проверяли их состояние, составляли акты о недостатках, сообщали о них комитету комсомола и администрации. Надо сказать, что нас побаивались. Это была неплохая форма борьбы с бюрократией. Мы буквально дрались за устранение выявленных недостатков, не давая покоя ни себе, ни руководству.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Паровоз Харьковского паровозостроительного завода имени Коминтерна».                Продолжение очерка: Координация комсомольских «летучих отрядов» поглощала всё моё свободное время, которого и так оставалось немного, поскольку я ещё учился в вечерней школе. Но я не жаловался на нагрузку. Завод стал для меня родным домом в буквальном смысле слова: частенько я не уходил домой даже ночевать, или оставался в помещении заводского комитета комсомола, где стоял старый диван, или спал в цехе на верстаке, подложив под голову протирочную ветошь. Завод дал мне путёвку в новый мир – мир труда и борьбы многотысячного коллектива. Ежедневно в семь часов тридцать минут раздавался первый гудок. Одновременно открывались все пять ворот, и люди сплошной лавиной шли к своим цехам. Для меня эта картина долгое время оставалась волнующей. Почти все рабочие были одеты в брезентовые брюки и стёганки, обуты в юфтевые ботинки. Половина несла с собой либо маленькие металлические ящички, либо узелки с едой. Обед, как правило, состоял из варёной картошки, головки лука и куска ржаного хлеба. Более состоятельные обедали в столовой, но брали в основном борщ и две порции каши с маслом или две порции макарон с мясной подливкой. В дни работы во вторую смену я всё равно приходил на завод к восьми утра. В заводской столовой завтракал, шёл на занятия в школу, потом занимался общественными делами, участвуя в комсомольских рейдах по цехам и службам огромного предприятия (в то время только наш котельный цех насчитывал около шести тысяч человек). После такой энергичной «разминки» пахал свою смену, затем отправлялся домой или оставался ночевать на заводе: ведь утром заступать в первую смену. И так изо дня в день. А по выходным мы шли на субботник – строили знаменитый ХТЗ – Харьковский тракторный. Это было время необычайного подъёма и энтузиазма.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Палач и подручный! Павел Петрович Постышев (6/18 сентября 1887, Иваново-Вознесенск, Владимирская губерния, Российская империя – 26 февраля 1939 года, Бутырская тюрьма, Москва, РСФСР, СССР) – советский государственный и партийный деятель, партийный пропагандист и публицист, один из организаторов, а затем жертва сталинских репрессий. После смерти Сталина реабилитирован. Инициатор создания светского праздника «Новый год» взамен праздника Рождества Христова в 1935 году».                Продолжение очерка: Состоявшийся в ноябре 1929 года пленум Харьковского окружного комитета партии и выступивший на нём П.П. Постышев призвали трудящихся Харькова считать стройку своим кровным делом. Этот призыв был подхвачен с воодушевлением. Наш завод каждое воскресенье выделял тысячу человек. Я не помню ни одного выходного, чтобы комсомольцы не вкалывали на строительстве гиганта и гордости первых пятилеток. Нас не нужно было агитировать – мы агитировали сами, своим трудом показывали пример остальным. 11.114.16.1.5. Шефство над границей В конце 1930 года подошёл мой срок призыва в армию. В те годы комсомол активно шефствовал над Военновоздушным и Военноморским флотом и над пограничными войсками. По указанию ЦК ЛКСМ Украины комсомольская организация Харьковского паровозостроительного завода, насчитывающая в своих рядах более двух тысяч молодых рабочих, шефствовала над пограничным отрядом, который охранял Государственную границу с Польшей по реке Збруч, и с Румынией по Днестру. В октябре делегация комсомольской организации завода, и я в том числе, прибыла в отряд, чтобы поздравить пограничников с 13-й годовщиной Октября и передать каждой пограничной заставе по шумовому оркестру (так тогда называли набор из гармони, нескольких балалаек, мандолин и разных металлических приспособлений, способных более менее мелодично откликаться на удар). Нас встретили на вокзале с настоящим духовым оркестром, как родных. Церемонией руководил комиссар отряда Аркадий Львович Зарецкий. На второй день мы разъехались по заставам. Я оказался на 20-й, которая охраняла стык границ трёх государств. На заставе обрадовались нашему прибытию, сразу же принялись настраивать и опробовать привезённые инструменты, сердечно благодарить за подарок. Начальник заставы показал нам своё, прямо скажем, образцовое хозяйство. Потом повёл на границу. Я увидел польский пограничный столб с их орлом. Через некоторое время по противоположному берегу прошли два польских стражника. Запомнились их винтовки с очень длинными штыками и четырёхугольные фуражки конфедератки. Нам разъяснили, что обозначает каждый угол. Америке они должны, Англии должны, Франции должны, Германии должны – вот и четыре угла, а длинный козырёк закрывает нос, чтобы курица (так пограничники прозвали польского орла) не обгадила.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Четырёхугольная фуражка конфедератка польских пограничников. Что обозначает каждый угол? 1. Америке они должны, 2. Англии должны, 3. Франции должны, 4. Германии должны – вот и четыре угла, а длинный козырёк закрывает нос, чтобы курица (так пограничники прозвали польского орла) не обгадила».                Продолжение очерка: Эта шутка в общем-то отражала тогдашнее экономическое по ложение Польши и наше к ней отношение… Мы расселись на лужайке возле советского пограничного столба. Начальник заставы вспоминал различные случаи из жизни пограничников, мы слушали с открытыми ртами. Потом по противоположному берегу Днестра прошёл румынский наряд с такими же винтовками, как и у поляков. Одеты румыны были в постолы (лапти из сыромятной кожи), белые домотканые штаны и такие же рубахи. На головах покачивались овчинные шапки – высокие, островерхие. Нам рассказали, что румынские пограничники живут очень бедно, плохо одеты и плохо питаются. Это вынуждает их или воровать, или вып рашивать у крестьян еду. Увиденное на границе произвело на нас сильное впечатление. Как тут было не волноваться, если рядом находились враги. Мы ведь хорошо знали, что панская Польша и боярская Румыния участвовали в интервенции против молодой Советской республики, их войска бесчинствовали на нашей земле. После обеда все свободные от службы пограничники собрались в красном уголке, и мы рассказали им о работе завода, о нашей комсомольской организации, о строительстве Харьковского тракторного. Пограничники велели передать рабочим, что их труд под надёжной защитой и граница на крепком замке. Мы попросили руководство отряда высказать свои пожелания для доклада ЦК комсомола Украины (Харьков в то время был столицей УССР). В числе других пожеланий комиссар Зарецкий попросил направить сотню толковых парней для обучения в школе младшего комсостава и дальнейшего укрепления погранзастав. Примерно через неделю секретариат ЦК ЛКСМ(У) заслушал наш отчёт, одобрил его и поддержал просьбу пограничников. Начался набор. Сперва дело шло туговато. Тогда председатель завкома комсомола Сергей Винник предложил считать мобилизованными всех участников делегации. Дружно проголосовали «за», и в середине декабря того же тридцатого года на перроне вокзала состоялся импровизированный митинг. Выступающие дали нам наказ – честно служить трудовому народу, и сто три комсомольца-добровольца отправились в путь, в 23-й пограничный отряд. Паровоз пыхтел, набирая скорость, мы устраивались на голых полках, подложив под голову чемоданчик или узелок с вещами, оживлённо беседовали, пели песни. Пел и я, совершенно не представляя, что дорога заказана для меня в один конец на долгих сорок три года.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «31 мая 1925 года Постановлением Коллегии ГПУ УССР Каменец-Подольскому пограничному отряду войск ГПУ УССР вручена награда – революционное Красное Знамя Пролетарской Революции – символ революционной готовности чекистского коллектива отряда ко всяким боевым испытаниям и к борьбе за Октябрьские завоевания. Отряд сформирован в феврале 1924 года на основании приказа ОГПУ СССР № 122/44 от 25.02.1924 года «О реорганизации пограничной охраны на основе объединения пограничных органов и пограничных войск» на базе Подольского губернского пограничного отряда как Каменец-Подольский пограничный отряд войск ГПУ УССР из личного состава ранее проходивших службу в 24-й стрелковой Самаро-Симбирской Краснознамённой Железной дивизии и 12-й пограничной дивизии имени Петросовета войск ВУЧК. Место дислокации отряда – город Каменец-Подольский».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.6. В школе младшего комсостава До Каменец-Подольска тащились полтора суток. На станции нас встретили комиссар отряда, секретарь окружкома комсомола, взвод пограничников и духовой оркестр (переливы его труб мы услышали ещё на подъезде). Потом под торжественное звучание меди нас повели в баню. Там всех осмотрел врач, остригли под машинку, вымыли с мылом под горячим душем и только потом выдали каждому военную форму. А это не только гимнастёрка, брюки галифе, фуражка и ремень, но и белоснежные подштанники, чистая нательная рубашка, о чём молодые работяги могли только мечтать. По крайней мере, я за всю свою жизнь ничего подобного не имел. Да что говорить, когда выдали постельные принадлежности, а там наволочка, две простыни (на одну лечь, другой укрыться вместе с одеялом), это показалось мне уж совсем расточительством… Потом старшина отвёл нас к уборной, объяснил, как нужно пользоваться умывальником, где чистить обувь, где разрешено курить. В течение десяти дней мы находились на карантине и занимались в казарме: изучали устав, распорядок дня, учились быстро раздеваться и одеваться, складывать обмундирование. Самым трудным оказалось правильное наматывание обмоток (сапоги в то время полагались только кавалеристам). После карантина нам выдали винтовки, противогазы, сапёрные лопатки, фляги, гранатные сумки с двумя учебными гранатами, подсумки с пятью учебными патронами и вещмешки, в которых лежали две пары белья и сменное обмундирование. Мы по лучили по пять пачек махорки «Вергун» и «Смычка» и к ним десять пачек курительной бумаги и пять ко робок спичек – месячное довольствие. Закончить программу учебного пункта нам не довелось, поскольку начались занятия в школе младшего комсостава, куда, как и планировалось ранее, почти все харьковчане были зачислены. Я попал в третье отделение второго взвода, которым ко мандовал Юрий Штрейхер. Это был требовательный начальник и хороший методист. Должность политрука у него во взводе занимал Василий Хрусталёв – высокий, стройный и душевный человек. Он очень любил петь и за короткое время научил нас исполнять походные песни лучше остальных трёх взводов.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Приказом ОГПУ СССР № 15/7 от 14.01.1925 г. Каменец-Подольский пограничный отряд переименован в 23-й пограничный отряд. Первый командир новой части – бывший начальник особого отдела 2-го кавалерийского корпуса имени Котовского чекист Иосиф Станиславович Киборт (Юзеф Станиславович Кибартас), годы жизни: 30 ноября 1894-1937».                Продолжение очерка: Командир отделения Фёдор Шестаков запомнился строгим нравом, а старшина роты Ерёменко – отеческой заботой о подчинённых. Распорядок дня в школе мало чем отличался от того, к которому привыкали на учебном пункте. Подъём в шесть утра, физзарядка, обмывание до по яса холодной водой, утренний осмотр, завтрак, занятия с перерывом на обед и часом послеобеденного отдыха (он назывался мёртвым часом), затем политмассовая работа, ужин, вечерняя прогулка с песнями и в двадцать три отбой. Дни пролетали за днями, складывались в недели и месяцы. Много занятий проводилось в поле, и нам казалось, что начальники подбирают для полевых выходов самую ненастную погоду. Больше всего мы не любили отрабатывать команду «Лёжа заряжай!». В зимнюю стужу руки быстро коченеют, а Шестаков всё держит отделение в снегу, вырабатывая воинскую выносливость. Когда нам казалось, что ещё немного, и мы замёрзнем, он поднимал нас и начинал «разминать», устраивая бег по кругу или рукопашный бой. А весной он нередко останавливал строй в центре хорошей лужи, и снова звучала команда: «Лёжа заряжай!». Кто-то из курсантов пожаловался политруку, но тот, собрав отделение, разъяснил, что пограничник должен быть готовым действовать в любых условиях и, чтобы работать умело, мы должны воспитать в себе без различие к плохой погоде, в чём Шестаков нам и помогает… Первые месяцы учёбы дались мне с трудом. Я был почти на три года моложе остальных и не прошёл весь курс учебки. Кроме того, с ещё десятью курсантами готовился к сдаче экстерном экзаменов за среднюю школу. Но отступать было некуда. Дватри раза в неделю нас поднимали ночью по тревоге ловить «нарушителя границы», через день проводились боевые стрельбы, а начиная с мая и до конца августа школа младшего комсостава совершала по воскресеньям многокилометровые марши с полной выкладкой. Сначала это были броски на пятнадцать – двадцать километров, потом на двадцать пять – тридцать с решением небольшой тактической задачи. И хотя к середине лета мы более или менее втянулись в походный ритм, но всё равно выматывались крепко. А прибавьте сюда спортивные сорев нования по сдаче норм ГТО или стрельбе. Например, чтобы стать ворошиловским стрелком, нужно было с трёхсот метров из положения лёжа выбить восемьдесят очков из ста. Это мне удалось в июне, а к концу учёбы выполнил и нормативы ГТО. Оба эти звания в то время были весьма почётными. Всё свободное время в школе велась к тому же активная политико-воспитательная работа. И вообще, наша учёба была организована так, что на дурные поступки времени не оставалось, серьёзных нарушений дисциплины не совершалось. Главным стремлением курсантов было поспать – где угодно, как угодно и когда угодно.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Пограничники 23-го Каменец-Подольского погранотряда ГПУ УССР, в центре И.В. Жолобов, стоят: Сажинов и Андреев, г. Каменец-Подольск, 1926 год».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.7. Боевое крещение Как-то ночью в середине августа 1931 года нас подняли по боевой тревоге и объявили, что сразу в нескольких районах кулаки подняли вооружённое восстание: убивают активистов, разгоняют колхозы, сжигают общественные постройки. Маневренная группа, основу которой составляла наша школа, направлялась в один из самых бандитских районов области. Нам выдали по сто двадцать боевых патронов, по две гранаты и сухой паёк на двое суток, посадили на машины АМО, и мы двинулись к месту назначения. Вскоре поняли: это уже не учёба, начинается настоящая боевая работа. Ближе к полудню сделали первую остановку в одной из деревень. Накануне здесь орудовали бандиты. Они расстреляли председателя колхоза, зверски замучили его семью и сожгли его дом. Сожгли также колхозные постройки, разграбили имущество. Мы готовы были немедленно продолжить преследование и отомстить бандитам. Однако поспешность в таком деле могла обернуться бедой. Только к ночи нас загрузили в машины и повезли. Ехали с выключенными фарами. Часам к трём добрались до цели, спешились. Банда, примерно в сорок штыков, ночевала километрах в пяти впереди в небольшой деревушке. Командир взвода решил под покровом ночи скрытно выдвинуться к околице; одним отделением перекрыть неприятелю пути отхода к лесу, а двумя другими – атаковать бандитов и уничтожить. Отрезать противника от лесного массива было поручено Шестакову. Он бесшумно вывел нас на опушку и расположил на фронте метров в восемьсот попарно. Центр отделения с ручным пулемётом оказался напротив дороги через небольшую, местами заболоченную речушку. Погода прохладная, над поймой сгустился туман, и видимость не превышала ста – ста двадцати шагов. Мы с курсантом Кабановым заняли позицию на левом фланге отделения. Время тянулось очень медленно. Занимался рассвет, в разных концах деревни пропели петухи, а видимость не улучшалась, более того, казалось, что туман стал ещё плотнее. От сырости и напряжения начала пробирать дрожь. Вдруг в небо взвились осветительные ракеты, захлопали выстрелы, а затем зарокотал пулемёт. Залаяли собаки, закричали люди, а через некоторое время мы с Кабановым увидели, что чуть левее бегут несколько человек. Их было не менее десятка, все вооружены и тащили с собой какие-то ящики. Когда до них оставалось метров семьдесят, мы открыли прицельный огонь. Двое сразу упали, следом ещё двое, затем один и у самой опушки ещё два. Однако двоим бандитам всё-таки удалось прорваться к лесу и скрыться. Наступила тишина. Светало. По приказу командира отделения мы собрали оружие и документы убитых и промерили расстояние до них. До самых ближних насчитали тридцать шесть шагов, дальних – семьдесят два. Перед фронтом нашего отделения неприятель потерял двадцать девять человек и повозку с боеприпасами. Таким образом, банда была ликвидирована. Когда нам сообщили о результатах боя, мы, с гордостью поглядывая друг на друга, принялись обсуждать отдельные его детали. Всех охватило суетливое, нервное возбуждение. Победа, и в то же время в душе остался неприятный осадок – мною застрелены люди, соотечественники… Собирая оружие, я видел лица убитых. Простые деревенские парни, скромно одетые (без всяких там френчей и прочей мишуры, в которую обряжают бандитов в кино). Но особой жалости к ним я не испытывал, поскольку их бесчинства тоже видел. Не могу сказать точно, скольких бандитов уничтожил лично: в горячке боя не до подсчётов. Исходя из того, что Кабанов тоже являлся ворошиловским стрелком, можно предположить, что половина убитых, то есть три-четыре человека – мои. В середине дня взвод выдвинулся к лесу, что километрах в пятнадцати от места боя. Там собралась вся наша школа, а к обеду приехали комиссар отряда и секретарь окружкома комсомола. Они сообщили, что другие подразделения маневренной группы во взаимодействии с полком Червонного казачества ликвидировали ещё несколько банд. Наши потери – командир отделения и три курсанта; семь человек получили ранения. Вечером того же дня нескольких курсантов, отличившихся в бою, приняли кандидатами в члены ВКП(б). Отсюда начался и мой более чем полувековой стаж членства в партии. Почти до конца августа школа вела непрерывный поиск и ликвидацию кулацких банд. Их остатки пытались прорваться через границу, но были настигнуты кавалерийским эскадроном и изрублены.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Уполномоченный контрразведки 23-го Каменец-Подольского пограничного отряда войск НКВД УССР Александр Иванович Лоскутов с супругой Ольгой Васильевной. Снимок сделан после 1938 года (медаль ХХ лет РККА). В 1940 году капитан А.И.Лоскутов - комендант 9-й Отдельной Мегринской пограничной комендатуры (9 ОМПК). В декабре 1941 года майор А.И. Лоскутов занимал пост начальника 46-го Каахкинского погранотряда погранвойск НКВД Туркменского округа»                Продолжение очерка: 11.114.16.1.8. Крутой поворот После выпускных экзаменов и мы, и постоянный состав школы направились на учебный пункт для обучения молодого пополнения. Вчерашние курсанты становились командирами отделений, а я и ещё десять выпускников были назначены политгрупповодами взводов. В наши обязанности входило проведение дважды в неделю двухчасовых политзанятий и ежедневное выступление с политинформацией по текущим событиям. Средний возраст новобранцев – двадцать два года; значительная их часть – семейные люди, некоторые даже имели детей. В основном это были крестьянские парни – малограмотные или вовсе неграмотные. Даже смысл таких слов, как «география», «топография», «маскировка», объяснять им приходилось по многу раз. За каждым мы закрепляли грамотного бойца, которому предстояло до окончания учебного пункта научить своего подопечного читать по слогам и считать до ста. В марте 1932 года меня приняли в члены партии. В характеристике, которую дал политрук Хрусталёв, отмечалось, помимо всего остального, что я склонен к политработе… Бесспорно, я стал лучше понимать жизнь. Но хоть у меня расширился круг интересов, появились новые товарищи, я не переставал думать о заводе, скучал по нему, по родной комсомольско-молодёжной бригаде клепальщиков. В письмах на завод обещал непременно вернуться, хотя оставалось служить ещё почти два года. Однако вскоре жизнь повернулась так круто и неожиданно, что стало ясно – с заводом придётся расстаться навсегда… В начале мая я был вызван к начальнику отряда. Признаюсь честно – оробел. За всю службу я его никогда не видел в лицо. Знал только, как и большинство сослуживцев, что есть такой человек, командир, который волен распоряжаться нашими судьбами. И всё. А тут вдруг вызов к нему. Доложив о своём прибытии, я затаил дыхание и стал ждать чего-то необыкновенного. А начальник отряда встал из-за стола и, подойдя ко мне, сказал буквально следующее: «Товарищ Корженко, вы правильно начали службу – это хорошо. Но этого мало. Идите в военторг, купите себе по два кубика на каждую петлицу и отправляйтесь на шестую погранзаставу. С сего часа вы в должности заместителя командира по политической части» Машинально я произнёс: «Есть ехать на шестую погранзаставу!» Но тут же, придя в себя и набравшись смелости, попросил изменить такое решение, поскольку не собирался становиться кадровым военным, а обещал вернуться на родной завод. Начальник отряда, видно с трудом сдерживая себя, дослушал до конца мой лепет и отчеканил: «Выполняйте!» Он повернулся ко мне спиной и вернулся за стол. Я же вышел из его кабинета совершенно ошеломлённый. Не зная, что предпринять, спустился на первый этаж и обрадовался, увидев на одной из дверей табличку «Партбюро». С секретарём партийного бюро я несколько раз встречался. Дядя Федя, так мы его звали за глаза, человек был уже пожилой, член партии с 1917 года. Его все уважали за строгую справедливость. Я зашёл в кабинет, поздоровался и замялся, а Фёдор Порфирьевич оторвал глаза от каких-то бумаг и спросил: – Ты чего пришёл? – Я к вам от начальника отряда. – И что просил передать начальник отряда? – Он ничего не просил… Он несправедливо поступил в отношении меня. – Несправедливо? – Конечно! Я хотел вернуться на завод. Меня там ждут, и я дал слово товарищам… А он… Я ещё бормотал что-то, а дядя Федя поднялся, тяжело опираясь руками о столешницу, подошёл к маленькому сейфу, приоткрыл дверцу и сказал: – Мы думали, что ты настоящий большевик, а ты вон какое говно. Давай сюда партбилет. И живо, живо! И он протянул руку. Не ожидавший такого оборота, я откровенно оторопел, но, прижимая ладонь к левому карману гимнастёрки, где лежал партбилет, попятился к двери и выскочил в коридор. Уже через час с дюжиной «кубарей» в кармане, револьвером «Наган» и двадцатью одним патроном к нему, с вещмешком за плечами, в котором разместились нехитрые пожитки, я топал по дороге на Оринино, откуда пролегал прямой путь на 6-ю заставу. Так началась моя офицерская служба. Два «кубаря» в петлицах соответствовали воинскому званию «лейтенант».

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Учебный полк 23-го Каменец-Подольского пограничного отряда НКВД СССР. 1936 год. Отделение, давшее лучшие результаты в стрелковых соревнованиях».                Продолжение очерка: 11.114.16.1.9. Шестая погранзастава Шестая пограничная застава располагалась в восьмистах метрах от границы в небольшом кирпичном здании на опушке леса. Отсюда рукой подать до деревни Малая Зелёная. А вот Большая Зелёная (в двести пятьдесят крестьянских дворов) находилась в трёх верстах, а ещё дальше – в шести – Апрелевка, добрую половину жителей которой составляли поляки. В Большой Зелёной размещались сельсовет, правление колхоза и школа. Там же имелась лавка, где торговали солью, сахаром и керосином, и небольшой клуб (обычная крестьянская изба, из которой убрали все перегородки, оставив только опорные столбы и русскую печь). Зрительный зал был заставлен скамьями, упиравшимися в сцену – шага три в длину и один в ширину. Онуприенко, начальник заставы, встретил меня радушно и для житья выделил комнату-восьмиметровку. Он подробно ознакомил меня с охраняемым участком, особенностями службы, рассказал о личном составе и сразу же определил круг основных дел: ремонт и переоборудование Ленинской комнаты, проведение политзанятий и политинформаций, руководство партийной и комсомольской ячейками и выпуск стенгазеты. Вскоре он начал меня привлекать и к оперативной работе с бригадами содействия в охране границы. Ко всему тому я через сутки дежурил на заставе, проводил занятия по боевой подготовке. Служба овладела мной целиком, заставляла крутиться. А в сентябре Онуприенко был переведён в отряд, и я, малоопытный командир, остался один – был назначен временно исполняющим обязанности начальника погранзаставы. А тут ещё женитьба… Как-то в августе меня разбудил дежурный по заставе и доложил, что приехавшая для работы в Зелёную учительница ждёт меня уже более двух часов, чтобы зарегистрировать своё прибытие в пограничную зону. Я не выспался, поскольку всю ночь занимался оперативными вопросами. Заспанный, наскоро одевшись, вышел на крыльцо и увидел сидевшую на пеньке девушку. Она смутилась, щеки вспыхнули румянцем. Так вот и познакомились. После стали встречаться на различных общественных мероприятиях, проводимых в селе, потом чаще и чаще. Ну а после торжественного собрания, посвящённого дню памяти Ленина, договорились оформить наш брак.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Период СССР – достаточно долгое время. И в разные годы существовали отличающиеся друг от друга свадебные традиции. Сразу после революции 1917 года религиозный брак потерял свою юридическую силу и в обиход вошло новое для того времени понятие «гражданский брак». Теперь уже не церковь, а государство регистрировало семью. Хотя советская семья не была самоценностью (часть большевиков вообще ратовала за ликвидацию института семьи как такового), а воспринималась как часть коллектива единомышленников – строителей нового общества. А основная ответственность за воспитание детей возлагалась государством на дошкольные и школьные учреждения, призванные исправлять «негативное» воздействие семьи на формирование личности ребенка. Но если на бумаге все было просто, то в головах людей изменения не произошли так быстро, как того ожидали реформаторы. Ещё долго гражданский брак считали незаконным сожительством. Это мнение досталось в наследство и нам. Многие и сейчас под словосочетанием «гражданский брак» понимают сожительство без штампа в паспорте и кольца на руке».                Продолжение очерка: Сказано – сделано. Вместе с председателем колхоза зашли в сельсовет, где выписали свидетельство, по которому Мария Павловна Захарчик становилась Марией Павловной Корженко, то есть моей женой. Нас поздравили, намекнули, что надо бы отметить это историческое событие. Поскольку к свадьбе мы не готовились (не принято было в то время у комсомольцев играть свадьбы), вызвали продавца лавки, закупили килограмм щербета (загущённого крахмалом сахарного сиропа), несколько килограммов грецких орехов. На столе сама собой возникла бутыль самогона. Вот и вся канитель. Через несколько дней мы с Марусей переселились в Малую Зелёную. Мебель у нас на первых порах была казённая (потом мы кое-что прикупили в Каменец-Подольске), из нажитого у меня – наволочка с белой пшеничной мукой, горсть сушёного чернослива и несколько новых портянок. Практически всё «приданое» жены – на ней. Маруся решила ознаменовать начало нашей новой жизни выпечкой пирогов. Когда в один из вечеров я пришёл домой, то ещё во дворе уловил приятный запах печёного. Заслышав мои шаги, Маруся спряталась у хозяйки. Откинул занавеску – пироги, отворил дверцу шкафа – пироги, глянул под стол – пироги… Нашёл жену, и она опять зарделась, как при первой нашей встрече. Как потом выяснилось, Маруся, не имея опыта, замесила тесто на четыре-пять выпечек. Вот и пришлось напечь уйму пирогов. С творогом, сливами. Мы от души посмеялись, а потом целую неделю ели их да ещё угощали знакомых. Благо пироги получились отменные. 11.114.16.1.10. Каменец-Подольский В мае 1933 года меня перевели в Каменец-Подольский на должность политрука окружной школы по подготовке служебно-розыскных собак. Теперь я носил в петлицах четыре «кубаря», что соответствовало нынешнему капитану. Проработал около года, и всем, а мне особенно, стало ясно, что перспективного политработника из меня не получится из-за слабой теоретической подкованности. Перешёл в управление отряда уполномоченным погранслужбы, а вскоре был назначен начальником 20-й погранзаставы, той самой, на которую когда-то приезжал с делегацией харьковских комсомольцев. На этой заставе родился наш первенец Вячеслав. Появился он на свет по-пограничному. Придя домой и наскоро перекусив, я моментально уснул, поскольку круглосуточная отправка нарядов, ночные проверки службы, оперативная работа с загранагентурой никогда не позволяли нормально выспаться. И вот сквозь сон слышу: – Проснись. Мне что-то нехорошо. – Попей водички, – отвечаю, переворачиваясь на другой бок. – Да нет. Не то. Наверное, начинаются роды. Вставай! – Что ты… Подожди до утра… – Но я же не могу… – Подожди хотя бы часок, а потом я тебе помогу… – Как же мне тебя добудиться-то?! – Последнюю фразу жена уже не проговорила, а простонала и вскрикнула. Тут уж я проснулся окончательно, вскочил, с коноводом помчался за акушеркой в Жванец (там ближайший роддом). Но когда мы вернулись, всё, как оказалось, уже благополучно разрешилось: соседка по квартире и жена помначзаставы приняли роды… 20-я застава располагалась на стыке трёх государств, и все руководящие работники, прибывавшие на границу, хотели посмотреть то место, где сходятся территории СССР, Польши и Румынии. Бывали здесь тогдашние руководители Украины – Петровский, Косиор, Постышев, Чубарь.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Александр Васильевич Косарев (1 ноября 1903, Москва – 23 февраля 1939, Москва) – советский комсомольский, партийный и государственный деятель 1920-1930-х годов, 7-й в истории первый секретарь ЦК ВЛКСМ (1929-1938), основатель ДСО «Спартак». 23 февраля 1938 года все центральные газеты СССР известили читателей в своих передовицах о смене руководства комсомола. Редакционные статьи и комментарии, посвящённые только что завершившемуся VII пленуму ЦК ВЛКСМ, призывали «выкорчевать до конца вражескую агентуру в комсомоле» и провозглашали «беспощадную борьбу с врагами народа» в духе «большевистской принципиальности». Именно этой принципиальности и не хватало, по мнению безымянных авторов, только что снятому со своих постов руководству комсомола во главе с его генеральным секретарём Косаревым. В то время как «крупная шайка троцкистско-бухаринских мерзавцев» «орудовала» в ЦК ВЛКСМ, его генеральный секретарь «благодушествовал», «проповедовал враждебную теорию о том, что врагов в комсомоле меньше, чем в других организациях», и «способствовал вражеской деятельности фашистских агентов в комсомоле». Резолюция VII пленума ЦК ВЛКСМ означала конец блистательной карьеры выходца из простой рабочей семьи, приведшей его за короткий промежуток времени из старого домика на северовосточной окраине дореволюционной Москвы на политический Олимп первого в мире коммунистического государства. Так как бывший генсек поначалу категорически отрицал предъявленные ему обвинения, Берия распорядился применить к нему меры физического воздействия. «Косарев лежал на полу вниз головой и хрипел. Макаров держал его за ноги, Родос за голову, а Шварцман бил его резиновым жгутом», – так описывал эту жуткую картину в 1950-х бывший следователь НКВД А.С. Козлов. Не выдержав издевательств, Косарев «признался» в шпионаже, терроре и попытках свержения советской власти. Последнюю точку поставил палач».                Продолжение очерка: При мне заставу посетили командующий Украинским военным округом Якир и секретарь ЦК ЛКСМ Украины Косарев, оба в последующем расстрелянные как враги народа. Якир объявил боевую тревогу, внимательно следил за действиями пограничников, похвалил за быстрый и чёткий сбор, но заметил, что окопы вокруг заставы должны содержаться лучше. Косарева сопровождал Афоня Весенин – тогдашний руководитель комсомольской организации отряда. Мы втроём, оживлённо беседуя, прошли к пограничному столбу. Обсуждали всё, что тогда нас волновало: надёжность охраны государственной границы, необходимость укрепления связей с комсомольцами села, ход выполнения пятилетнего плана… А потом неожиданно Косарев предложил спеть, и мы грянули: «С неба полудённого жара не подступи, Конная Будённого раскинулась в степи. Не сынки у маманек в помещичьем дому, выросли мы в пламени, в пороховом дыму… И не древней славою наш выводок богат – сами литься лавою учились на врага. Пусть паны не хвастают посадкой на скаку – смелем рысью частою их эскадрон в муку. И уж с особым напором: Будет белым помниться, как травы шелестят, когда несётся конница рабочих и крестьян...» Потом подошли к берегу, где Збруч впадает в Днестр. Косарев взял щепотку земли, завернул её в носовой платок и сказал: – Милая наша советская земля! Я взял тебя на самом краю великой Родины. Ты священна и неприкосновенна. Мы никому не позволим осквернить тебя! Потом он подошёл к пограничному столбу, обнял его и ещё долго говорил о том, какое счастье жить в стране, свободной от эксплуататоров, о том, что комсомол никогда не отступит от клятвы, данной Ленину. Сейчас может показаться, что Косарев рисовался, говорил высокопарно, вёл себя несколько экзальтированно, но в те времена так думали, говорили и вели себя большинство комсомольцев.

Комментарий автора к снимку из Интернета: «Пограничники А.Гольцев (впереди) и Г.Кривошаев. 1940 г. На обороте штамп фотохроники ТАСС».                Продолжение очерка: 20-я застава представляла собой небольшой воинский гарнизон – три стрелковых и одно кавалерийское отделения с общей численностью сорок два человека. Как правило, все бойцы добросовестно относились к своим обязанностям как на службе, так и в учёбе. Особенно выделялся Иван Осокин. Этот малограмотный крестьянский парень был очень скромным и необычайно трудолюбивым. А ещё он прибыл на заставу вместе с собакой по кличке «Вокзал». Это была обыкновенная дворняжка с большой мордой и маленькими злыми глазами. Грудь у «Вокзала» была широкая, лапы вроде бы коротковатые, но толстые и сильные. Кроме хозяина пёс никого не знал и знать не хотел. На тренировочных занятиях по выработке общего послушания он сразу продемонстрировал безукоризненную управляемость. Отлично было отработано у «Вокзала» задержание нарушителя. По команде «Фас!» пёс бешено летел на задерживаемого, вцеплялся в спину, и оторвать его мог только хозяин. За преданность и высокие служебные качества Осокин чрезвычайно любил собаку, и «Вокзал» отвечал ему тем же. На инструктаже перед выходом на охрану границы пёс сидел у левой ноги хозяина и, как-то смешно наклонив голову, внимательно следил за отдающим приказ. С особым нетерпением он ждал команды «Вы полняйте!», а когда она поступала и Осокин поворачивался кругом, «Вокзал» каким-то необыкновенным образом подпрыгивал, поворачивался на лету на сто восемьдесят градусов и бежал за хозяином, не отрывая взгляда от его лица. Однажды Осокин тяжело заболел и попал в госпиталь. «Вокзал» отказался от пищи, стал злым и агрессивным. Когда к его будке на лопате подсовывали миску с едой, даже не смотрел в её сторону. Только на четвёртые сутки он немного поел, но по-прежнему никого к себе не подпускал. Так продолжалось более трёх недель. Зато когда выздоровевший Осокин подъезжал к заставе на хозяйственной повозке, «Вокзал» учуял его и так рванул поводок, что кольцо у ошейника лопнуло. Но пришло время Осокину увольняться. Он всё чаще задерживался возле собаки, и «Вокзал» чувствовал что-то тревожное в поведении хозяина. Однажды Осокин зашёл ко мне и попросил отдать ему пса, но при всём желании я не смог бы этого сделать, поскольку все служебно-розыскные собаки являлись имуществом заставы… В день отъезда Осокин вместе с другими увольняемыми долго стоял у собачьего вольера, а когда уехал, «Вокзал» весь день метался у будки, а утром проводники обнаружили оборванную цепь. Куда делся пёс, мы так и не узнали.                                           (Продолжение очерка следует)                 Предлагаем Вашему вниманию видео ролик подполковника в отставке Андрея Валентиновича Терехова «ПИСЬМО СОВЕТСКОГО ОФИЦЕРА». Автор неизвестен. Музыка на мотивы песен Владимира Высоцкого. Исполняет Андрей Терехов. https://ok.ru/video/959620254334