Хрущёв не только занимался реабилитацией невинно осуждённых при Сталине, но и наказал тюрьмой и расстрелом несколько сотен самых жестоких сталинистов. Тысячи силовиков были лишены званий, наград и пенсий. В общей сложности из КГБ было уволено 46 тысяч сотрудников. Эта внутрисистемная люстрация остаётся самой масштабной в истории России. Никита Хрущёв остался в памяти как самый неоднозначный правитель страны. Ему хватило смелости не только исправить «ошибки» своего предшественника Сталина, но и признать их как преступления. На свободу досрочно и с последующей реабилитацией было выпущено около 1,1 млн. узников ГУЛАГа. Гораздо менее масштабной была другая часть борьбы со сталинизмом – осуждение самых жестоких его творцов, в основном из репрессивного аппарата. Но она была. До сих пор точная цифра людей, понёсших наказание за сталинизм, не известна. Есть лишь приблизительные оценки, которые разнятся у исследователей. Американский историк и советолог Стивен Коэн в своей книге «Жизнь после ГУЛАГа. Возвращение сталинских жертв» (Publishing Works, Exeter, NH, 2010) описывает, как шёл процесс осуждения сталинистов, и приводит цифры по наказанным: «На пленуме ЦК в июне 1957 года Хрущёв и его сторонники устроили своего рода суд над Молотовым, Маленковым и Кагановичем. Цитируя шокирующие документы, добытые Шатуновской и другими, они обвинили Молотова и Кагановича в том, что они, наряду со Сталиным, несут ответственность за 1,5 миллиона арестов, совершённых только в 1937 и 1938 годах, и лично санкционировали в этот период 38.679 смертных приговоров, 3167 – лишь в один из дней. Собственноручно подписанные ими кровожадные приказы зачитывались вслух: «… Всех к расстрелу… Мерзавцу, сволочи одна кара – смертная казнь». Казалось, близится советский Нюрнберг. Когда обвиняемые, защищаясь, попытались представить свои действия как «ошибки», их громко поправили: «Преступления!». Один из сторонников Хрущёва бросил в лицо трём главным сталинским сподвижникам угрозу, от которой должны были похолодеть многие из сидящих в зале партийных бонз: «Если бы только народ знал, что у них с пальцев капает невинная кровь, то он встречал бы их не аплодисментами, а камнями». Но в итоге, однако, Молотов, Маленков и Каганович были всего лишь выведены из состава Президиума и из членов ЦК и отправлены на незначительные должности подальше от Москвы.

Это был, безусловно, драматический момент, но, всё же наказание было несоизмеримо с преступлениями этих людей. Сразу после смерти Сталина, в середине 1950-х годов, от 50 до 100 сотрудников госбезопасности, начальников и особо жестоких следователей были привлечены к суду; из них 25 до 30 человек были приговорены к смертной казни, остальные получили различные тюремные сроки. (Точные цифры до сих пор неизвестны.) Ещё 2370 человек были уволены или понесли административные наказания с лишением званий, наград, партийного членства – вплоть до пенсий. В целом, в период между 1954 и 1963 годом 46 тысяч офицеров КГБ были отправлены в отставку, хотя не все из них за злоупотребления эпохи террора. Кроме того, не менее десятка высокопоставленных чинов – генералов НКВД и лагерных комендантов – покончили жизнь самоубийством после хрущёвских разоблачений; большинство застрелились, некоторые вскрыли себе вены. Но больше всего политический истеблишмент взволновало самоубийство бывшего сталинского литературного генерала Александра Фадеева. Культурный, сугубо гражданский человек, Фадеев лично никого не пытал и не расстреливал, он только смолчал, когда арестовывали его коллег, а так поступали многие члены сталинской элиты». Фонд Александра Яковлева тоже приводил цифры наказанных сталинистов. Они несколько отличались от данных Коэна: «В отчёте Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС о работе в 1956-1961 годах отмечалось, что ею было рассмотрено 387 персональных дел на виновных в грубом нарушении соцзаконности, и 347 из них были исключены из КПСС. Среди них - 10 бывших министров внутренних дел и госбезопасности (союзных и республиканских) и их заместителей, 77 ответственных работников центральных, областных, краевых и республиканских аппаратов НКВД-МГБ, 72 начальника городских и районных отделов МГБ». (Как мы видим, данные КПК – по 1961 год, но процесс десталинизации шёл до оставки Хрущёва в 1964 году). Были свои цифры и председателя КГБ Ивана Серова. Он докладывал по этому поводу в ЦК КПСС в июне 1957 года: «С момента образования КГБ при СМ СССР (то есть с марта 1954 года) из органов было уволено более 18 тысяч человек, в том числе более 2300 сотрудников за нарушения социалистической законности, злоупотребления служебным положением и служебные проступки. Около 200 человек были уволены из Центрального аппарата КГБ, 40 - были лишены генеральских званий. 7800 офицеров были переведены на положение рабочих и служащих».

Стивен Коэн пишет и о массовых случаях «самостоятельного, т.е. гражданского» преследования сталинских силовиков – впрочем, носивших скорее символический характер: «Осмелевшие и вдохновленные заявлениями руководства и вновь возникшей перспективой суда над ведущими сталинистами, жертвы стали решительнее преследовать тех, кто нёс персональную ответственность за их несчастья. В частности, широкую известность получили три случая. Андрей Свердлов, сын ещё одного основателя Советского государства, был другом детства многих людей, впоследствии репрессированных. Когда же он предстал перед ними в их тюремных камерах в качестве следователя НКВД, как было с Анной Лариной, они были потрясены и затем деморализованы. Известный своей «патологической жестокостью», Свердлов лично пытал нескольких своих бывших приятелей. В начале 1960-х годов, оставаясь полковником госбезопасности, он начал новую карьеру учёного и писателя, автора детективных рассказов для детей. Друзья, которых Свердлов предал, организовали кампанию по разоблачению и наказанию предателя. В другой пострадавшей от террора области ряд высокопоставленных литературных критиков, являвшихся, как было известно, информаторами НКВД, регулярно писали доносы на своих коллег за их политические взгляды. Теперь члены культурного сообщества добивались их разоблачения и наказания, нацарапав на воротах престижной дачи одного из доносчиков: «Осторожно! Злая собака!». Особенной решительностью отличалась кампания по изобличению в «доносительстве» видного литературного критика Якова Эльсберга, который своими действиями способствовал аресту и смерти ряда прозаиков и поэтов. Её результатом стало исключение Эльсберга, по крайней мере, временное, из членов Союза писателей и КПСС.

Хрущёвская Оттепель продержалась около десяти лет. После отставки фигура Сталина вновь не стала вызывать сомнений у властной верхушки. Стивен Коэн описывает этот поворот: «Лишь позже найденные архивные документы показали, как сильно хрущёвские наследники продолжали ненавидеть его и поносить за закрытыми дверями. «Ни один враг, – считали они, – не принес столько бед, сколько принес нам Хрущёв». А Суслов сетовал: «Не всё мы ликвидировали, что осталось нам в наследство от Хрущёва». Особенно их возмущали допущенные им «вопиющие безобразия по отношению к Сталину» и то, что он поддерживал сталинских жертв, этих, как они говорили, «подонков» и «социальный сброд». Хрущёв, полагали они, реабилитировал жертв «незаконно». Брежнев, например, был уверен, что Солженицын не зря сидел при Сталине, и не мог сдержать негодования: «Его реабилитировали два человека – Шатуновская и Снегов». (Это мнение разделяли и другие: новый глава КГБ Владимир Семичастный также считал, что Солженицын был осуждён правильно)». Но более опасной для влиятельных приспешников террора была кампания, инициированная «возвращенцем» Павлом Шабалкиным против двух ведущих партийных философов, Марка Митина и Павла Юдина. Он обвинил их в причастности к аресту и гибели коллег и к собственному длительному заключению, а также в плагиате работ репрессированных. Митин и Юдин, однако, были не просто философами, но и крупными партийными функционерами: оба были членами ЦК партии, а Юдин даже кандидатом в члены Политбюро. Как Свердлов и Эльсберг, Юдин с Митиным избежали реального наказания – оба были назначены в комиссию по написанию новой программы партии – и все четверо окончили свои дни в официальном почёте. Но кампаний, организованных против них, оказалась достаточно, чтобы вызвать панику и «психическое расстройство» у некоторых из тех, кто также нёс ответственность за репрессии».

Безусловно, наказания самым жестоким сталинистам были несоразмерны учинённому ими террору. Однако они остаются первым и последним случаем внутрисистемной люстрации, основанной не на произволе, а законности. К примеру, даже при смене формации в 1991 году ничего подобного внутри Системы не происходило. И даже в среде нынешней несистемной оппозиции тема люстрации не поднимается (а значит, нет шансов на то, что при их гипотетическом приходе к власти Система будет как-то трансформирована). #ссср #кгб #спецслужбы #репрессии #НикитаХрущев