Предыдущая публикация
Аннушка.
Часть 21.
Вася очнулся на припорошённой снегом скамейке, как оказался на этом темном полустанке он не помнил, несколько дней беспробудного пьянства с незнакомцами в поезде сделали своё дело, память отшибло начисто. Поодаль светились желтым светом оконца небольшого домика, где коротала время Ульяна, смотритель полустанка.
Начало истории
Была она высокой, грудастой, громкоголосой, не боялась ни лихих людей, ни волков, лихо управлялась со старым ружьишком, оставшимся в наследство от отца. Недалеко от полустанка находилось село Антоновка, в котором она жила вместе с матерью и поселение это было необычным, ибо возникло оно возле лагеря для политзаключенных. Многие жители села работали при нём, проживали здесь и те, кому после того как они отбыли наказание некуда было ехать. В отличии от других сёл положение с мужчинами здесь было получше, всё-таки охрана лагеря требовала мужских рук, но Ульяна была одинокой, не нашлось в её сердце места для местных парней. Работу она свою любила и хоть приносить книги и читать во время смены было категорически запрещено, она всё равно брала с собой книгу и читая, мечтала, представляя себя на месте главного героя или героини. То была она Дарьей из «Девочки из города» и пыталась найти общий язык с приемной дочерью Валентинкой, то с замиранием сердца следила она за Лизой и Морисом из «Всадника без головы». Любовь к литературе привила девушке странная поломойка, убиравшая местную библиотеку и клуб. Была она из тех, кто остался в Антоновке после того, как отбыл наказание. Немногословная, даже замкнутая женщина молча убирала помещения, дружбы ни с кем не водила, пока однажды судьба не столкнула её с Ульяной, та, задумавшись, опрокинула ведро с водой. Грязные потоки разлились по полу, но вместо того, чтобы разораться, как сделала бы любая на её месте, поломойка молча взяла тряпку и начала собирать разлитую воду. Девушка бросилась ей помогать, так родилась эта странная дружба двух разных людей, объединённых любовью к книгам.
Возникший в дверях в облаке морозного пара гость, несмотря на увечье был не похож на местных парней, небольшой рост, миловидные черты лица, которые не испортила даже недельная пьянка, а благодаря своей сухощавости тридцатилетний Вася был похож на молодого парня, а не взрослого мужика.
-Хозяюшка, нет ли у тебя воды? -спросил он, стуча зубами от холода, -и не подскажите, ли вы мне, где я нахожусь?
Ульяна подала железную кружку, назвала полустанок, с жалостью глядя на его культяпки, выглядывающее из засаленных рукавов фуфайки.
- Воевал? -спросила она, кивая на его руки.
-Есть такое-ответил Вася, привычным жестом удерживая кружку у рта,- одно не пойму, как я здесь оказался?
-Мне-то откуда знать? Может из проходящего мимо поезда выбросили? Похоже ты из этих,-она щелкнула пальцами себя по шее, любителей залить за воротник.
-Вообще-то я не пью-признался ей гость,-просто навалилось разного, не сдюжил. Главное, как в поезд сел помню, как с мужиками познакомился тоже, а дальше провал, ничегошеньки не знаю.
-Куда ехал-то? -спросила девушка.
-А куда глаза глядят-ответил гость, глядя на неё своими красивыми глазами.
-А родные у тебя есть? -продолжила она разговор, пододвигая к нему поближе табурет.
-Да нет никого-лихо соврал он, разом вычеркнув всех родных, жену и детей из своей жизни. Он и сам не мог объяснить почему он всем говорил, что нет у него никого, наверное, не хотел лишних расспросов или начав новую жизнь не хотел вспоминать прошлое.
-Что читаете? О, Майн Рид? Ну и как вам, понравилось? -перевел он их разговор в другое русло.
-А вы читали?
-Читал, в другой жизни, правда,- в тепле небольшой комнаты Вася расслабился, его потянуло в сон, а ещё сильно засосало под ложечкой, он невольно сглотнул и этот увидела Ульяна.
-Вы, наверное, голодный? У меня творог есть, немного правда, но зато с мёдом и хлеб имеется, вы фуфаечку вон на тот гвоздик повесьте и присаживайтесь вот сюда, я вам чайку налью,-быстро говорила она, стараясь скрыть заалевшие от смущения щёки. Приглашая гостя к столу, она нарушала все мыслимые и немыслимые запреты, зная какое наказание её ждёт в том случае если про это узнает начальство, но не могла она устоять перед гостем, его беззащитность, неловкие движения в попытках снять с себя одежду, худоба вызвали в ней бесконечную жалость. Ел Вася аккуратно, приспособившись брать еду без кистей, но горячую железную кружку взять культяпками не решился, Ульяна пришла на помощь, держа кружку у его рта. Чтобы снять неловкость она продолжила разговор про книги и с удивлением увидела, как начитан гость, как много он знает и с легкостью поддерживает разговор. Наевшись, Вася начал читать стихи по памяти, а знал он их большое количество.
Ты-шелест нежного листка,
Ты- ветер, шепчущий украдкой,
Ты-свет, бросаемый лампадкой,
Где брежит сладкая тоска.
Мне чудится, что я когда-то
Тебя видал, с тобою был,
Когда я сердцем то любил,
К чему мне больше нет возврата –тихо прочел он при свете керосиновой лампы.
-Красиво! Люблю Бальмонта-сказала Ульяна.
-Вы? -удивился гость, удивившись тому, что в этом захолустье знакомы с творчеством поэта, - он уехал за границу в двадцатых годах, стихи его запрещены, мне мама их в детстве читала, я запомнил. Хотите я ещё вам почитаю?
-Хочу-согласилась Ульяна, умолчавшая о том, что со стихами Бальмонта её познакомила сельская поломойка.
Вечер сменила ночь, пришло утро. Ульяна попросила Васю обождать её на тропинке, ведущей в село и быстро сдав смену присоединилась к нему, чтобы пригласить нового знакомого к себе в гости.
Ульяна жила со старенькой мамой в небольшом домике на окраине Антоновки. Павла Асафовна родила поздно, по деревенским меркам, но дочь любила без меры, во всём ей потакая. Встретила она, гостя ласково, ужаснувшись тому, как он зарос тут же затопила баню, после которой Ульяна собственноручно подстригла и побрила Васю. Сидя у печи в старенькой, но чистой одежде, оставшейся от мужа хозяйки, разомлевший после бани и горячего кулеша он не смог сдержать слез, забытое чувство теплоты вернулось в его душу.
-Ишь ты, господи, -засуетилась Павла Асафовна, увидев его лицо, - али обидели мы тебя чем, Васенька?
-Всё хорошо, мамку вспомнил, она одна обо мне так заботилась-ответил он, вытирая рукавом рубахи лицо.
-Жива ли матушка? - участливо спросила его женщина, -а жена у тебя имеется? Детки? Живы?
-И жена и дети есть, сыновья, Сергунька да Пашка, теперь подросли должно, помощниками стали.
-А что ж ты по свету мотыляешься? Словно дома у тебя нет?
-Кому нужен калека безрукий? Ярмо на шее, решил, что не поеду в Елошное, не хочу, чтобы жена со мной мучилась, мать сердце рвала, видя каким я стал.
-Увечье чести не отнимет, уж коли таким стал, умей приспособиться, каждый калека хромает по-своему, кто на дне стакана истину ищет, а кто-то только сильнее становится-спокойно сказала Павла Асафовна, рассматривая его порванную фуфайку.
-О матери подумай, для неё плохих детей не бывает, каково ей сейчас, когда знает, что кровиночка её где-то по миру неустроенная бродит? Сердце изболелось небось? Говорят, дурак и в Москве не купит разуму, а ты Василий, как есть дурак! Детей бросил, про мать забыл, жену в стороне оставил!-строго сказала старушка.
-Ничего, погорюют немного, да и забудут! Лизка нового найдёт, а у матери ещё дочери есть, найдёт чем утешиться! –окрысился Вася на справедливые слова старой хозяйки. Ульяна не вмешивалась, внимательно слушала, но не выдержала и сказала тихо:
- Тот, кто живет с калеками, и сам хромать научится, я бы рада была, если бы любый мой хотя бы живым с войны вернулся, что воду в ступе толочь, устали мы, ночь на ногах, пора отдохнуть немного, после договорим, я вам, Вася, на сундуке постелила, он большой, уместитесь, а хотите на полу прилягте, только холодный он, озябните.
-Мне вполне подойдёт, спасибо- ответил, успокоившись, Вася, поднимаясь и проходя к сундуку, стоящему у стены. В избе стало тихо. Ульяна и Вася спали, Павла Асафовна у окна чинила порванную на рукаве фуфайку гостя.
В это время Антип в далекой Франции, ежась на холодном ветру, катил тяжёлую тачку с углём. В лагере было в сто раз тяжельче, чем в хозяйстве Петерс и главное сбежать отсюда не представлялось возможным, деревянные колодки на ногах не давали сделать лишнего шага. Да и следили за ними здесь сильно, усиленная охрана с собаками днем и ночью проверяла бараки и территорию. В лагере служили и русские полицаи, эти зверствовали сильнее немцев, как-то в один из вечеров три полицая до смерти забили русского солдата на глазах тех, кто находился в бараке. Худенький, почти мальчик, пленный лишь прикрывался от их ударов и прежде чем умереть успел выкрикнуть: «Всё равно победа будет за нами!», слова эти, словно пружина подкинула прятавшихся на нарах военнопленных, они кинулись на мучителей и забили их деревянными колодками насмерть, спрятав трупы под нары. Их конечно же хватились, нашли, выстроили всех перед бараками всех заключенных и каждого десятого расстреляли тут же, на месте, в назидании другим. Антип и Николай уцелели, а охрана после того случая и вовсе перестала церемониться с военнопленными, десятки трупов увозили ежедневно в неизвестном направлении, в лагере ходили слухи, что их сжигали для удобрений на поля. Антип ослаб и еле передвигал ноги, вместо еды им предлагалась грязная, немытая картошка, которую даже не варили, а просто кидали на землю, где оголодавшие люди дрались друг с другом за неё. Иногда в картошке попадались мышиные гнёзда, и слепые мышата были деликатесом у тех, кому они доставались. Николай совсем пал духом, превратившись в изможденное существо с безумным взглядом, но Антип не сдавался, каждое утро он делал зарядку, обтирался ледяной водой, понимая, что, потеряв физическую силу он потеряет и жизнь.
Вечером, пытаясь согреться на голых деревянных нарах он думал о доме, Насте, о том, как он будет говорить ей каждый день, как любит её, если останется жив.
-Эй, -позвал он Николая, -дружище, ты как?
-Холодно-стуча зубами ответил друг, Антип подкатился к нему поближе пытаясь согреть своим телом.
-Ничего друг, скоро весна, а там лето, главное перезимовать! Тут один, из недавно поступивших шепнул, что гонят немцев, дерут по чем зря, Сталинград освобожден, скоро, совсем скоро на границу выйдут, верь только в это!
-А мы –то как? Мы тут и сдохнем, как бешенные собаки! Кто про нас вспомнит?
-А Отто? Помнишь, он рассказывал, что помогает пленным сбежать и укрыться? Придёт и наша очередь! Держи-ка,-Антип сунул в руки друга мороженную брюковку, чудом доставшуюся ему сегодня при дележке еды,-перекуси немножко.
-А ты? –Николай жадно вгрызся кровоточившими зубами в корнеплод.
-А я не голодный-тихо прошептал Антип, стараясь не смотреть на то, как ест друг, в животе бурчало и подсасывало под ложечкой от голода. Лишь сила духа помогла продержаться ему год в жесточайших условиях лагеря, Николай не смог и его тело увезли среди десятка других, небрежно брошенных в кузов машины.
Весна 1945 года была ранней, снег сошел быстро, на пригорках зацвела мать и мачеха, вылезла первая зеленая трава. Елошенская детвора с утра объедала пригорки, пытаясь насытить голодные желудки. Молодая крапива, лебеда, едва показавшаяся из-под земли, тут же шла в похлебки и хлеб.
Приболевшая Анна была дома, прибежала покормить внуков, остальные домочадцы уехали на дальние поля и подоить корову недавно отелившуюся. Чувствовала она себя неважно, сердце барахлило, частило, готовое выпрыгнуть из грудной клетки, словно чувствовало что-то, занятая привычным делом она немного успокоилась, но вновь заволновалась, когда по крыльцу прошлепали ноги и в дверь постучала местная почтальонка, Агата, разносившая письма и похоронки по домам. Тяжела и нелегка была её работа, особенно когда разносила она вести о смерти близких людей. Репродуктор в центре села вещал о победе советской армии на всех фронтах, бои уже шли за пределами страны, а похоронки всё шли и шли. Каждую она пропустила через своё сердце, каждый раз опасаясь увидеть фамилию собственного мужа. Как забудешь, как за ночь седели женщины, получивший на руки этот клочок бумаги, как выли и бились головой о стол, понимая, что остались без кормильца, одни одинешеньки с кучей детишек на руках. Но сегодня похоронок не было, были письма и Агата разносила их по бригадам и домам с легким сердцем, видя, как светлеют лица адресатов, получивших заветный треугольник, как заливаются слезами радости их лица и как целуют они весточки, порою многомесячной давности, с фронта. Всюду Агату пытались обнять и расцеловать, совали в карманы гостинцы, парёнки, пирог с кисляткой, рафинд, для её ребятишек, радуясь тому, что близкие люди живы. Вот и Анна не стала исключением, усадила за стол, налила духмяного чая, сама, шевеля губами медленно прочла письмо и аккуратно сложила обратно в треугольник. Агата, следившая за тем, как она читает спросила с беспокойством:
-Анна Егоровна, всё ли ладно? Я смотрю ты сама не своя!
-Всё хорошо, Агата-ответила Анна, наблюдая за детьми, которые под руководством Аполлинария Поликарповича пускали кораблики в деревянном корыте. Розовый от первого весеннего солнца Костик, Вовка, сын Зинаиды, Сергей и Павел дети Васи, Поля дочь Насти, и маленькая, годовалая Анечка, дочка Нюры в сером платке, завязанным на спине узлом весело смеялись и брызгались водой. Маленький теленок на тонких ножках скакал по загородке, радуясь солнцу, встрепанный петух зорко охранял двух оставшихся в живых после зимы паруний, скворец заливался на ветке, у старого скворечника, а она вдруг ясно ощутила, что скоро всё закончится, война эта проклятущая, голод, страх уйдут.
-Перезимовали, выжили и слава Богу-подумала женщина, глядя на детей, -спасибо, господи, -мысленно поблагодарила она его и повернувшись к почтальонке сказала:
-Пей чаек, Агата, письмо хорошее, ты не волнуйся, это я от радости онемела, возьми-ка с собой вот этот сбор, слышала я у тебя младшенький подкашливать начал? Бери, бери, не стесняйся, дети наше главное богатство! Ты чаевничай тут, а я побегу, бригадир на полчасика и отпустил всего, Зорьку подоить, а за письмо спасибо тебе, хорошие вести принесла, радостные!
Она спустилась с крыльца, обняла подбежавших детей, кивнула Аполлинарию Поликарповичу и хромая посмешила на работу.
Продолжение
#аннушкаоттандем
Следующая публикация
Комментарии 59
Вот и Васе повезло,,попал к добрым людям,которые написали Анне о сыне
С П А С И Б О ещё раз