Дети обычно узнают про злость позже, чем про тишину, потому что сначала мир учит их замолкать, втягивать голову в плечи и смотреть в пол так, будто прямо под ногами спрятан какой-то невидимый люк безопасности, только никому нельзя нажимать на крышку.

Ребёнок шмыгает носом, пытаясь сохранить хрупкое равновесие между "я хочу" и "мне нельзя", и в этой тонкой паузе рождается печаль - та самая, от которой опускаются руки, дрожит подбородок и весь маленький человек превращается в тихий, осторожный воздух.
Страх приходит рядом, словно взрослый человек, который стоит слишком близко и дышит в затылок, создавая ощущение, будто любое движение может вызвать бурю. Ребёнок чувствует напряжение кожей, угадывает настроение по шагам, по тому, как хлопает дверь, по тому, как меняется голос, и учится так тонко подстраиваться под взрослого, словно должен каждый день сдавать экзамен на выживание в семье.
Злость появляется позже, когда маленький человек становится побольше и вдруг обнаруживает внутри странный комок - горячий, плотный, как камушек, который долго держали в ладони и забыли положить обратно на землю. Этот комок напоминает о том, что в те ранние времена кто-то слишком уверенно распоряжался его миром, перекраивал его желания, выключал громкость его голоса, оставляя только ту тонкую струйку, которая была удобна.
И вот однажды, уже взрослея, он замечает, как много у него забрали - то самое право говорить громко, хотеть открыто, плакать не прячась, тянуть руки вперёд, не боясь, что их оттолкнут. И злость становится способом вернуть себе территорию, обозначить границы, доказать самому себе, что он существует - не тихим привидением, а живым человеком, которому можно дышать полной грудью и занимать место в этом мире.
Автор: Татьяна Тихомирова