Предыдущая публикация
1980 год.
Я возвращаюсь из отпуска в часть.
Ночной поезд «Москва-Архангельск» еле ползет. Снег валит уже вторые сутки.
В плацкарте не продохнуть. Пахнет потом и кислой капустой, кто-то уронил банку в проходе.
Приближается моя станция. Все спят. Попытался разбудить проводницу. Она, проклиная все на свете, встала и пошла впереди меня к тамбуру.
Поезд притормозил. Он здесь не останавливался, только притормаживал.
Она открыла дверь. Ей было плевать на меня.
– Прыгай быстрее, – сказала и зевнула.
Я прыгнул. Попал в сугроб. Встал. Отряхнулся. Меня должна была ждать машина. Но никто не ждал. Я не знал тогда, что она застряла в снегу в 20-ти километрах отсюда.
Ну, думаю, отсижусь на станции. Оглядываюсь. Здания не вижу, но вдруг понимаю, что сугроб передо мной и есть станция. Светится изнутри какой-то огонек. Значит, жизнь есть.
С трудом открываю дверь, захожу. В центре буржуйка топится.
Рядом на лавке бомж лежит.
Спит себе, или просто лежит, укутанный каким-то тряпьем, в огромных черных валенках с калошами. Не шевелится. Бомжи обычное явление здесь, поэтому я не удивляюсь.
Сажусь на скамейку рядом. Главная мысль – не заснуть. Холодно.
Тут начинает бомж этот шевелиться, встает, достает бутылку из-под портвейна и не торопясь идет к кипятильному агрегату.
Набирает он воды и так долго-долго и задумчиво взбалтывает ее… Потом разглядывает бутылку на свет. И пьет. Снова наливает. Снова взбалтывает. Снова пьет. И так несколько раз. Этот прием мне знаком. Бомжи рассказывали, что дело не в том, остался портвейн или нет, дело в ностальгии.
Ну, закрыл я глаза, сделал вид, что засыпаю. Не хотел никаких бесед. Обычно они были примитивными и сводились к требованию денег или выпивки.
Метель за окном не перестает.
Я сижу с закрытыми глазами, передо мной проплывают мама, папа, холодец, рыба, «наполеон», мой незабываемый отпуск… Греет мысль, что у меня в чемодане подарки для ребят, и они это знают и ждут.
Мысли прерывает приятный баритон.
Думаю, снится. Открываю глаза. Нет, бомж бормочет. Сидит, разглядывает на просвет бутылку и бормочет.
И что?!.. Ушам своим не верю!.. Велимир Хлебников!..
«Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!»
…Откуда?! Этот бомж знает Хлебникова… Его не учат ни в школе, ни в институте. Я раскопал его пять лет назад, только чтобы блеснуть перед своей первой любовью, которая бредила символизмом.
Слушаю дальше.
Он читает в пустоту, баритоном своим, читает естественно, красиво-красиво. Без выражения, но с каким выражением! Читает моего любимого Пастернака.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы…
Свеча горела на столе,
Свеча горела.»
Даже сейчас, когда записываю, слышу его голос... Баталов! Яковлев! Нет-нет, и им далеко до него!
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Беззубый, грязный, с отмороженными красными руками, взбалтывает свою бутылку бомж, задумчиво смотрит в огонь буржуйки и неотразимо читает лучшие на свете стихи…
На затерянной станции, заваленной снегом… ночью…
Нонсенс.
И вот он уже замечает меня. Спокойно поворачивает ко мне голову. У меня даже такое ощущение, что он удивляется (бровь изгибается), что здесь кто-то есть кроме него.
И объявляет мне – Бродский.
Я не знал тогда этого стихотворения, вообще не знал Бродского, но запомнил слова «погост», «Васильевский остров», а самое главное – впечатление, которое осталось у меня. Поразило меня это стихотворение. Я его потом нашел и выучил.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий на асфальт упаду…
Я не выдержал и спросил его, – извините, откуда? Он сказал мне – оттуда. Оказалось,
он из Ленинградского университета, оказалось, с филфака, оказалось, жил счастливой жизнью маменькиного сыночка из благополучной семьи. Законченная музыкальная школа, два языка, блестящее будущее, которое было ему гарантировано.
И пустота, которая сшибла его на лету в возрасте 33-х лет.
И он исчез из жизни всех. И родителей, и жены, и сына…
Долго блуждал по России, его ловили, возвращали, сажали, а он все уходил.
Так и попал на эту заброшенную Богом станцию, со всеми своими знаниями.
Я думал, попросит чего-то, как все его «братья». А он ничего не попросил.
Рассказал свою историю и лег.
Было в этом редкое благородство. Им он меня и подкупил. И своей беспутной жизнью тоже. И я не выдержал.
Достал заветную бутылку коньяка, которую мечтал распить с ребятами.
И отдал ему.
Он взял ее, не вцепился, а взял спокойно, даже спасибо не сказал, и удалился в дальний угол. Выпить не предложил.
Я видел, как он опрокидывает бутылку в себя короткими глотками. Смакует, сразу не глотает.
Коньяк был пятизвездочный, хороший. Я даже в какой-то момент пожалел, что отдал ему.
Он сидел в углу и уходил в себя.
А я в себя.
И думал, – точно помню свои мысли тогда. Я думал, для чего была дана жизнь этому человеку без имени?.. Он так мне и сказал, – нет у меня имени… Для чего его убаюкивала мама, не спала ночами, для чего отец водил его в музыкальную школу, для чего готовили его быть интеллигентным человеком? И почему все цели оказались призрачными? И он не нашел в этой жизни никакого наслаждения. И ушел, чтобы жить одним днем, – он так и сказал мне, – живу одним днем, сегодняшним, завтра – нет.
Уже через два часа увозил меня вездеход в часть. Бомж оставался один, на заснеженной станции. Со стихами, со своей непутевой жизнью… А я думал о нем, думал… И вдруг, помню, ошарашил меня вопрос, ошарашил, потому что он касался уже лично меня. А что же я?! Моя жизнь?! Что у меня впереди? Чего я хочу?!..
И вдруг с ужасом почувствовал, что не могу ответить на эти вопросы. Не могу. Все ответы банальны, поверхностны, пусты… И, признаюсь, в какой-то момент я даже позавидовал ему, этому человеку без имени.
Я приехал в часть. Ребята, конечно, расстроились, что «коньяк ушел», не поняли, как меня смог раскрутить этот бомж. Я не стал объяснять.
Ночью долго не спал.
Вдруг подумал, что не просто мела метель, не просто застряла машина, меня встречающая, не просто так стояла эта засыпанная снегом станция на моем пути, не просто он читал мои любимые стихи, не просто…
Я должен был что-то понять…
О жизни своей…
Для чего она?!
Следующая публикация
Комментарии 52