Бурденко. Какими методами гитлеровские изверги истребляют советских людей.
«Правда» №269, 31 октября 1943 года.
Чтение документов о чудовищной изобретательности гитлеровских разбойников изумляет, а действительность — когда её видишь и соприкасаешься с ней — поражает и парализует воображение. Я в течение восьми пережитых мною войн видел много трагедий, много замученных людей, но изощренные зверства немецких извергов превосходят всё мною виденное и по масштабу, и по качеству исполнения.
После освобождения Орла мне пришлось в этом городе ознакомиться с преступлениями немцев. Я беру на себя описание их преступлений против военнопленных, и особенно раненых, и считаю необходимым дать тщательный анализ немецкого метода расстрела советских граждан.
Гитлеровцы истребляли пленных вопреки всем международным соглашениям. Проводилось это двумя способами: или непосредственно убийство, или истощение голодом и непосильной работой.
Гаагская конвенция требует человеколюбивого обращения с пленными; личные вещи остаются в распоряжении пленного; в отношении условий питания, помещения и одежды пленные в общем приравниваются к войскам приятельства, взявшего их в плен. Эти международные нормы немцы нарушали и в прошлую войну.
А теперь? Гитлеровцы при оккупации городов в случае оставления там госпиталей с ранеными и больными ликвидируют эти учреждения: раненых переводят в худшие, наскоро устраиваемые помещения, бельё, предметы ухода, одеяла, инструменты отбирают и не обеспечивают больных элементарной врачебной помощью. Голод, холод, отсутствие общеврачебной и хирургической помощи, отсутствие перевязочных средств — всё это ведёт вымиранию раненых.
Нами в Орле подробно изучены данные по концлагерю и госпиталю-тюрьме.
Зимой, в нетопленных помещениях, наполненных паром и смрадом, с инеем на стенах, спали истощенные, голодные люди вповалку в несколько слоев. Тут же стояла параша. Утром из-под живых уборщики вытаскивали трупы, порою 5—6 из камеры, а остальные, еле живые, резиновыми палками выгонялись на работу.
У военнопленных появилась невероятная вшивость, с которой не проводилось никакой борьбы. Бани и вошебойки не было. Вода не отпускалась не только для умывания, но даже и для питья. Пленных даже не выпускали во двор, чтобы взять горсть снега.
В таких условиях военнопленные врачи были бессильны в своих попытках предотвратить гибель людей и их деятельность ограничивалась отбором наиболее слабых и размещением их в корпусах, отведенных под так называемый «больничный блок» (4-й и 5-й корпуса). Условия содержания были там те же. Разница заключалась лишь в том, что из этих корпусов не брали на работу, с питанием же обстояло несколько хуже, так как ходившие на работу все же имели некоторую возможность получить дополнительно к лагерному питанию на месте работы кружку баланды или же что-либо добыть.
Питание не обеспечивало сохранения сил и сопротивляемости организма больного и в итоге — частые осложнения. Особенно бросается в глаза чрезвычайно замедленное сращение костных переломов и наличие огромного количества остеомиэлитов с тяжёлыми общими явлениями: инфекцией, обильным нагноением, отечностью тканей.
Как правило, срок лечения очень затягивался. Заживление ран в большинстве случаев шло очень вяло, что, конечно, следует в первую очередь отнести за счет крайне неудовлетворительных, а порою и тяжёлых бытовых условий для раненых и больных. В тюремных корпусах №4 и №5 раненые и больные никогда не раздевались.
По отчётным данным, содержащимся в книгах, смертность доходила здесь до 30 проц., тогда как в наших лазаретах в аналогичной зоне смертность — 2,5—3 проц.
* * *
Исключительно тяжёлым было положение раненых советских воинов в лазарете-тюрьме. Низкие, давящие потолки, длинный коридор, слабо освещённый из торцовых, тоже низких, окон. Направо и налево — одиночные камеры. Двери, окрашенные в чёрный цвет, закрыты, глазок пропускает рассеянный свет и ещё больше оттеняет мрачное впечатление.
Тяжёлый воздух, смрадный запах, грязь возбуждали желание попросить халат. Но халата не оказалось: немецкий фельдшер — шеф лазарета-тюрьмы, забрал единственные 4 халата, которыми пользовались врачи.
Хожу по казематам. В первом каземате наше приветствие «здравствуйте, товарищи» и появление русских врачей не вызвали никаких изменений на лицах раненых. Очевидно, страх пленения, страх содержания в камерах одиночного заключения, боль в ране, беспризорность и покинутость и предстоящая судьба в руках палачей — все это вместе взятое поставило знак равенства между жизнью и смертью. В таком положении человек впадает в психический ступор. Бледносерые лица точно окаменели.
В одиночных камерах помещалось по 3 и 4 человека; тюремные койки стояли вплотную — подойти к раненому было невозможно, приходилось тянуться через койку соседа. Нужно представить себе, как надо обслуживать раненых утками и подкладными суднами, — ведь сигналов, кроме крика, не было, и это при затворенной двери.
Лохмотья вместо одежды, грязные тряпки вместо белья, блинообразные слежавшиеся предметы, когда-то носившие название матрацев. Все провоняло дурно пахнувшими выделениями при отсутствии вентиляции и смены.
Немцы не выдавали марлевых и матерчатых бинтов. Шины Крамера фиксировались бумажными бинтами. Были марлевые пакеты, но, как правило, бинтов не было. Они появлялись только изредка и были плохого качества.
В комнате «шефа» после спешного от'езда из Орла остались запасы немецких препаратов, которые русским не выдавались. Из предохранительных сывороток употреблялись только русские, но запасов было мало.

Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 4