Я скажу так: я долго жил счастливо и беззаботно и был уверен, что все в моих руках, и так будет всегда. Но когда встретился с непредвиденным испытанием, понял, что один не справлюсь. Да, можно быть сильным, можно быть удачливым, но это все нам дается свыше, и на все воля Божия. Поэтому я точно знаю, что за все, что у тебя есть, надо благодарить Бога, за все, от куска хлеба до ребенка. Дмитрий Певцов 

БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ.. «БАСТИОН СОВЕТСКИХ ГЕРОЕВ – МОГИЛА ФАШИЗМА» Брест. Последний мирный день 1941-го.. В ночь на 22 июня 1941 года в гарнизонном клубе Бреста шла репетиция местной самодеятельности…

"Вот кто меня тянул за язык. Шла бы себе и шла. Смолчала бы и жизнь моя пошла бы по-другому" - прислала мне Ленка СМС в 09:00 утра. Уровень драмы зашкаливал даже сквозь телефон и я резко проснулась. Лена - моя подруга детства. Она недолго жила в Тбилиси, мы вместе ходили в садик. Потом они переехали, но раз в пять лет она вырывалась на малую, горячо любимую родину и мы за несколько дней успевали обсудить пятилетку событий. В этой пятилетке Лена привезла на Чёрное море своего второго мужа, и мы планировали уболтаться после её морского безделья. Но тут такое СМС. Я судорожно набрала Лену, подругу надо было спасать. Ниже привожу коротко рассказ Ленки. Коротко, но прям дословно. В понедельник, в первый вечер, мы возвращались с Лёшей с пляжа. Была отличная погода и во дворе нашего гестхауса, который ты мне посоветовала, хозяева Нукри и Нино жарили шашлыки с друзьями. Проходя мимо мангала я уловила, обалдела и сказала "Какой аппетитный запах!". Это был провал Штирлица. Через час к нам в комнату постучался сын хозяев Никуша и молча протянул глубокую тарелку шашлыков. Было неудобно, но мы взяли и на ужин все съели. Нет, не съели - сожрали, потому что дико вкусно. С тем твоим красным полусухим. На следующий день я купила шоколадку, положила на тарелку и так её вернула. В среду вечером в дверь постучали и там опять стоял Никуша с блюдом горячего хачапури. "Мама просила передать, что шоколад был очень замечательным вкусным" грузинским русским сказал ребенок и ушёл. Тот хачапури лишил нас дара речи, это была амброзия. Но тарелку надо было возвращать. Покупать вторую шоколадку мне не позволили годы детства, проведенного в Тбилиси, да и Нино не повторялась в блюдах. На утро четверга мы планировали прогулку на пароходе, но я всё отменила и затеяла блины. Лёша сказал "Силы небесные, неужели я дождался блинов", но Лёша был ни при чём. Жарила два с половиной часа. Я так не старалась со времен собственной первой свадьбы. К двум часам дня я стояла у дверей кормильцев с горой тонких ажурных блинчиков. Нукри принял дар и галантно поклонился. Ну всё, думаю, так не стыдно. А то у людей гостеприимство, а мы шоколадку, позорище. На пятый день, когда в дверь вечером постучались, я чё-то напряглась. За дверью стоял Никуша, с улыбкой протягивая блюдо сервировочное 32 х 32 х 4 см, цвет слоновая кость изготовитель Италия, доверху наполненное розовыми персиками, лопающимся сахарным инжиром, блестящими сочными яблоками, орехами и лоснящимся черным виноградом. Аромат от блюда шел такой, что я на всякий случай взялась за косяк. Ужинать вечером мы не пошли, а легли смотреть Мимино и под Бубу, Фрунзика и белое сухое смолотили все фрукты. В субботу, вместо дельфинария, я, доверху наполненная вчерашними витаминами, начала изготавливать курник. Вспомнила уроки домоводства в школе и приступила. Лёша сказал, что многого обо мне не знал. Курник был готов ближе к обеду и лёг ровно на все блюдо. Несли его вдвоём. Хозяев не оказалось дома и мы передали его их старенькой бабушке. Бабушка приподняла бровь. Потом Лёша предложил сходить в бар, но я так устала, что осталась в номере пить вино и листать в Гугле рецепты пхали. На седьмой день мы вернулись с пляжа, а у ворот стоял Никуша. Увидев нас, он как-то официально подошёл и сказал "Мама и папа просят вас на минутку в 20:00 часов зайти" и убежал. Лёша сказал, что это неспроста и поинтересовался, как я думаю сколько тут стоит Хеннеси ИксО. Я сказала тут своего хенеси по горло, кто тут такое дарит ты что. Наверно надо пианино дарить. Или икону старинную. Или томик Шекспира с подписью самого Шекспира. В 20:00 я в вечернем платье и Лёша в туфлях стояли у дверей Нукри. Позвонили.. Стол был разложен на две комнаты, гостей сидело человек 40. На столах в три этажа стояло всё. Всё, что растет, дышит, мычит, блеет, пенится, колосится в Грузии. Нукри вскинул руки, распахнул улыбку, подошёл к нам и сказал: "Проходите дорогие гости, мы тут просто немного барашка зарезали, скромный обед, будем рады разделить с вами. Вы нас таким пирогом угостили, мы теперь ваши должники". "Лена, ещё раз сделаешь курник, я тебя убью", прошептал Лёша. Теперь во вторник мы едем к дедушке Вано на 80-летие, в четверг собираемся в Тбилиси у Анзора на годовщину свадьбы, а в декабре мы должны приехать на крещение маленького Зурико. Это обязательно. Мы перезнакомились со всей улицей, соседями и родственниками. Нас зовут пить кофе на первый этаж, потом завтракать на второй, потом играть в нарды в дом напротив. Вечером пить пиво во дворе и ужинать всем вместе. Это какой-то один огромный дом и в нём нескончаемый обед. Я не загорела, не посмотрела дельфинов. У меня в номере мука, яйца, дрожжи, четыре кило баранины и хмели-сунели. Бутылки с вином и чачей стоят даже в ванной. Я не сделала ни одного селфи и уже что-то понимаю по-грузински. Лёша поправился на три кг. и думает купить тут дом. Я просто сказала: "Kак вкусно пахнет, Валя!" © Валентина Семилет

На границе Записки истории Герой Советского Союза Кузьма Федорович Ветчинкин Из села Покровка шесть мужчин — однофамильцев и родственников с фамилией Ветчинкины — погибли на фронтах Великой Отечественной. Кузьме Фёдоровичу посчастливилось уцелеть, хотя воевать он начал с первого дня войны, А, ВЕРНЕЕ, С ПЕРВОЙ ЕЁ МИНУТЫ. 21 июня 1941 года на заставе шла обычная жизнь. 22 июня 1941 года Кузьма Фёдорович встретил в должности командира 12-й заставы 25-го Кагульского пограничного отряда Молдавского пограничного округа Пограничных войск НКВД СССР. Был лейтенантом. До этого он, крестьянский сын, в 1926 году окончил пять классов неполной средней школы в родном селе. Работал в поле. Затем – начальником Покровского отделения связи, киномехаником. Был призван в ряды Красной Армии осенью 1934 года. Став пограничником, навсегда связал свою жизнь с воинской службой.

Двумя руками голосую За дождь в полосочку косую, За перелётную пыльцу, За май, который всем к лицу... Лариса Миллер

Они сражались за Родину Прекрасный артист, а он ещё и войну прошел, стал инвалидом. Низкий ему поклон. "Я помню свой первый бой, в котором из нас, сорока двух человек, осталось в живых четырнадцать. Я ясно вижу, как падал, убитый наповал, мой друг Алик Рафаевич. Он учился во ВГИКе, хотел стать кинооператором, но не стал… Мы бежали недалеко друг от друга и перекликались — проверяли, живы ли. И вдруг: — То-о-о-ли-ик! Обернулся. Алик падает… Рядом кто-то кричал: — Чего уставился? Беги со всеми, а то и самому достанется, если на месте-то… Я бежал, не помня себя, а в голове стучало: нет Алика, нет Алика… Помню эту первую потерю как сейчас… Из оставшихся в живых сформировали новый полк — и в те же места. Грохот такой стоял, что порой сам себя не слышал. А однажды утром была абсолютная тишина, и в ней неожиданно: — Ку-ка-ре-ку-у!.. Петух какой-то по старой привычке начинал день. Было удивительно, как только он выжил в этом огне. Значит, жизнь продолжается… А потом тишину разорвал рев танков. И снова бой. И снова нас с кем-то соединили, и снова — огненная коловерть… Командиром нашего взвода назначили совсем молоденького, только что из военшколы, лейтенанта. Еще вчера он отдавал команды высоким, от юношеского смущения срывающимся голосом, а сегодня… я увидел его лежащим с запрокинутой головой и остановившимся взглядом. Я видел, как люди возвращались из боя совершенно неузнаваемыми. Видел, как седели за одну ночь. Раньше я думал, что это просто литературный прием, оказалось — нет. Это прием войны… Но там же я видел и познал другое. Огромную силу духа, предельную самоотверженность, великую солдатскую дружбу. Человек испытывался по самому большому счету, шел жесточайший отбор, и для фронтовика немыслимо было не поделиться с товарищем последним куском, последним куревом. Может быть, это мелочи, но как передать то святое чувство братства — не знаю, ведь я актер, а не писатель, мне легче показать, чем сказать. Говорят, человек ко всему привыкает. Я не уверен в этом. Привыкнуть к ежедневным потерям я так и не смог. И время не смягчает все это в памяти… …Мы все очень надеялись на тот бой. Верили, что сможем выполнить приказ командования: продвинуться в харьковском направлении на пять километров и закрепиться на занятых рубежах. Мороз стоял лютый. Перед атакой зашли в блиндаж погреться. Вдруг — взрыв! И дальше — ничего не помню… Очнулся в госпитале. Три ранения, контузия. Уже в госпитале узнал, что все, кто был рядом, убиты. Мы были засыпаны землей. Подоспевшие солдаты нас отрыли. В госпитале меня оперировали, вытащили осколок, а потом отправили санпоездом в другой госпиталь, находящийся в дагестанском городе Буйнакске. Я из своего фронтового опыта помню госпиталь под Махачкалой, заставленные кроватями длинные коридоры. И громкий, словно пытающийся сдержать неуемную радость голос Лидии Руслановой: «Валенки, валенки…» Пластинку ставят несколько раз. Мы знаем: это по просьбе бойца, который сейчас на операции. Ему надо было срочно ампутировать ногу, а в госпитале не осталось анестезирующих средств. Он согласился на операцию без наркоза, только попросил: поставьте «Валенки»… Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось на войне, я неизменно отвечаю: «Люди». Есть страшная статистика: из каждой сотни ребят моего поколения, ушедших на фронт, домой возвратились лишь трое… Я так ясно помню тех, кто не вернулся, и для меня слова «за того парня» звучат уж никак не отвлеченно… После ранения на фронт я вернуться уже не смог. Меня комиссовали подчистую, никакие мои просьбы и протесты не помогли — комиссия признала меня негодным к воинской службе. И я решил поступать в театральный институт. В этом был своего рода вызов врагу: инвалид, пригодный разве что для работы вахтера (я действительно побывал на такой работе), будет артистом. И здесь война вновь страшно напомнила о себе — требовались парни, а их не было… Так что те слезы в фильме «Белорусский вокзал», в квартирке бывшей медсестры, вовсе не кинематографические. Лично я не стал бы называть войну школой. Пусть лучше человек учится в других учебных заведениях. Но все же там мы научились ценить Жизнь — не только свою, а ту что с большой буквы. Все остальное уже не так важно…" Анатолий Дмитриевич Папанов