Татьяна Жаркова (Сниткина)

Одна женщина сбилась с пути. И сначала даже не поняла, не испугалась. Солнце светит, трава зеленая, птицы поют. Не страшно. И тропинка есть. Женщина не там свернула, наверное.  Ей путано объяснили, как идти до электрички. Два километра по дороге, потом через поле пройти, обойти посадки, там повернуть налево и еще два километра по лесной дорожке пройти. Поди запомни.  А приехали-то на дачу к друзьям на машине. И сначала все хорошо было. А потом Юля обнаружила своего мужа в объятиях своей же подруги. К этой подруге на дачу и приехали. И вот такое получилось, неожиданное и глупое какое-то несчастье. Юля понимала, что случилось несчастье. Но не до конца, настолько все походило на водевиль. Подруга, с которой двадцать лет дружили, вздохнула и велела юлиному мужу рассказать правду. Раз уж так получилось. И муж рассказал. И так рассказал, что это Юля оказалась виновата - как будто. Не уделяла внимания, не видела очевидного, думала только о деньгах и о всяких мещанских улучшениях жизни. И о

Она всегда выходила под свет рампы — будто шагала навстречу теплу, которое ей самой так не хватало. На сцене Вера Орлова была той, кем хотела быть в жизни: уверенной, нужной, любимой. В зале нарастали аплодисменты, и зал вставал. Но когда шторы смыкались, аплодисменты отзвучали эхом в темноте — и оставалась тишина. Та самая, где слышно собственное дыхание и хрупкость одиночества. Вера Марковна — не из тех, кого принято называть «иконой эпохи». Она не шла по красным дорожкам с высоко поднятой головой и не умела устраивать скандалы ради заголовков. Но её голос — тот самый, прозрачный, почти хрустальный — узнавали миллионы. Она говорила с детьми в мультфильмах, с героями зарубежных фильмов, с радиослушателями, с солдатами, с одинокими женщинами за кухонным столом. Голос Орловой был как свет в окне — не громкий, но устойчивый. Её экранная улыбка — тихая, тёплая, неяркая — принадлежала другому времени, когда кино не продавало счастье, а пыталось объяснить, что оно вообще значит. В пятидесят

Идею принесла Алина из соседнего отдела. Вернее, принесла она контейнер с лазаньей, а идею уже к нему в придачу. В пятницу после обеда в их открытом офисе стояла привычная усталость. Мониторы светились таблицами, кто-то щёлкал мышкой, кто-то в наушниках кивал в такт музыке. В углу гудел кулер, в микроволновке разогревался чей-то суп. Артём смотрел в план продаж и пытался понять, как объяснить клиенту повышение тарифов, когда за спиной раздалось: — Коллеги, заходите на кухню, у нас дегустация! Голос Алины был бодрым, как в рекламном ролике. Артём поднял голову. Над перегородкой показалась её рука с пластиковым контейнером. — Лазанья домашняя, — добавила она. — Я серьёзно. Не магазинная. Кто-то засмеялся. Кухня в их офисе была небольшая, с двумя столами, микроволновкой и кофемашиной, которую все называли «наш бариста». Обычно туда заходили по одному-двоe. Сейчас туда потянулась небольшая процессия. Артём тоже встал. От работы всё равно толку не было — мысли разбегались. В кухне уже собра

Вечер опускался на город, отражаясь в зеркальной глади реки, над которой алел чарующий закат. Лето дышало теплом, и город казался особенно прекрасным. По набережной шли двое, Зоя и Артём, молодые, влюблённые, возвращавшиеся из кино. Они не спешили, наслаждаясь моментом, их шаги звучали в унисон, а взгляды то и дело встречались, полные нежности. Артём говорил о пустяках, шутил, целовал девушку в щеку, а она смотрела на него, будто он был воплощением её счастья. В какой-то момент их объятия стали особенно пылкими. Зоя чувствовала жар его поцелуев, и в этот миг мир вокруг казался волшебным. Но в её сердце зрело признание, которое она решилась озвучить. - Артём, милый, я беременна. У нас будет малыш, — сказала она, глядя ему в глаза. Его лицо изменилось. Улыбка исчезла, сменившись холодным удивлением. - Зоя… сейчас? Это несерьёзно, — отрезал он, отстраняясь. - Шутишь, да? Нет? Значит, правда? — его голос стал резким, взгляд ледяным. - Тебе ещё учёбу заканчивать! Аттестат получать в следующ

— Никому нельзя верить, Леська, — выдохнула бабушка, и по её щеке покатилась слеза. — Ни детям, ни внукам. Кровные они твои, а когда дело до денег доходит. Всё, родни как не бывало. Алеся возвращалась с пары, как выжатый лимон. Ноги гудели, в сумке тяжело болтались конспекты, а в голове крутились задачи на завтра. Только вот сквозь толщу проблем пробилась одна мысль, которая отравляла душу, заполняя привычной, липкой тревогой. — Как там бабушка? Ее бабушка, Анна Степановна, болела уже пятый год. Сначала это была просто старческая немощь, потом добавились проблемы с сердцем, а последние два года пожилая женщина почти не вставала с постели. И все эти пять лет она была с ней. На это были свои причины, которые абсолютно не зависящие от нее. Хоть родственников у них было много, все заботы легли на ее плечи. Мама Алеси, Ольга, младшая дочь Анны Степановны, еще семь лет назад встретила любовь в другом городе. Долго сомневалась, но все-таки приняла решение и переехала жить к мужу. Тётя, старша

Утром Наталья шла по коридору школы, чувствуя, как под ногами гулко отзывается линолеум. Звонок уже прозвенел, в классах стояла тишина, и только где‑то в конце коридора слышались обрывки голоса — резкие, нервные. Она шла на разговор с классным руководителем сына, но не с ним. Вчера вечером Егор пришёл домой мрачный, швырнул рюкзак у двери и ушёл в свою комнату, даже не разувшись. Наталья тогда только махнула ему вслед: — Егор, кроссовки-то сними, грязь же. В ответ — хлопок дверью. Она решила, что это обычное подростковое, но через полчаса он вышел, сел к столу и молча уткнулся в тарелку с гречкой. Лицо было красное, глаза блестели. — Что случилось? — спросила она, стараясь говорить спокойно. — Ничего, — буркнул он. — Можно я к Диме потом пойду? — Ты еду доешь — и поговорим. В дневнике опять замечание? Или что? Он молчал, ковырял вилкой крупу. Потом вдруг отодвинул тарелку, поднял на неё глаза. — Мама, он на меня орал. Прямо в классе. Сказал, что из меня «ничего не выйдет», что я «как о