[25.

09, 12:41] Владимир: *Действия 11 и 10 шага по БКАА*
_в течение дня_
В течение дня, когда появляются _сомнения или волнения_ по какому-то поводу, _*нужно остановиться и попросить Бога указать правильную мысль или действие*_
Мы *постоянно напоминаем* себе, что мы больше не мним себя центром вселенной, *смиренно повторяя каждый день: “Да исполнится воля Твоя”.*
Мы вошли в мир Духа.
Наша следующая задача- *расти в понимании и эффективности* нашей духовности. Это происходит не сразу.
Это _должно длиться всю нашу жизнь_
Мы:
1. *Продолжаем следить за проявлениями себялюбия, нечестности, негодования и страха*. Когда они появляются, мы:
2. *Сразу же просим Бога* избавить нас от них. ("Господи избавь от ...")
3. Мы *немедленно обсуждаем* это с кем-то и
4. *Быстро исправляем ошибки,* если мы причинили ущерб кому-либо.
5. *Затем мы решительно обращаем наши мысли* к тем, кому мы можем помочь.
_Любовь и терпимость_ к другим являются нашим кодексом.
[25.09, 12:49] Владимир: АА взрослеет. Краткая История АА (060)
Глава II. ТРИ ЗАВЕТА СООБЩЕСТВА АНОНИМНЫХ АЛКОГОЛИКОВ
СЛУЖЕНИЕ: ТРЕТИЙ ЗАВЕТ
В конце 1941 года, когда секретари групп представили отчетные доклады, мы обнаружили, что наши ряды увеличились до 8 тысяч человек, т.е. на 6 тысяч по сравнению с предыдущим годом. Началось наше проникновение в Канаду и другие страны. Быстрый рост наших рядов происходил повсеместно. Во многих отношениях 1941 год можно считать наиболее увлекательным периодом в нашей истории. Мы почти не обращали внимания на сгущающиеся тучи на нашем горизонте, из которых вскоре разразилась буря. АА только вступали в чудесную и волнующую пору своего отрочества, которая продлилась почти 15 лет.
На карте, которая висела на стене нашего офиса, каждую неделю появлялись десятки новых булавок, означавших возникновение новых групп. Порой ветераны нашего сообщества покидали существующие центры и перебирались на жительство в другие города. Это была большая удача для таких городов. Но в большинстве случаев у вновь возникших групп не было никакого опытного руководства за исключением книги АА, переписки с нашей штаб-квартирой и, может быть, ненадолго заехавшего случайного члена АА. Их тревоги и проблемы казались бесконечными. Комитеты ссорились между собой, в новых клубах возникали невиданные ранее сложности, ораторы вели демагогические речи, группы распадались на части. Некоторые члены становились профессионалами, за деньги продавая новичкам методы лечения, разработанные АА. Иногда люди напивались целыми группами, что подрывало их репутацию в общественном мнении. Так начал формироваться поистине устрашающий опыт, и это продолжалось долгое время. Затем в одном из наших крупнейших центров начали циркулировать странные слухи о том, что наш Фонд и нью-йоркская штаб-квартира, и книга «Анонимные Алкоголики» — это всего лишь
огромная афера, в которую по глупости попал м-р Джон Д. Рокфеллер. В разгар этих волнений несколько членов АА организовали обед в городе, где подобные слухи циркулировали наиболее упорно. Меня и д-ра Боба попросили выступить на этом обеде. На обед пришло не слишком много народа и, странным образом, на нем отсутствовало хорошее настроение, обычно характерное для таких мероприятий. Когда обед закончился, председатели всех групп, действовавших в этом городе, вывели нас с д-ром Бобом в коридор гостиницы, где нас поджидали юрист и дипломированный бухгалтер. До них доходили ужасные слухи о нашем Фонде.
Они слышали, что книга «Анонимные Алкоголики» приносит громадные прибыли, и что в прошлом году мы с д-ром Бобом поделили между собой сумму в 64 тысячи долларов. Они думали, что я как агент Уолл-стрит подогнал свой грузовик прямо к сейфу М. Рокфеллера и убедил наполнить его монетами для меня и моих друзей. В ходе этого допроса «Комитет по расследованию» уведомил нас, что один из членов АА из этого города встречался в Нью-Йорке с одним из наших попечителей, который подтвердил эти ужасные слухи.
Эти невероятные выдумки, в которые поверила большая часть присутствующих, очень болезненно подействовали на меня и д-ра Боба. К счастью, у меня оказался с собой официальный отчет о результатах финансовой проверки нашей деятельности с момента ее начала. В нем было указано, что хотя д-ру Бобу и полагался авторский гонорар, он никогда не получал его, т.к. эти деньги требовались на содержание штаб-квартиры АА. Он все еще продолжал получать еженедельную стипендию в размере 30 долларов из денег, полученных в результате обеда у м-ра Рокфеллера. Я также получал точно такую же стипендию из этих средств, а после выхода статьи в «Ивнинг Пост» я начал получать по 25 долларов в неделю от типографии благодаря доходам от продаж нашей книги. Мой общий доход составлял 55 долларов в неделю. У самого Фонда до сих пор практически не было запасов денежной наличности; поступавшие от групп пожертвования быстро тратились на содержание офиса.
Бухгалтер этой «следственной комиссии» прочитал наш скромный финансовый отчет и подтвердил его правильность. Комиссия пришла в уныние и принесла нам извинения. Ее
председатель пояснил, что эта встреча была назначена специально для того, чтобы разобраться в ситуации, и что на самом деле немногие из них верили в эти россказни. Он пообещал вместе со своими товарищами сделать все возможное, чтобы положить конец распространению подобных слухов. Однако они не слишком преуспели в этом; разговоры о наших махинациях продолжали ходить в этом районе еще многие годы.
Это было очень хорошим уроком для меня и д–ра Боба. Это заставило нас внимательно пересмотреть наши позиции и обратиться за советом к друзьям. Это был один из тех случаев, в результате которых возникла традиция АА, призывающая уважать профессиональных наемных работников и позволяющая прибегать к их услугам. Было вполне понятно, что в отсутствие надежного источника постоянного дохода я не мог продолжать уделять все свое рабочее время только делам АА, да и д-р Боб мог заниматься ими не более половины рабочего дня. Мы не могли рассчитывать на то, что гости того памятного обеда у м-ра Рокфеллера будут поддерживать нас бесконечно. Это противоречило бы складывающейся в то время традиции о недопустимости принятия посторонней денежной помощи. Ни он, ни я не могли получать деньги из групповых фондов, т.к. они предназначались на содержание нашей штаб-квартиры. Доходы от книги целиком поступали в резервный фонд АА, и мы не имели права пользоваться ими.
Казалось, что единственным решением этой проблемы является получение авторских гонораров, при условии, что объемы продажи книги будут достаточно велики. Таким образом, мы могли получить вознаграждение за написание книги и усилия по организации нашего издательства. Однако не будет ли это рассматриваться как профессиональное занятие в том смысле, который подразумевается нашей Традицией?
Некоторые члены АА говорили, что это на самом деле превратит нас в профессиональных работников, т.к. мы будем делать деньги на АА. Однако наш опыт, полученный на основании других примеров, свидетельствовал, что это не обязательно так. Наши клубы платили жалованье своим домоправителям, большинство из которых были членами сообщества. Они не получали никаких денег за свою деятельность в рамках Двенадцатого Шага, но им платили за исполнение обязанностей уборщиков и поваров. Было просто необходимо, чтобы они трудились у нас полный рабочий день. Мы только недавно приняли одну женщину-алкоголика на полную ставку в наш нью-йоркский офис. Была ли она «профессиональным анонимным алкоголиком»? Очевидно, нет. Она получала жалованье за специальные услуги в качестве секретаря.
С момента, когда стартовал проект нашей книги, мой образ мыслей менялся от одной крайности до другой. Иногда мне хотелось сохранить свою треть акций и получать авторские отчисления. Мне казалось, что я заслуживаю полного денежного вознаграждения за свою работу над книгой. В другое время я чувствовал, что не должен брать ни цента, как бы трудно нам Лоис не приходилось.
Вскоре после эпизода с финансовым расследованием в Нью-Йорк приехал отец Эд Даулинг, наш друг из ордена иезуитов из Сент-Луиса. Все еще оставаясь озадаченным, я рассказал ему обстоятельства дела. Он спросил: «Вы считаете, что должны полностью посвящать все свое время АА?» Я ответил: «Да, и возможно, так будет всегда». Тогда он спросил, не могу ли я стать платным врачом и получать деньги за работу в рамках Двенадцатого Шага. Я ответил ему, что ответ на этот вопрос был получен уже давно. Я ни в коем случае не мог этого сделать, так же как никто из других членов нашего сообщества, невзирая на последствия. «Ну, Билл, — сказал отец Эд, — если бы это касалось только Вас, Вы, конечно, могли бы надеть власяницу и ничего не иметь. Но как быть с Лоис? Когда-то, женившись на ней, вы обязались поддерживать ее. Предположим, вы оставите ее на милость ваших друзей, чтобы иметь возможность бесплатно заниматься организаторской работой для АА. Но будет ли это соответствовать тем обязательствам, которые вы принимали на себя, вступая в брак? Мне кажется, наилучшим вариантом было бы получение авторских отчислений».
Это означало, что мне и д-ру Бобу, конечно, никогда не следовало брать денег за работу в рамках Двенадцатого Шага, но мы могли бы получать компенсацию за специальные услуги. Мы оба согласились с примиряющей позицией отца Эда и продолжали придерживаться ее впредь, и мне приятно сообщить, что такой статус для меня и д-ра Боба был впоследствии признан принципиально правильным всем нашим сообщество. Продолжение следует.
[25.09, 12:51] Владимир: Город Выздоровления. Адам Т. Часть 1.
Адам Т. Лос-Анжелес, штат Калифорния
(Начало)
Меня зовут Адам, я зависимый. Сначала хотелось бы поблагодарить Комитет за то, что попросили прийти, и отспикерить сегодня. Участие в NA – всегда честь, это всегда привилегия. Главное – это ответственность отдавать то, что так бескорыстно отдали мне. Хочу поприветствовать вас – те, кто новички, или те, кто пробует AN еще раз. Может, вы не знаете, получится ли у вас в этот раз. Может вам не хочется быть здесь.
Я лично ненавидел всех вот этих вас, счастливых людей. Меня выпускали из центров, и мне ни за что не хотелось связываться с этим. Ведь многим нужно раскумариться, чтобы не чувствовать себя чужим. Мне просто хотелось быть подальше от всех. И я шел по этой дороге стыда: у меня было столько брелков, медалей… Семнадцать лет я вставал и брал их, в покер могу ими играть, бред полный. Серьезно, вообще не шучу, но я шел по этой дороге стыда снова и снова; и что я делал? Я влезал в ваши головы и оттуда смотрел сам на себя и говорил: ≪Ну, и лузер! Почему до тебя не доходит? Да что с тобой вообще?≫. В смысле, я знаю, что впередиидущие осуждали меня, понимаете? Ну, ведь мы никого не оцениваем? (Смех) Правильно? Они говорят: ≪О-о-о, в NA мы никого не оцениваем≫. Слыхали такое? Через пять минут говорят: ≪Нужно держаться победителей≫. (Смех) Так ведь, да? (Смех)
Знаете, в выздоровлении куча есть вещей, которые совсем не обязательно есть в базовом тексте. Вот тебе говорят: ≪Не принимай больших решений на первом году≫. Ребята, да вы вообще Третий Шаг видели? (Смех) Это все из центров идет. (Смех) А вот еще – типа, не вступай в отношения на первом году. Да никто не знает, потому что никто не пробовал. (Смех) Понятно, всегда найдется парочка, всегда в нашей толпе сидит пара ≪святых≫. Как только у тебя нимб появляется, все сразу тебя хотят придушить.
Но вот то, что мне нравится – это – ≪Бог не дает нам то, что нам не по силам≫. И знаете, если бы это было правдой, – тогда зачем мне помощь Бога вообще? И чем дольше я трезвый от наркотиков, чем дольше я выздоравливаю, тем больше мне абсолютно точно нужна помощь Бога. И NA сделало для меня то, что я ни за что бы не смог сделать для себя сам. Для нас это делается коллективно, групповым сознанием то, что ни одному из нас не под силу.
И знаете, я ни за что не хотел признаваться в этом, что вы нужны мне. Мне кажется, чаще всего в выздоровлении мы говорим, это важнее всего в выздоровлении – ≪Да, и мне тоже≫. И знаете, я никогда не мог понять это, потому что для меня, как и для многих из нас – это болезнь изоляции.
Болезнь, в которой ты отрезан, ты другой. Но, в конце концов, я начал ложиться в центры (и я не рекламирую центры). Но к тому времени, когда я по-настоящему стал чистым и отлежал в 28 центрах.
Я помню, говорю спонсору:
– Знаешь, а я 28 раз был на лечении. Я-то надеялся, что он от меня откажется, от лузера.
А он мне говорит, прямо в глаза смотрит и говорит:
– Это не значит, что ты зависимый.
Я подумал:
– Гонишь, что ли?
Он говорит:
– Нет, ты просто за наш базовый текст – полмиллиона долларов заплатил. (Смех)
А мне смешно не было. Ничего смешного вообще! Мой опыт показал мне, что любая схема, если она хочет оградить зависимого от искушения – она точно не сработает. Понимаете, центры – это такое замечательное место для меня, чтобы набраться ≪жирка≫ для еще одного захода. Но лечение никогда не решало проблемы. А я-то всегда думал, что проблема в наркотиках.
А он говорит мне:
– А вот тот пакет с отравой, трубка крека – ты думаешь это твоя проблема? Если у тебя проблема эта – значит ты не зависимый. А если ты тот зависимый, про которого пишут в литературе – тогда не в наркотиках твоя проблема.
И знаете, чтобы понять, что он имел в виду, у меня еще лет 10 ушло, потому что к старшим классам уже было понятно, что я не в состоянии жить с наркотиками. Знаете, обоссанные штаны, слюни пускал на парту в 7 классе, да? Каждому было ясно, что я не способен жить с наркотиками. Меня назвали ≪космическим≫, все думали, что я азиат, потому что я глаза никак не мог раскрыть до конца. (Смех) Да я не мог жить с наркотиками! Но если ты – выздоравливающий зависимый, то ты поймешь, что важнее тот аспект твоей болезни – что ты не можешь жить без наркотиков. И у меня такие мозги, – они постоянно возвращают меня обратно, к пакету с отравой. И у меня такие мозги, которые готовы спорить с кем угодно, о чем угодно, и когда угодно. Ты говоришь: ≪Это черное≫, а я говорю тебе: ≪Белое!≫. Ты говоришь: ≪Ехать направо≫, а я поеду налево и пошлю тебя при этом. (Смех) И при этом я буду тебя винить во всем.
надежды: грязный, заблудший, я опять всех подвел…
Помните, это офигенное ощущение: детокс? (Смех) Знаете, я в методоновой Программе 10 лет провел, понимаете ? И заходит эта женщина, и она типа из панелей б/у, из какого-то нано-жидкостного сообщества. (Смех) Вся от ≪Кленси≫ такая (Смех) в строгом костюме, смотрит на нас и говорит: ≪Если бы я и могла вам дать этот весь дар выздоровления, – я бы не стала этого делать≫. А я что говорю? Я смотрю на своего приятеля и говорю: ≪Вот, сука≫. (Смех) А она говорит: ≪Причина, по которой я не хочу отдать вам этот дар выздоровления, это то, что не хочу забирать у вас билет на это путешествие≫. И все эти годы спустя я понимаю, что то самое путешествие в выздоровлении, точно так же, как путешествие к капитуляции, которое придется совершить каждому, и каждому зависимому – оно очень личное. И слава Богу, что мы в NA не добиваем своих раненых, – пустая была бы комната. (Смех)
Кстати, если ты новичок, я хочу поприветствовать тебя здесь. Мы единственные люди, которым реально повезло, потому что мы выпрыгнули из горящего дома. Если ты сидишь здесь сегодня и думаешь, как бы раскумариться, то это точно лучше, чем торчать у барыги и думать, как бы стать чистым. (Смех, аплодисменты) Есть целая куча людей, которые сидели рядом с нами и которые сейчас там и думают об этом. В одном из мотелей я знаю, что к чему там. Знаешь, это не просто иногда оставаться здесь, но почти также трудно возвращаться сюда. И для меня, как и для многих из нас, эта дверь проворачивалась по кругу много-много раз. А потом, на каком-то этапе она захлопывается и в конце я мазался отравой в тюрьме округа, я раскумаривался на лечении. Заставлял людей слать мне отраву по почте, а потом я уже не смог приходить сюда, понимаете? Я ходил в ту клинику каждое утро. Эта болезнь убивала меня каждый день, но она не хоронила меня.
[25.09, 12:51] Владимир: Истории из Книги Анонимные Алкоголики "ИСТОРИЯ ДЖИМА"
Врач, один из первых членов первой группы АА для черных, рассказывает о том, как обрел свободу, работая среди своих людей.
Я родился в маленьком городке в штате Вирджиния, в обычной религиозной семье. Мой отец, афроамериканец, был сельским врачом. Помню, в детстве мама одевала меня точно так же, как моих двух сестер, и я ходил с кудряшками до шести лет. В этом возрасте я пошел в школу и так избавился от кудряшек. Позже я понял, что уже тогда у меня были страхи и предубеждения. Мы жили всего за несколько домов от баптистской церкви, и я вспоминаю, что, когда у них бывали похороны, я часто спрашивал у своей матери, каким человеком был умерший – хорошим или плохим, и куда он попадет – в рай или в ад. А тогда мне было около шести.
Моя мать была новообращенной и превратилась в истинного религиозного фанатика. Это было ее самым выраженным невротическим проявлением. По отношению к нам, своим детям, она была очень властной. Мать вбила мне в голову чрезвычайно пуританские представления о взаимоотношениях полов, а также о женственности и мужественности. Я уверен, что мое видение жизни резко отличалось от взглядов среднего члена того общества, в котором я вращался. Со временем этот факт повлиял на мою жизнь негативным образом. Сейчас я это осознаю.
Примерно в это время, когда я учился в начальной школе, со мной произошел инцидент, который запомнился мне на всю жизнь, потому что мне стало ясно, что на самом деле я – прирожденный трус. На перемене мы играли в баскетбол, и я нечаянно поставил подножку одному мальчику, который был лишь немного крупнее меня. Он схватил мяч и ударил меня им по лицу. Это был достаточный повод для драки, но драться я не стал. После перемены я понял, почему. Мне было страшно. Это меня очень ранило и беспокоило.
Мама была воспитанницей старой школы и считала, что все люди, с которыми я общаюсь, должны соответствовать определенным критериям. Разумеется, к тому времени все уже изменилось; проблема была в том, что при этом не изменилась она. Не знаю, было ли это правильным, но, по крайней мере, я знаю, что другие придерживались иного мнения. Дома нам не дозволялось даже играть в карты, однако папа время от времени давал нам немного пунша с виски, сахаром и теплой водой. У нас в доме виски не было нигде, кроме как в личных запасах отца. Я в жизни не видел его пьяным, хотя он, бывало, выпивал глоток с утра и обычно еще один вечером, и я тоже; большую же часть времени он держал виски в своем кабинете. Мать я видел за употреблением алкоголя исключительно на Рождество, когда она выпивала немного горячего напитка на основе рома или легкого вина.
На первом году моей учебы в средней школе мать предложила мне не идти в кадетский корпус. Она достала медицинскую справку, чтобы я не был обязан это делать. Не знаю, была ли она пацифистом или же просто думала, что в случае еще одной войны это будет играть определенную роль при наборе в армию.
Приблизительно в то же время я осознал, что мое отношение к противоположному полу не совсем совпадало с взглядами большинства знакомых мне юношей. Полагаю, по этой причине я женился гораздо раньше, чем если бы меня воспитывали иначе. Мы с женой вместе уже около тридцати лет. Ви была первой девушкой, с которой я пошел на свидание. Тогда мне пришлось пострадать из-за нее, потому что она была не такой девушкой, какую моя мать хотела видеть в качестве невестки. Самое главное, она уже выходила замуж, и я был ее вторым мужем. Мать это так возмущало, что на первом году нашего брака она даже не позвала нас к себе на рождественский ужин. После рождения нашего первого ребенка оба моих родителя стали союзниками. Позже, когда я стал алкоголиком, они оба отвернулись от меня.
Мой отец был родом с Юга, где перенес много лишений. Он хотел дать мне самое лучшее и считал, что добьется этого, только если я стану доктором. С другой стороны, полагаю, у меня всегда была склонность к медицине, хотя мое видение медицины никогда полностью не совпадало с видением среднего человека. Я занимаюсь хирургией, потому что при этом имеешь дело с тем, что можно видеть, осязать. Однако когда я учился в аспирантуре и интернатуре, помню, очень часто, пытаясь поставить больному диагноз, терялся в догадках и, в конце концов, ставил его наугад. У отца же было иначе. Думаю, он обладал даром интуитивно определять болезнь. С годами отец создал весьма успешный бизнес – магазин «товары почтой», ведь в то время заработки медиков были не так уж велики.
По-моему, я особо не страдал из-за сложившейся расовой ситуации, поскольку родился в этой среде и ничего иного не знал. На деле, ни с кем плохо не обращались. А если это все же случалось, человек мог только обижаться, но поделать ничего не мог. С другой стороны, у меня сложилась совершенно другая картина жизни в более южных районах страны. Это было в значительной мере связано с экономическими условиями, так как я часто слышал от отца о том, что его мать, бывало, брала мешок из-под муки, вырезала в дне и двух углах дырки, и получалась сорочка. Когда папа, наконец, уехал учиться в Вирджинию, он, естественно, чувствовал такую обиду на южан, что даже не вернулся туда на похороны матери. Он сказал, что не желает снова ступать на землю дальнего Юга, и больше там не бывал.
Я учился в начальной и средней школе в Вашингтоне, округ Колумбия, а затем – в Гарвардском университете. Интернатуру я проходил в Вашингтоне. У меня никогда не было особых проблем с учебой. Со своей работой я тоже справлялся. Неприятности начинались, только когда я оказывался среди групп различных людей. Что же до занятий, я всегда получал средние оценки.
Я начал действительно много пить примерно в 1935 году. С 1930 по 1935 годы из-за Великой депрессии и ее последствий дела мои шли все хуже и хуже. Тогда у меня была собственная медицинская практика в Вашингтоне, но она уменьшалась. Отцовский бизнес также начал приходить в упадок. Поскольку папа большую часть своей жизни прожил в маленьком городке в Вирджинии, крупных сумм у него не было, а отложенные им деньги и приобретенная собственность находились в Вашингтоне. С его смертью в 1928 году, когда ему было под шестьдесят, ответственность за все его предприятия легла на мои плечи. Первые пару лет все шло неплохо, потому что бизнес по инерции продолжал работать. Но, когда экономическое положение в стране ухудшилось, дела пришли в беспорядок, а вместе с ними – и я. Думаю, к тому времени я напивался всего три-четыре раза, и у меня определенно не было проблем со спиртным.
Мой отец приобрел ресторан, полагая, что мне будет полезно заниматься им какую-то часть своего свободного времени. Там я и встретил Ви. Она пришла туда пообедать. Когда со дня нашего знакомства прошло около полугода, однажды вечером она, чтобы отделаться от меня, решила пойти в кино с другим другом. Один мой очень хороший друг, владевший аптекой через дорогу, пришел лишь двумя часами позже и сказал, что видел Ви в центре города. Я ответил, что она говорила мне, что собирается в кино, и расстроился, как дурак. Беспокойство росло, как снежный ком, и я решил пойти напиться. Это был первый раз в моей жизни, когда я действительно напился. Мое душевное равновесие нарушил страх потерять Ви и мысли о том, что, хотя она и имела право поступать, как пожелает, ей следовало сказать мне правду. В этом и была моя проблема. Я думал, что все женщины должны быть идеальными.
Полагаю, приблизительно до 1935 года я, на деле, не был патологическим пьяницей. К этому времени я потерял практически всю собственность, за исключением своего жилья.
Положение все ухудшалось, и мне пришлось отказаться от множества вещей, к которым я привык, а это было не так легко. На мой взгляд, это было главной причиной, подтолкнувшей меня к пьянству. Я начал пить в одиночку. Я приходил домой с бутылкой и, точно помню, озирался, проверяя, не наблюдает ли за мной Ви. Что-то должно было подсказать мне тогда, что в моей жизни не все в порядке. Я помню, как она на меня смотрела. Через какое-то время она стала говорить со мной об этом, и я отвечал, что сильно простудился, или, что мне нехорошо. Так продолжалось, может, пару месяцев, а затем она снова стала донимать меня беседами о моем пьянстве. В тот период запрещенный некогда виски вернулся на прилавки, и я, бывало, шел в магазин, покупал бутылку, уносил ее в свой кабинет и прятал под стол, и скоро там собралась куча пустых бутылок. С нами тогда жил мой шурин, и я говорил Ви:
«Может, это бутылки брата. Не знаю. Спроси у него, а я ничего не знаю об этих бутылках». Я не только чувствовал, что вынужден пить; я, на деле, хотел выпить. С этого момента моя история ничем не отличается от истории среднего пьяницы.
Я поехал в такое место, где мог с нетерпением ждать выходных, чтобы напиться, и утешать себя мыслью, что выходные принадлежат мне, и тот факт, что на выходных я пью, не мешает ни моей семье, ни моему бизнесу. Однако выходные переходили в понедельники, и скоро я уже пил каждый день. Моего заработка едва хватало, чтобы обеспечивать семью.
В 1940 году произошел один примечательный инцидент. Как-то в пятницу вечером ко мне на прием пришел мужчина, с которым я был знаком много лет. До этого его долго лечил мой отец. Его жена на тот момент болела около двух месяцев, и он предъявил мне список лекарств. Я выписал ему рецепт. На следующий день, в субботу, он снова зашел ко мне и сказал: «Джим, я тебе должен за вчерашний рецепт. Я не заплатил за него». Я подумал: «Знаю, что не заплатил, ведь я тебе ничего не выписывал». Он продолжил: «Ну, тот рецепт, который ты мне вчера вечером выписал для моей жены». Тут мной овладел страх, потому что я ничего подобного не помнил. Это был первый провал в памяти, который я вынужден был признать таковым. На следующее утро я отнес этому чело- веку другой рецепт и обменял его на тот пузырек, который был у его жены. И тогда я сказал своей жене: «Надо что-то делать». Я отдал пузырек на анализ одному своему очень хорошему другу, фармацевту. Оказалось, что с лекарством все в порядке. Но теперь я знал, что не могу остановиться и представляю опасность для самого себя и других.
У меня состоялась длинная беседа с психиатром, но это ни к чему не привело. Кроме того, я поговорил со священником, которого очень уважал. Он все свел к религии и сказал, что я хожу в церковь не так регулярно, как следует, и что, по его мнению, это в той или иной степени является источником моей проблемы. Меня такое предположение возмутило, ибо незадолго до окончания средней школы мне было откровение о Боге, весьма усложнившее мне жизнь. Ко мне пришла мысль, что если Бог, как говорит мать, есть Бог карающий, он не может быть Богом любящим. Это не укладывалось у меня в голове. Мое сознание противилось этому, и с того времени я бывал в церкви, думаю, немногим более 10 раз.
После того случая в 1940 году я стал изыскивать иные способы заработать себе на жизнь. У меня был один хороший друг, который работал в правительственной структуре, и я обратился к нему с просьбой пристроить меня туда. Он помог мне получить работу. Около года я работал на правительство, а по вечерам продолжал принимать пациентов. Затем наши учреждения децентрализовали. Тогда я отправился на юг, потому что мне сказали, что в том округе штата Северная Каролина, куда я собрался, действует сухой закон. Я посчитал, что это мне очень поможет. Познакомлюсь там с новыми людьми и буду вести трезвый образ жизни.
Однако по приезде в Северную Каролину я обнаружил, что ни- какой разницы нет. Штат был другим, а я – прежним. Тем не менее, я оставался там трезвым около полугода, так как знал, что позже должна приехать Ви и привезти с собой детей. В то время у нас было две дочери и сын. Потом что- то случилось. Ви получила работу в Вашингтоне, тоже в государственном учреждении. Я начал спрашивать у людей, где можно достать спиртного, и, разумеется, выяснилось, что это нетрудно. По-моему, виски стоил там даже дешевле, чем в Вашингтоне. Дела мои неуклонно ухудшались, пока не дошло до того, что правительство решило провести у меня проверку. Будучи алкоголиком, я все же ухитрился ее пережить благодаря своей ловкости и остатку здравого смысла. Затем у меня случилось первое сильное желудочное кровотечение, из-за чего я дня четыре не мог работать. Помимо этого, появилось мно- жество финансовых проблем. Я занял пятьсот долларов в банке и триста – у ростовщика, и довольно быстро пропил деньги. После этого принял решение вернуться в Вашингтон.
Жена приняла меня хорошо, несмотря на то, что жила в одно- комнатной квартире. Ей пришлось переехать в это скромное жилище из-за финансовых затруднений. Я пообещал, что буду по- ступать правильно. Теперь мы оба работали в одной организации. Я продолжал пить. Однажды вечером, в октябре, я напился, заснул под дождем и проснулся с воспалением легких. Мы продолжали работать вместе, и я все пил. Но, полагаю, в глубине души мы оба знали, что я не могу завязать. Ви думала, что я не хочу бросать пить. У нас случилось несколько драк, и в ходе одной или двух из них я ударил ее кулаком. Она решила, что больше не желает так жить, и потому отправилась в суд и поговорила с судьей. Они разработали план, согласно которому она больше не обязана будет сносить мои приставания, если не захочет.
Я уехал на несколько дней к матери, чтобы все улеглось, по- тому что окружной прокурор прислал мне повестку, в которой говорилось, что я должен явиться к нему на беседу. Ко мне пришел полицейский и через дверь спросил, дома ли Джеймс С., но такового там не было. Он приходил еще несколько раз. Через десять дней я попал за решетку за нахождение в общественном месте в пьяном виде. При этом в участке оказался тот самый полицейский. Мне пришлось заплатить залог в размере трехсот долларов, так как он носил в кармане все ту же повестку. Итак, я отправился к прокурору, и мы договорились, что я буду жить у матери, что означало раздельное проживание с Ви. Я продолжал работать и обедать вместе с Ви, и никто из наших знакомых по работе не знал, что мы живем отдельно. Мы очень часто вместе приезжали на работу и уезжали с нее, но сложившаяся ситуация меня по-настоящему уязвляла.
В ноябре, получив зарплату, я взял отгул на несколько дней, чтобы отпраздновать свой день рождения двадцать пятого числа. Я, как обычно, напился и потерял деньги. Кто-то их у меня забрал. Это было обычным делом. Иногда я отдавал деньги матери, а потом возвращался и выбивал их у нее. Я был почти полностью разорен. В кармане у меня осталось, наверное, пять или десять долларов. Как бы то ни было, двадцать четвертого числа, пропьянствовав весь предыдущий день, я, должно быть, решил повидаться с женой и получить от нее хоть какое-нибудь утешение или, по крайней мере, поговорить с ней. Не помню, отправился ли я ней на трамвае, пешком или на такси. Я ясно помню только то, что Ви стояла на углу 8-й и Эл с каким-то конвертом в руке. Помню, что разговаривал с ней, но что случилось дальше – не знаю. На самом же деле я тогда достал перочинный нож и трижды ударил им Ви, после чего пошел домой и лег спать. Часов в восемь пришли двое детективов и полицейский, чтобы арестовать меня за нападение. Когда они заявили, что я напал на человека, притом на собственную жену, я был безмерно поражен. Меня забрали в участок и поместили в камеру.
ничего не говоря. Наконец она спросила: «Вы случайно не Джим С.?» Я ответил:
«Да, это я». Тогда она сказала, что ее зовут Элла Г. Много лет назад, когда я с ней познакомился, она была довольно стройной. Теперь же она весила столько, сколько сейчас, то есть примерно на двести фунтов больше. Поэтому я сперва не узнал ее, но, как только она назвала себя, сразу же вспомнил. В эту нашу встречу она не упомянула ни об АА, ни о том, что мне нужен спонсор. Она лишь поинтересовалась, как поживает Ви, и я сказал ей, что Ви работает, и объяснил, как с ней можно связаться. Через день или два, около полудня, у меня зазвонил телефон. Это оказалась Элла. Она спросила, не буду ли я против, если ко мне придет один человек, чтобы обсудить некое дело. При этом она ни словом не затронула тему моего пьянства, потому что, если бы она это сделала, я бы тут же сказал ей «нет». Я попытался выяснить, что это за дело, но она не призналась, только сказала: «Если ты встретишься с этим человеком, он предложит тебе кое-что интересное». Я согласился. После этого Элла попросила меня постараться, если возможно, быть в трезвом виде. Я прислушался к ее просьбе и в этот день приложил некоторые усилия, чтобы по возможности оставаться трезвым, хотя эта трезвость была весьма призрачной.
Около семи часов вечера пришел мой спонсор, Чарли Г. По- началу он, похоже, чувствовал себя не совсем уютно. Полагаю, он ощущал, что я хочу, чтобы он побыстрее выкладывал, зачем пришел, и убирался. Тем не менее, он начал рассказывать о себе. Он заговорил о своих многочисленных проблемах, а я мысленно спрашивал себя, зачем этот парень распространяется об этом, ведь у меня и своих неприятностей по горло. Наконец, он коснулся алкогольной темы. Он продолжал говорить, а я – слушать. По истечении получаса я все еще хотел, чтобы он побыстрее закончил и ушел, и тогда я успел бы купить виски до закрытия магазина. Но он все говорил, и я осознал, что впервые в своей жизни встретил человека, у которого такие же проблемы, как и у меня, и который, как я искренне полагаю, понимает меня как одного из ряда людей с подобными проблемами. Я знал, что жена меня не понимала, ведь я был искренен, когда давал обещания ей, матери и близким друзьям, но тяга к спиртному была сильнее всего остального.
Послушав Чарли, я убедился, что у этого парня есть что мне предложить. За этот короткий промежуток времени он выстроил внутри меня нечто, что я потерял задолго до того момента – надежду. Потом я проводил его до трамвайной остановки. До нее было всего пол квартала, но идти нужно было мимо двух магазинов. Посадив Чарли в трамвай, я пошел домой и, минуя оба магазина, даже не подумал о них.
В следующее воскресенье мы собрались у Эллы Г. дома. Там были Чарли и еще три-четыре человека. Насколько мне известно, это было первое собрание цветной группы АА. У Эллы мы провели два или три собрания, после чего столько же – в доме ее матери. Затем Чарли или кто-то другой предложил нам попробовать найти место для собраний при какой-нибудь церкви или в другом общественном здании. Я переговорил об этом с несколькими священниками; все они находили идею прекрасной, однако помещения не предоставляли. В конце концов, я обратился в одну организацию, которая любезно позволила нам пользоваться одной из принадлежащих ей комнат за два доллара за вечер. В то время мы собирались по пятницам. Сначала, конечно, группа была невелика; на собраниях присутствовали, по большей части, только
Ви и я. Но потом нам удалось привлечь к участию в них еще пару человек, и с того момента группа, естественно, стала расти.
Я не упомянул, что Чарли, мой спонсор, был белым. Когда мы основали свою группу, нам стали помогать и другие группы города, членами которых были белые. Многие из них приходили к нам, оставались и рассказывали нам, как проводить собрания. Кроме того, от них мы много узнали о работе по Двенадцатому Шагу. На деле, без их помощи мы, возможно, не смогли бы продвигаться вперед. Они сэкономили нам огромное количество времени и избавили от напрасных усилий. Помимо этого, они оказывали нам материальную помощь. Даже когда мы платили те самые два доллара за вечер, они часто платили за нас, ведь наши сборы были так малы.
В этот период я не работал. Ви заботилась обо мне, а я посвящал все свое время формированию нашей группы. Над этим я работал в одиночку полгода. Я занимался тем, что сводил вместе разных алкоголиков, потому что в глубине души хотел спасти мир. Я нашел это новое «нечто» и хотел поделиться им с каждым, у кого есть проблемы. Мир мы не спасли, но нам все же удалось помочь некоторым отдельным людям.
Вот и весь мой рассказ о том, что для меня сделали АА.
Продолжение следует...
[25.09, 12:51] Владимир: 298
Мощное начало
Даже только что появившиеся в АА новички находят неизъяснимое удовольствие в том,
что оказывают помощь другим алкоголикам, которые еще более незрячи, чем они. Это
дары такого рода, когда никто ничего не требует взамен, не ждет никакой платы от
страдающего алкоголика и даже никакой любви.
Оказывается, что подобная самоотдача содержит в себе вознаграждение независимо от
того, оказали мы реальную помощь другому алкоголику или нет. Характер того, кто
стремится помочь товарищу по несчастью, еще, возможно, полон недостатков, но он
чувствует, что Бог позволил ему положить хорошее начало. Он понимает, что его
ожидают новые тайны, радости и переживания, о которых он даже не мечта