Лариса Мартынова

Нина Сергеевна смотрела в зеркало прихожей и не узнавала женщину, которая смотрела на неё в ответ. Ей сорок два года, но волосы — как у глубокой старухи, абсолютно белые, лишенные жизни. Ещё полтора года назад они были густыми, темно-каштановыми, с едва заметными серебряными нитями на висках. Теперь — сплошное серебро, холодное и чужое. Подруга Лидия умоляла каждую неделю: "Покрась, Нин! Ты пугаешь людей, выглядишь на двадцать лет старше. Зачем ты себя хоронишь заживо?". Но Нина лишь упрямо качала головой: "Вот Андрей вернётся — тогда покрашу. А пока — это моя плата. Мой календарь". Сын уехал в феврале двадцать четвёртого. Связь оборвалась той же весной. Полтора года тишины, звонков в пустоту и бессонных ночей забрали цвет её волос, прядь за прядью. Сегодня, в июле двадцать пятого, он возвращается. Поезд прибывает в 17:40. Нина стояла на перроне, сжимая в руках платок, и боялась только одного: узнает ли сын в этой седой, изможденной незнакомке свою молодую маму? Февраль две тысячи два