...Жизнь заварена, как чай: Дней набухшие чаинки Чуть горчат и невзначай Собираются в картинки. Звякнет ложка о стекло, Дрогнет времени лекало, То, что было, то прошло, То, что будет, не настало. То, что есть, растворено, Будто сахар, без остатка В чае, что остыл давно, Как старинная загадка. Знаешь наизусть ответ, Что с ним делать - непонятно. Оседает в чае свет, Словно солнечные пятна... Виктор Каган
ЭМИЛЬ ВЕРХАРН (1855-1916) *** Когда на скорбное, мучительное кресло Свинцовою рукой недуг толкнул меня, Я не мечтал о том, чтоб радость вновь воскресла, Как солнце, что от нас ушло в разгаре дня. Цветы грозили мне, злоумышляли клены, Полудней белый зной больные веки жег, Рука, моя рука разжалась утомленно, И счастье удержать, бессильный, я не мог. Желаний сорняки во мне теснились жадно, Друг друга яростно терзая и глуша; Смерзалась, плавилась и разгоралась чадно Моя недобрая, иссохшая душа. Но утешения врачующее слово Ты просто и легко в любви своей нашла: У пламени его я согревался снова, И ждал зари, и знал, что поредеет мгла. Печальных признаков упадк
"В виду того, что отказ гр. Л.Н.Толстого от юбилейных чествований ставит общество в затруднительное положение, сын юбиляра, граф Лев Львович Толстой, предлагает себя в качестве объекта чествования. Самопожертвование юного графа простирается до готовности предложить для юбилейного издания свои произведения вместо отцовских." Новое время 1908 г
Anatoly Golovkov · Московская бывальщина ГРИБ Он стоял почти на каждом подоконнике. И охотно делился собою со всеми желающими. Пластинку Гриба даже дарили молодоженам: на счастье и чтобы внуки скорей появились. Гриб — который в Штатах известен как Комбуча — завезли в империю из Маньчжурии еще в 1904-м. Он стал так популярен, что даже большевики, построившие потом свой Минздрав как сеть, не смели на него посягать. От бабушки я никогда не слышал, сколько там витаминов и какие, но она пила Гриб регулярно, — от изжоги и от икоты, от бессонницы и мигрени. Она дотошно следила, что если выпил с жары стакан — а он кислый такой, едва сладкий! — и осталось мало жидкости, сразу же и долил спитого
Он был красив, как сто чертей, Любил животных и детей, Имел любовниц всех мастей И был со всеми мил… Да полно! Так ли уж права Жестокая молва, Швырнув в ответ ему слова: «Он Пушкина убил!..» Он навсегда покинул свет, И табаком засыпал след И даже плащ сменил на плед, Чтоб мир о нём забыл. Но где б он ни был тут и там – При нём стихал ребячий гам, и дети спрашивали мам: «Он Пушкина убил?» Как говорится, всё течёт, любая память есть почёт, и потому на кой нам чёрт Гадать, каким он был?.. Да нам плевать, каким он был, Какую музыку любил, Какого сорта кофий пил… Он Пушкина убил! Леонид Филатов
ПАНОС КИПАРИССИС Так страшно возвращаться, но сильней всего боишься, возвращаясь, увидеть, что осталось от садов и от кусочка неба наверху и скольких звёзд там не хватает... А что в конце? Какой там танец танцевать? Какая смерть, какая жалость? Надежды памяти истёрты, сожжены И старой школой кажется вся жизнь и раны старые чернеют, открываясь, и двери времени давно отворены – тебя заждались. Твоя душа сияет как жасмин, и ночь из мрака высовывает огненный язык настичь пытаясь. (перевод Александра Рытова)