Кот по вызову: как я лечил животное в подъезде и стал свидетелем развода

Я думал, за пятнадцать лет ветеринарной практики видел всё. Котёнка, которого отогревали на капоте "Нивы", овчарку с нервным срывом после переезда, хорька с истерикой из-за нового парня хозяйки. Но, как оказалось, главное испытание моей врачебной карьеры ждало меня… в подъезде дома на Тимирязевской. И, как водится, в самый обычный четверг.

Звонок пришёл в десятом часу утра. Женский голос — вежливый, но на грани паники:

— Здравствуйте, это Пётр? Мне вас Марина рекомендовала, она с чихуахуа к вам приезжала. У нас тут кот… Ну, ему плохо. Он вялый, дышит как-то странно, и вообще…

— Давайте адрес, — перебил я, доставая ключи от машины. — Кот чей?

— Мой… То есть… Наш… Ну… Ладно, это неважно. Приезжайте, пожалуйста.

"Мм, нестабильная грамматика в начале звонка — признак либо сильного стресса, либо начинающейся семейной драмы", — отметил я про себя. И не ошибся.

Адрес — типовая девятиэтажка, кирпич, пятый подъезд. Внизу — мужчина в клетчатых штанах и с сигаретой в зубах. Выражение лица такое, будто он работает дворником на Луне и всё понял про жизнь.

— Вы к коту? — спросил он, не снимая сигареты.

— К нему, родимому. Поднимемся?

— А, не… Он там, в подъезде. Она его туда вытащила. Сказала, раз не мой — пусть тут и лежит.

— Кто вытащила?

— Жена. Бывшая, походу, уже.

На втором этаже, между старым ковриком с надписью "Добро пожаловать" и облупленной стеной, лежал кот. Чистенький, рыжий, с огромными глазами — и очень тяжёлым дыханием. Уложен был бережно: на плед, с подушкой под головой. Рядом стояла миска с водой и… паспорт животного.

— Что случилось? — спросил я, присев рядом.

— Он не ест. Второй день. Хрипит, дышит тяжело. Я уже не могу на это смотреть, — ответил голос сверху. Женщина лет тридцати пяти, в халате и с собранными в пучок волосами, стояла на лестнице и курила. — Я ему всё — а он говорит: это твой кот, сама и лечи. Ну вот, пусть теперь тут валяется. С документами. Кстати, вот адрес клиники, где мы раньше были.

Она протянула мне сложенный листок.

— А вы с ним в одной квартире остались?

— Нет, я уже с чемоданом. Вот.

И действительно — в углу лестничной клетки стоял чемодан. Настоящий, с наклейкой "Прага 2017".

Минут через пять спустился он. В клетчатых штанах, с недокуренной сигаретой.

— Вы чего, прямо здесь? — удивился он.

— Да. Тут быстрее всего и получится осмотреть. Ветеринарная помощь, она, знаете ли, не всегда в белом халате и при хорошем освещении.

Я достал стетоскоп и начал осмотр.

— А это точно не ваш кот? — спросил я, стараясь, чтобы звучало нейтрально.

— Да я вообще кошек не люблю. Это она его завела. Он на меня шипит. Вот, пожалуйста, даже не смотрит в мою сторону.

— Он, может, болеет, а не игнорирует, — буркнул я.

— У него вообще аллергия на мужиков, — парировал тот. — С детства.

Кот, будто в подтверждение, издал что-то вроде "хррррк" и закрыл глаза. Температура — под сорок. Пульс — учащён. Одышка. Состояние — тяжёлое. Судя по всему, воспаление лёгких, возможно, вирусное. Но лечить — можно. И нужно.

— Я его забираю, — сказал я. — Сейчас уколы, потом на капельницу. Прогноз осторожно благоприятный.

— Отлично, — с облегчением вздохнула женщина. — Я вам переведу. Он — ни при чём.

— А как его зовут?

— Пушкин, — ответили оба одновременно. Потом мужчина сплюнул в сторону и пробормотал:

— Я хотел назвать его Гендальфом. Но, как видите…

Кота я повёз в клинику. По дороге он тихо поскуливал, потом заснул. В боксе лежал, как барин, на сложенном одеяле. Через два дня пошёл на поправку. Аппетит вернулся. Глаза — осмысленные. Кот начал требовать внимания, как любой уважающий себя Пушкин.

Я не выдержал — позвонил.

— Как он? — спросила она вместо «алло».

— Восстанавливается. Ест курицу. Гордится собой. Вас вспоминает.

— Я не могу его забрать… Пока.

— Я не об этом. Просто хотел сказать — всё будет нормально. Он — крепкий. И вы, наверное, тоже.

Она повесила трубку, ничего не сказав. Но через пять минут пришёл перевод. С пометкой: «На Гендальфа».

Через неделю я отдал кота в передержку — временно. Через две — он уехал жить к её маме. А ещё через месяц на мой номер пришло фото: тот самый Пушкин на подоконнике, вяжет лапами занавеску. Подпись: «Новый дом. Без бывшего. И с нормальными подушками».

Я не стал отвечать. Просто улыбнулся. И пошёл ставить укол пекинесу с запором, который ел носки.

Морали в этой истории нет. Есть только кот. Которого спасли — между одним чемоданом и одной сигаретой. Потому что, когда два человека делят имущество, стены, воспоминания и даже миски, коты всё равно остаются живыми. И им всё ещё можно помочь. Даже если они на лестничной клетке, с паспортом и диагнозом.

Пушкин теперь живёт на Соколе, спит на спине, храпит. И, говорят, немного шипит на мужчин. Но — исключительно в целях самозащиты.

Пётр Фролов | Ветеринар 

#рассказы