Взгляни на мир с интересом

Ещё одна красавица 😍 Greta oto, стеклянная бабочка - бабочка тропических лесов Южной Америки. У этого вида бабочек часть крыльев абсолютно прозрачна. Это объясняется тем, что ткань между жилками в этих местах крыльев лишена цветных чешуек. Непрозрачные границы крыльев обычно темно-коричневого или оловянного цвета с красным или рыжим отблеском.

Моника Беллуччи в культовом фильме "Малена", 2000 г.

СНЕГ Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой. Маленький дом – всего в три комнаты – стоял на горе, над северной Рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье. Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь. Городок начал ей нравиться, особенно, когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые. Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар. Татьяна Петровна привыкла и к городку, и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах. Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын-моряк, что он сейчас на Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка. Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда? Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе. Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова. Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла. Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, – он даже не вздрагивал. Потом осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать. «Милый мой старик, – читала Татьяна Петровна, – вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!» «Я часто вспоминаю тебя, папа, – читала дальше Татьяна Петровна, – и наш дом, и наш городок. Все это страшно далеко, как будто на краю света. Я закрываю глаза, и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом. Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи – те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле. Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок – тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи, за рекой и, даже, кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой. Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой. Не знаю. Но лучше не жди». Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью. На нем была отлита смешная надпись: «Я вишу у дверей – звони веселей!» Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом. Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей: веселый звон колокольчика казался ему, очевидно, нахальным. Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшую чеха. Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей. Она вставила их в подсвечники па рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном. Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке. Варя не выдержала. – Зачем ты трогаешь чужие вещи? – сказала она Татьяне Петровне. – Мне не позволяешь, а сама трогаешь? И колокольчик, и свечи, а Рояль – все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила. – Потому что я взрослая, – ответила Татьяна Петровна. Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе. Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. От знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы. – Эвакуированная, – сказал начальник станции. Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы. «Ну что ж! – сказал Потапов. – Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое – и городок этот, и река, и дом». Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу. Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может, заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом! Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо – должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины – шли к проруби за водой. Потапов облокотился о перила, тихо сказал: – Как же это так? Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток. – Наденьте фуражку, – тихо сказала женщина, – вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять. Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала: – Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет. Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание. Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве. – Пойдемте! – сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню. Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями. Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло. – Кто же твоя мама? – спросил он девочку и покраснел. Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить. – Она думает, что она взрослая, – таинственно прошептала девочка. – А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я. – Почему? – спросил Потапов. Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни. Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя – лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма. После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за Рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени. А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала: – Мне все кажется, что где-то я уже видела вас. – Да, пожалуй, – ответил Потапов. Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее Лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился. – Нет, не могу припомнить, – сказал он глухим голосом. Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила. Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее. Потапов слышал, как шелестят страницы, – Татьяна Петровна, должно быть, читала. Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей. что он тоже не спит, но он не решился окликнуть Татьяну Петровну. Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала: – Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги. «Я вспомнил, конечно, где мы встречались, – писал Потапов, – но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году? Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу. Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь, и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему – не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали». Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела на снежный сад за окном, сказала: – Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение? И стоит ли разуверять его? И себя! Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат... Константин Паустовский

На горных склонах Непала и Турции пчелы производят удивительный и опасный продукт - бешеный мед. Это редкая разновидность меда, которая производится некоторыми видами медоносных пчел. Самое интересное, что бешеный мед отличается от обычного своим красноватым оттенком и немного горьковатым вкусом. Этот мед является необычным и вызывает интерес у гурманов и ценителей экзотических продуктов. Особенно известен бешеный мед, производимый самой большой в мире медоносной пчелой Apis dorsata Laboriosa. Они делают свой мед на высотах, где произрастают особые цветы и растения, придавая продукту особый вкус и аромат. Благодаря таким удивительным продуктам, как бешеный мед, мы можем погружаться в мир удивительных вкусов и открывать для себя новые гастрономические изыски, которые природа дарит нам.

«Голос сделал его, может быть, даже более знаменитым, чем некоторые его роли. Его обожали слушать. Его узнавали по голосу. На него оборачивались, когда мы ехали в метро» (Сергей Юрский) Можно без преувеличения сказать, что голос Ефима Копеляна знает вся страна — ведь именно он читал текст от автора в культовом телесериале «Семнадцать мгновений весны». Большого артиста, сыгравшего немало ярких ролей как в ленинградском Большом драматическом театре под руководством Товстоногова, так и в кино, зрители помнят и любят до сих пор. А каким был актёр в жизни? Из воспоминаний о выдающемся актере («Он был прост и величествен». «РГ») Владимир Татосов: Когда о Копеляне говорят только как о замечательном артисте, это далеко еще не все. Помимо того, что Ефим Копелян был великолепным артистом (не случайно его звали «наш Жан Габен»), он был личностью. Он был прост и величествен, как Петропавловская крепость, как Медный всадник, как Нева... Он понимал и любил жизнь во всех ее проявлениях. Сказать, что Копелян был трезвенником, было бы неправдой. Я сам неоднократно позволял себе выпить с ним... Однажды, находясь на гастролях в Москве, придя на спектакль, вдруг слышим, как завтруппой кричит кому-то: «Я вас не пущу! Вы нетрезвый! Вы не имеете права выйти на сцену!» Актер (его недавно приняли в труппу), действительно выпивший, бросился к Копеляну: «Ефим Захарович, ну что за глупость! Я выйду в толпе, кто заметит?» Он, по-видимому, рассчитывал на сочувствие Копеляна. Ефим посмотрел на него и произнес: «Сказать честно? Вы - дважды дилетант. Выпить столько, сколько вы могли бы, вы не выпили, зная, что впереди у вас спектакль. И вы не сможете сыграть спектакль так, как сыграли бы, если были бы трезвым... Не пускай его, ты прав». На следующий день этому артисту вручили билет до Ленинграда. Вот вам Копелян. Еще история. На гастролях в Лондоне мы играли спектакль «Я, бабушка, Илико и Илларион» по инсценировке прозы Нодара Думбадзе. Я играл грузинского паренька Зурико. Копелян с Юрским блистательно играли моих стариков - Иллариона и Илико. Там, в Лондоне, директор театра, прочтя рецензию на спектакль, при всех сказал: «Особо будет отмечена работа Татосова». Приехали в Ленинград. И вот появился приказ о премиях, подписанный директором. Огромный список актеров. Мы с Копеляном читаем, и я говорю: «Странно, а моей фамилии нет. Очевидно, это ошибка машинистки». – «Пошли выясним», - предлагает Ефим. И в кабинете директора задает вопрос: «Почему в списке представленных к премии нет Татосова?» - «Согласно данным режиссерского управления, каждый актер должен выполнить свою норму. Многие ее перевыполнили. Актер Татосов не выполнил даже норму», - ответил директор. И тут Копелян сказал: «Кошка рожает 8-10 котят, а слониха - одного детеныша, но слона!» И мы ушли. Вечером я пришел на спектакль и увидел на доске «дополнение к приказу о премиях». Там была моя фамилия! Вот вам Копелян. Расскажу еще случай. Во время блокады в Ленинграде у актера Театра музыкальной комедии Анатолия Викентьевича Королькевича украли хлебную карточку на месяц. Можете себе представить состояние блокадного дистрофика? На счастье, рядом оказался Копелян. Получив свою карточку, он оторвал половину и отдал Королькевичу. В этом поступке - Копелян. Копелян любил поозорничать. Однажды мы играли спектакль «Правда, ничего, кроме правды». Персонажи - исторические деятели, борцы за свободу, демократию. Я - Даниель Дефо, прикованный к позорному столбу. Освещен прожектором. А внизу, в темноте, заседает «американский сенат». Копелян занят там. Я произношу первую фразу: «Меня зовут Даниель Дефо». И дальше - белый лист. Напрочь забыл текст! Что делать? Пробую еще раз, несколько в иной тональности: «Меня зовут Даниель Дефо». Ничего! Волнение уже бешеное. И когда я в третий раз произнес эту фразу, из темноты раздался шепот: «Очень приятно. А я - Ефим Копелян». И они там внизу давятся от хохота. Представляете, что со мной? Я только кусал губы. Отвернуться не могу – «закован» в доски. И тут текст всплыл в памяти... Когда закрылся занавес, каждый считал своим долгом подойти и сказать: «Ну, спасибо, родной! Очень приятно...» "Стрелецкие" посиделки Мы вместе снимались, по-моему, во всех историко-революционных фильмах и в фильмах о Гражданской войне: Копелян - Троцкий, я - Свердлов, он - меньшевик, я - большевик, он - полковник Белой армии, я - комиссар. Впервые мы встретились на съемочной площадке в фильме Юрия Озерова «Кочубей». Копелян - Орджоникидзе, я - секретарь крайкома по фамилии Крайний. В период моей работы в БДТ мы часто вместе ездили на съемки. Быстро разгримировывались после спектакля и мчались на вокзал, чтобы успеть на «Красную стрелу». Утром - съемки на «Мосфильме». Тогда в «Стреле» был маленький буфет, и всегда к нему тянулась длинная очередь. Буфетчица нас знала, пускала в служебную часть и говорила: «Сами тут распоряжайтесь». Мы ужинали вдвоем. Долго разговаривали, спать не хотелось. Продолжили разговоры в купе. Заснули только под утро. И вот Москва. В отличие от Ленинграда - яркое солнце. А мы, невыспавшиеся и «напозволявшие», выходим на перрон. Копелян надевает темные очки и произносит: «Утро стрелецкой казни». Вдумайтесь в эту гениальную фразу: мы приехали в Москву рано утром на «Стреле»! Многие утверждают, что Копелян курил только трубку. Но я знаю, что днем он курил сигареты «Мальборо», а вечером вынимал трубку (у него была целая коллекция). «Мальборо» были тогда дефицитом в стране. «Ефим Захарыч, не дадите закурить?» - довольно часто обращались к нему. «Курите», - и протягивал пачку. «Слушайте, где вы их берете?» - «Это вы берете, а я их покупаю», - прищурив глаз и подняв левую бровь, отвечал он. Ефим Копелян ( 12 апреля 1912 – 6 марта 1975)

Светлана Светличная - одна из ярчайших звезд советского кино.

В больницу на майора Гаврилова приезжали посмотреть немецкие офицеры, удивленные его стойкостью. Благодаря его подвигу Брестская крепость оборонялась более месяца. Петр Михайлович Гаврилов родился 17 (30) июня 1900 г. в селе Альвидино Казанской губернии (ныне Пестричинский район республики Татарстан). Принимал участие в Гражданской войне. С сентября 1925 г. на службе в Красной Армии. После окончания в 1939 г. военной академии имени Фрунзе Петру Михайловичу было присвоено звание майор. Весной 1941-го он был переведен на службу в район Бреста. Так Петр Михайлович оказался рядом с Брестской крепостью незадолго до 22 июня 1941 года. Подчиненные его называли «въедливым» начальником, потому что он вникал во все мелочи быта. Вникал дотошно, настойчиво, придирчиво. Он готовил их к войне безжалостно, предчувствуя ее приближение. Личный боевой опыт двух войн, строевой опыт и два военных образования, в том числе высшее, давали ему на это полное право. Знающие Гаврилова командиры считали его грамотным, требовательным, трудолюбивым, заботливым и пунктуальным. Накануне войны майор Гаврилов не раз в своих беседах с бойцами и командирами откровенно говорил, что война вот-вот начнется, так как Гитлеру ничего не стоит нарушить акт о ненападении. Кто-то из любителей писать доносы на этот раз написал заявление в дивизионную партийную комиссию. Петра Михайловича обвинили в распространении тревожных слухов среди подчиненных. Ему грозило вполне серьезное партийное взыскание. Слушание персонального дела коммуниста Гаврилова было назначено на 27 июня 1941 года. Но гораздо раньше началась война... После нападения немцев на Брест Петр Михайлович сплотил вокруг себя советских бойцов и более месяца с 22 июня по 23 июля руководил обороной Восточного форта Брестской крепости. День ото дня усиливался артиллерийский обстрел, все более жестокими становились бомбежки. А в форту кончились запасы пищи, не было воды, люди выходили из строя. Время от времени автоматчики врывались на гребень внешнего вала и кидали оттуда гранаты в подковообразный дворик. 29 июня гитлеровцы предъявили защитникам Восточного форта ультиматум — в течение часа выдать Гаврилова и его заместителя по политической части и сложить оружие. После сильной бомбардировки 30 июня сопротивление защитников Восточного флота было окончательно сломлено, и те, кто уцелел, оказались в плену. Автоматчики обшаривали один каземат за другим — искали Гаврилова. Офицеры настойчиво допрашивали пленных об их командире, но точно о нем никто не знал. Некоторые видели, как майор уже в конце боя вбежал в каземат, откуда тотчас же раздался выстрел. «Майор застрелился», — говорили они. Другие уверяли, что он взорвал себя связкой гранат. Как бы то ни было, найти Гаврилова не удалось, и немцы пришли к заключению, что он покончил с собой. Но Петр Михайлович продолжал сопротивление, укрывшись с остатками своей группы (12 человек с четырьмя пулеметами) в казематах. Оставшись один, 23 июля тяжело раненым попадает в плен. Немецкие офицеры, восхищаясь его мужеством, сохранили ему жизнь и отвезли в военный госпиталь, где рассказали врачу, что «этот человек, в чьем теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета и убил и ранил нескольких гитлеровцев». В последующие дни в военный лазарет не раз приезжали немецкие офицеры посмотреть на советского героя, который проявил удивительную стойкость и волю к борьбе с врагом. После выздоровления оказался в нацистских концлагерях, был освобожден только в мае 1945 г. После спецпроверки Петр Михайлович был восстановлен в звании, но исключен из партии из-за попадания в плен.Послевоенная жизнь для Петра Михайловича Гаврилова стала еще одним испытанием на прочность. Учительница младших классов Альвединской школы Анна Козлова с горечью рассказывала: «Наша первая встреча с Петром Михайловичем состоялась в 1947 году. Петр Гаврилов, встреченный жителями села как враг народа, стал жить в землянке с матерью. Работал пастухом, помогал собирать колхозный картофель. Мы дружили семьями. О войне он говорить не любил. Лишь изредка, после дотошных расспросов, рассказывал, что ему пришлось перенести. Вспоминаю случай. Осень. Идет уборка второго хлеба на колхозных полях. Лошадь тащит за собой телегу, из которой выпадает картофель. Петр Михайлович идет следом и собирает его. А люди, видя это, подкидывают ему еще: мол, «на, ешь, враг народа»! Самые наглые позволяли себе подойти сзади и пнуть его». После выхода в 1956 г. книги историка Сергея Смирнова «Брестская крепость» восстановлен в партии и награжден орденом Ленина и удостоен звания Героя Советского Союза. Петр Михайлович Гаврилов скончался 26 января 1979 года. Похоронен в Бресте. Имя героя носят улицы в Казани, Бресте, Краснодаре и Пестрецах.

Шляпа с полями - это элегантно. Женщина в шляпе - уже не женщина. Она  - дама. Единственный враг шляпы - ветер. Но даже он не в силах лишить женщину в шляпе элегантности, ибо нет ничего прелестнее, чем дамская рука, удерживающая  головной убор за изящный изгиб поля  или прижимающая  тулью. А если рука  в перчатке, то  шик особенный! Вот в такой ветреный день я и шла по улице, то и дела приподнимая руку, стараясь избежать ситуации, когда элегантное становится забавным. Я удерживала шляпу. Но, как оказалось, ветер способен на большее. Передо мной в попутном направлении двигалась дама. Пусть и без  шляпы, но по всем остальным меркам (со вкусом подобранные туфли и сумка, благородное  пальто, краешек пёстрого шёлка, время от времени взмывавший ярким всполохом, походка, полная достоинства, идеальная причёска) - несомненная  дама. Неугомонный ветер, кажется, вложил  в этот свой   коварный  порыв  всю душу, и элегантная причёска,  сюрреалистически отделившись от  дамы, взмыв на миг, превратилась затем  в шустрое перекати-поле, помчавшись по тротуару, предательски убегая от  остальной элегантности. Парик... Что бы сделала я!? - Не знаю! А дама, не долго раздумывая, размахнулась своей элегантной сумкой, словно пращёй, и запустила её вслед перекати-полю. Бросок оказался снайперским:  сумка, приземлившись  на парик, оставила его без шансов. Дама, настигнув беглеца, ловко (и даже без зеркальца) вернула причёску на место и всё также  спокойно и горделиво прошествовала дальше. Мне захотелось крикнуть:"Браво!" 16.05.2024 Иллюстрация: Кес Ван Донген

Магнолия - ровесница динозавров. Когда всю разумную жизнь на земле составляли лишь рептилии и динозавры, появился цветок, поражающий своей красотой и ароматом. Предусмотрела природа столь раннее появление растения на земле и обеспечила его жесткими плодолистиками, способными защитить от повреждений и выдержать жуков. Ведь в то время пчел еще не было, и именно жуки опыляли его красивые цветы. Родина этого растения – Северная Америка, Китай и Япония, поэтому и многие легенды об этом чудо-дереве-цветке пропитаны восточным колоритом. Красивая китайская легенда о происхождении магнолии рассказывает, что когда то, давным-давно, разбойники напали на мирное поселение, перебили всех мужчин, детей, стариков, уничтожили все посевы, увели весь скот, забрали 100 самых прекрасных девушек, связали их и держали на площади, убивая в день по одной девушке. Последняя девушка перед смертью кинулась на мертвые тела подруг, лежащие на земле и начала громко просить землю не дать молодым и прекрасным телам исчезнуть навсегда. Утром разбойники увидели лишь прекрасное дерево с готовыми распуститься розовыми цветами. Разозленные, они срубили дерево и на своих конях раскидали части растения по степи. Но там, где падал кусок дерева, вырастало новое, усыпанное сотней красивых, распускающихся каждую весну, цветов. Этим деревом и была магнолия. Но есть и другая версия: цветы своим происхождением обязаны девушке Кейко – так говорит японская легенда. Она трудилась день и ночь, чтобы прокормить себя, делая и продавая белые бумажные цветы, которые стоили очень дешево. Но однажды она подружилась с мудрым попугаем, который научил её оживлять цветы. Для этого нужно было каждый цветок окропить каплей своей крови, но нельзя отдавать последнюю каплю крови. С тех пор девушка жила в достатке и ни в чем не нуждалась. Вскоре она вышла замуж, но муж оказался алчным и жадным человеком. Он заставлял бедняжку Кейко работать всё больше и больше, однажды настал тот момент, когда девушке пришлось оживить цветок последней каплей крови, и она умерла. Этот сделанный её руками цветок, окрашенный каплей алой крови, и считают японцы прекрасной душистой магнолией. Название растения произошло от имени ботаника Пьера Маньоли. Так в честь своего друга назвал его Шарье Плюмье, нашедший этот цветок в одной из экспедиций в Америку. В русском языке растение так и называлось - маньолия, но постепенно преобразовалось в более легкое и привычное для произношения магнолия.