Иерусалимский автобус.

Дина Рубина
Мой знакомый репатриировался в Израиль слякотным ноябрём. О предотъездном кошмаре, ночных перекличках в очередях в ОВИР, безотрадных лицах соотечественников в московском метро, издевательствах таможенников в Шереметьево... - писано-переписано, нет нужды повторяться. Самолёт приземлился в аэропорту Бен-Гурион ночью, и после всех мучительных процедур он добрался на рассвете к друзьям в Иерусалим. А утром ему предстояло освоить первый и главный для репатрианта маршрут - поехать на автобусе в министерство абсорбции. - Ну, объяснили мне друзья как добираться, - рассказывал он, - написали на бумажке номер автобуса, нарисовали схему: вот тут улица, вот тут остановка... Добрёл по солнышку до остановки, влез в автобус - всё как во сне.
У водителя радио включено, передают какую-то приятную ритмичную песенку, по-видимому, это был модный в том году шлягер. И водитель прибавил звук. И вдруг весь автобус запел. Все пассажиры, без исключения. И водитель крутит баранку и поёт во весь голос. И вокруг меня - какие-то тётки с кошелками, пенсионер в дырчатой шляпе, подростки... все поют. А я, значит, вчера из Шереметьева... Я думал, у меня крыша поехала, думал, может, это съёмки какого-то мюзикла. Знаешь, это был настоящий шок. Боялся, что разрыдаюсь. И вот что тебе скажу — с тех пор хлебнул я здесь всякого, но этот поющий автобус в мой первый день — он меня долго на плаву держал, да и сейчас держит..
.
Водитель автобуса - не безликий некто, отделённый от пассажиров стеклом кабины. Он и хозяин, он и кондуктор, потому что пассажиры входят в автобус только через переднюю дверь. Короче, контакт каждого пассажира с водителем неизбежен. А если ты каждое утро садишься в один и тот же автобус, то постепенно с суховатого "доброго утра" переходишь на "как дела?" и "что-то вчера тебя не было", а по прошествии времени и - "ну, как дочка - ещё занимается балетом?". Хотя, конечно, это зависит от степени разговорчивости и доброжелательности водителя.
Когда я жила в небольшом поселении Псагот, удалённом от Иерусалима не столько расстоянием, сколько противостоянием (поселение это находилось почти в центре арабского города Рамалла), на работу в Тель-Авив мне случалось добираться на автобусе, который шёл только раз в день в шесть утра, колесил два часа по горной дороге, забирая людей из других поселений. Дорога была достаточно опасной - мы проезжали и через арабские сёла, где он не останавливался. Я входила в автобус в самом начале маршрута и садилась на переднее сиденье. Водитель, молодой сумрачный парень, на мое "доброе утро" только молча кивал и на всем протяжении пути не говорил ни слова. Но каждый раз происходило одно и то же, со временем ставшее ритуалом: когда автобус должен был быстро проехать узкими улочками арабского села, водитель, держа левую руку на руле, правой доставал из кармана пакетик с мятными конфетами, одну брал себе, а вторую молча, не оборачиваясь, протягивал мне. И так, катая под языком успокаивающе мятный шарик, мы с рёвом проносились между заборами враждебного села...
Что касается профессиональных качеств - в этом водители "Эгеда" мастера высочайшего класса. Иногда маневрирование двух автобусов, впритирку разъезжающихся на узкой улочке старого района Меа Шеарим кажется цирковым номером. Любопытно наблюдать как, застряв на светофоре, водитель ставит автобус на тормоз на крутейшей горке чуть ли не на задние лапы и, развернув на руле газету, просматривает свежие новости.
Водитель автобуса не только хозяин, но и ответчик. Причем, ответчик за всё: за то, что плохо работает кондиционер, за то, что кончились проездные билеты, за то, что изменилось расписание движения, за то, что сегодня жарко...
Вот, например, как ездит в иерусалимском городском транспорте среднестатистическая израильская тётка. Она садится на рынке Маханэ Иегуда с пятнадцатью кошёлками, очень постепенно, не торопясь. Публика сзади не напирает, а терпеливо ждёт, пока она втащит все свои бебехи. Водитель тоже ждёт. Правда он может подавать реплики, вроде "сколько я могу стоять?" или "ты весь рынок скупила?" или "помогите ей кто-нибудь, а то меня удар хватит". Но ответ последует немедленный и не самый приятный, так что в большинстве случаев он кипит, но помалкивает.
Вот она, наконец, влезла, втащила в салон все свои кошёлки и плюхнулась с размаху на сиденье. Теперь она должна натянуть штору на окно - жарко. Она пыхтит, старается, кричит: "Водитель, у тебя шторы на окнах не опускаются!" Он, глядя в зеркальце, отвечает: "Кто-нибудь, опустите ей эту штору, пока я не перевернул автобус!" Все пассажиры бросаются натягивать штору и всеобщими усилиями она, наконец, натянута. Вообще, впечатление такое, что тётка собирается ехать до Хайфы. Но через две остановки она встаёт и, загораживая своим обширным задом проход, принимается, не торопясь, связывать кошёлки.
Водитель, глядя на ее манипуляции в зеркальце, подёргивает автобус, как извозчик - клячу. И тогда тётка грозно кричит: "Рэга!!" (Слово, означающее, вообще - то "мгновение", но имеющее, в зависимости от ситуации, ещё десяток смыслов: "погоди!", "дай сказать!", "не перебивай!", "минуточку!". (Существует израильский анекдот, один из многих об израильской армии: евреи запускают ракету: "пять...четыре...три...два...один...рэга...рэга...рэга...старт!!!") Итак, тётка вываливается на тротуар и неторопливо принимает свои кошёлки из рук какого-нибудь парня.
Но в эти же минуты в переднюю дверь втаскивается точно такая же тётка с десятью кошёлками, плюхается на сиденье и первым делом принимается поднимать только что опущенную штору - ей темно! Водитель, глядя в зеркальце, кричит: "Да поднимите же кто-нибудь ей эту проклятую штору, пока я с ума не сошёл!" Весь автобус хлопотливо бросается поднимать штору...
Еду как-то в автобусе номер тридцать шесть. Очередная остановка. На тротуаре стоит девочка лет девяти, за плечами - школьный ранец. Она не торопится сесть в автобус.
- Ну?! - спрашивает водитель - долго я буду ждать? - А после тебя во сколько будет следующий? - лениво вопрошает дитя. - Давай, садись, какой тебе ещё следующий? - восклицает водитель. - Неохота...- отвечает дитя. - Садись в автобус, я сказал! - грозно вскрикивает водитель. - Что ты пристал к ребенку! - доносится откуда-то с задних сидений. - Не хочет, пусть не едет. - Что значит "пусть не едет"! Нечего ей шляться! - взрывается водитель, - немедленно домой, уроки делать! Тогда дитя отвечает что-то вроде - сам делай свои уроки, если ты их когда-то недоделал... - Пусть ребёнок гуляет, езжай по маршруту! - орут пассажиры и автобус, наконец, трогается с места. И мне требуется еще минут десять, чтобы осознать, что этот водитель не приходится этой девочке ни папой, ни дядей, ни даже соседом...
Мне бы не хотелось рисовать здесь лубочные картинки на тему какой-то сверхдушевности израильтян. Её нет, этой сверхдушевности. Израильтяне – люди, скорее, брутального склада. Я говорю лишь о градусе национального темперамента, об артистичности, умении мгновенно включиться в ситуацию. Это касается как случаев положительного общения, так и случаев общения отрицательного. Справедливости ради добавлю, что в случаях отрицательного общения обе стороны никогда не доходят до критической черты остервенения, за которой следует рукоприкладство. Ссоры израильтян часто выглядят сценами из итальянской комедии.
Ждём автобуса - я и религиозная тётка в парике с пятью детьми. Автобус опаздывает, дети куксятся, теребят мать, она нервничает и громко ругает правительство, компанию "Эгед", водителя опаздывающего автобуса. Наконец, он показывается на повороте. Тётка, не умолкая ни на минуту, поднимает детей в автобус, они как горох раскатываются по салону, сама с младенцем на руках садится на переднее сиденье, продолжая громко ругаться.
- Ну, что ты кричишь? - доброжелательно говорит водитель. - При чём тут я? Я приехал по расписанию, это тот, кто до меня, не вышел на линию. Тётка продолжает однообразные громкие обвинения. Парик ее съехал набок, грудной ребенок на руках пищит, и видно, что она просто вошла в штопор и не может из него выйти.
Водитель ещё несколько минут пытается что-то объяснить ей, но она невменяема. И он говорит: - Всё, геверет, закрыли заседание Кнессета. Вслед за его словами раздается взрыв оскорблений. Однако парень всё ещё пытается остаться в рамках конвенционального выяснения отношений. - Слушай, - говорит он раздражённо, - иди стирать. У тебя дома замочено белье. В ответ на это тётка берет октавой выше и ускоряет темп, так что я уже и понять не могу, что именно она ему желает. - Иди стирать!! - кричит он, - займись своим делом, недоразвитая!
Тогда в дуэт вступают остальные пассажиры, которым осточертел этот крик и хочется добраться домой без аварии. Причём, пассажиры ухитряются одновременно орать и на геверет, и на водителя, так что для меня остаётся неясным - на чьей они стороне. Так и доехали, скандаля. Но когда тётка, наконец, выходит, детей ей аккуратно сгружает кто-то из пассажиров, а сложенную коляску, продолжая бешено ругаться, помогает спустить на тротуар сам водитель.
После "великой алии" девяностых среди водителей "Эгеда" стали попадаться бывшие советские граждане. Их отличаешь не только по выражению лица, но и по более скованной манере держаться. Впрочем, были у меня и забавные "осечки"...
Иерусалимская зима 92-го года мало чем отличалась от настоящей российской. Большинство израильтян впервые в своей жизни видели столько снега. Что же касается муниципального транспорта, компания "Эгед" не переживала более страшной зимы за все годы существования - были дни, когда автобусы не ходили из-за снежных заносов, из-за гололёда. Бывшие москвичи и ленинградцы только плечами пожимали, а норильцы с пермяками издевательски ухмылялись. Израильтянами коренными владела тотальная паника.
В один из таких дней я ехала в автобусе по Иерусалиму. Водитель, типичный израильтянин, - коренастый рыжий поселенец в вязаной кипе - медленно вёл автобус по обледенелой дороге. За его спиной стоял щуплый маленький ортодокс в полной амуниции - черная шляпа, черный лапсердак, черные приютские ботинки - и, подрагивая пейсами, беспрерывно бормотал над ухом водителя: - Осторожней! Помедленней! Потише!
Водитель угрюмо просил его сесть и не действовать на нервы. Но маленький человечек, ошалев от невиданной зимы, судорожно цепляясь озябшими руками за поручень, продолжал умоляющим тоном требовать вести машину помедленней.
В какую-то минуту автобус "поехал" на льду, но водитель сразу выровнял его. Бедняга побледнел и тихо заверещал, как кузнечик. В его полуобморочном лепете слышалось только "тихо-медленно-тихо-медленно!". Тогда водитель притормозил и, обернувшись к дрожащему ортодоксу, в сердцах воскликнул по-русски: - Отзынь, нечистая сила! Я в Сибири по тайге десять лет пятнадцатитоннки водил!!!
Все пассажиры на мгновение замерли, и половина автобуса - "новые израильтяне" - буквально повалились от гомерического хохота. А бедный ортодокс, беспомощно оглядывая пассажиров, всё шептал что-то непривычными к морозу губами...
P. S. У меня тоже вскоре после приезда в Израиль появился приятель –водитель иерусалимского автобуса. Громогласный, общительный, приветливый, казалось, он с каждым пассажиром своего маршрута был знаком лично. В своей тщательно выглаженной форменной синей рубашке и очках – "хамелеонах" он выглядел очень импозантно. Я тогда ещё подумала, что Израиль – страна, где шофёры выглядят как профессора, а профессора – как шофёры.
Его звали Шломо. Он погиб, когда очередной террорист-смертник взорвал автобус в Иерусалиме. В этот день Шломо не работал на нашем маршруте, он подменял товарища на рейсе района Гило...