«Не дай бог запятнать фамилию».

— Анастасия, помог ли вам в жизни тот факт, что вы носите фамилию легендарного советского летчика?

— Наверное, это и помогало, и мешало. Мои передвижения по жизни оказались немного обременены известностью этой фамилии и установкой с детства «не дай бог ее запятнать».

— Сошел ли со временем этот эффект на нет? Многие стали забывать имена легенд войны.

— Я-то никогда не забываю, поскольку я внучка Кожедуба. И историей страны, которую я очень люблю, даже больше стала заниматься. Поэтому с годами эта установка «не запятнать имя деда» действует на меня только сильнее.

— Ваш дед стал совершать боевые вылеты только в 1943 году, но уже в первом воздушном бою оказался на волосок от смерти. Первый сбитый им немецкий «Юнкерс» — лишь на 32-м вылете, а затем как прорвало. Что за перелом тогда произошел?

— Я не дедушкин биограф и не профессиональный историк, но знаю кожедубовский характер. У моего отца тоже такое было: надо долго долбить в одну точку, и результат придет. Это такая фамильная отличительная черта. Еще надо долго аккумулировать знания, много тренироваться. Иван Никитович это делал всю жизнь. Я часто перечитываю его мемуары и только недавно обратила внимание, что ему не чуждо было безрассудство, не только храбрость. Сколько они бились во время тестовых учебных полетов… Однажды чуть в стену не влетели, и сотрясение мозга у деда не раз было. Но в итоге Кожедуб стал прекрасным инструктором. Его даже на фронт не хотели отпускать.

Есть и еще одна кожедубовская черта — очень хорошая связь с техникой. Я вот тоже хорошо вожу машину, стаж больше 20 лет. Василий, второй внук Ивана Никитовича, на «ты» с мотоциклом. У нас это так: садишься за штурвал — и машина становится продолжением тебя. Предполагаю, что у деда была та же история. Но мне бы казалось странным, если бы он в 1941-м сел за штурвал и, ни разу нигде не проколовшись, понасбивал кучу самолетов и ровненько дотянул до конца войны. По факту у него было много тренировочных полетов, хотя он всегда рвался на фронт. И в первом же бою сумел себя показать. А затем произошел накопительный эффект — стал сбивать немецкие самолеты почти каждый раз.

«Храбрость без закалки — холостой выстрел».

— В серии воздушных боев с 30 сентября по 12 октября 1943 года на счет Кожедуба было записано сразу 14 самолетов противника. Что же это за качества, которыми обладал лишь он один?

— Дедушке принадлежит такое высказывание: «Храбрость без закалки — холостой выстрел». У меня даже есть футболка с такой надписью. Когда Кожедуб был инструктором в начале войны, он приучил себя вести дневники, наблюдать, записывать схемы боев, анализировать. На фронте он продолжил делать заметки, у него было все просчитано. Столкнулся в бою с чем-то новым, необычным — записал, зарисовал. Уверена, это помогало Кожедубу добиваться побед.

Еще известно, что деда всегда сопровождала пудовая гиря. Я не знаю точно, как именно устроен штурвал. Но понимаю, что пилоту истребителя того времени нужно было иметь сильные тренированные руки. Кожедуб мизинцем поднимал такую гирю — это не миф.

Мне также казалось, что он обладал каким-то неиссякаемым оптимизмом, присущим только ему. Дедушка был всегда устремлен ввысь с улыбкой на лице. И как бы враги ни желали его смерти, он всегда выходил из боя победителем.

— А что из вашего личного общения с дедом запомнилось больше всего?

— Самое сильное впечатление — это ощущение надвигающегося, всепоглощающего праздника, когда становилось известно, что дедушка едет на дачу, где мы жили какое-то время с папой и мамой. Было ощущение, что вот-вот скатится солнце. Я не так хорошо помню черты дедушки, как именно эту атмосферу, которую он приносил с собой. Они входили с бабушкой такие громкие, а за ними — целая свита из родни, друзей, денщика и шофера. Все были как члены семьи, не было дистанции.

«А чего добился ты?»

— Какое воспоминание вашего деда о войне было самым сильным?

— Я хорошо запомнила рассказ о том, как во время воздушного боя загорелся самолет Кожедуба. Экипаж уже готовился к смерти и принял решение спикировать на колонну немецкой техники. И тут ведомый кричит в наушники, что пламя сбито: «Ваня, давай выруливай!» Меня потрясло, как легко дед был готов погибнуть — вот так, «с музыкой».

Конечно, с годами я слышала много рассказов от его однополчан. Это были такие истории, о которых едва ли кто-то напишет или снимет фильм. Ну сколько им было лет, когда началась война? 20 или чуть больше — пацаны. Вокруг ужас, смерть, они попали в этот адский замес, но остались большими детьми. И часто вели себя как дети. Они были в своей стихии и рисковали жизнью легко и с азартом.

Я очень люблю знаменитую фотографию, где Кожедуб в окружении других Героев Советского Союза — их еще в шутку называют «золотая орда». Сколько достоинства в их взглядах, которые как будто говорят: «Вот чего мы добились! А чего добился ты?»

— Иван Никитович родился в Черниговской губернии Украинской ССР и по национальности был украинцем. Как вы относитесь к тому, что на родине вашего деда сегодня в полный рост встало такое явление, как «укронацизм»?

— Когда еще в 2014 году я стала узнавать, что происходит в Донбассе, у меня был шок. Когда оказывается, что кто-то из знакомых ушел добровольцем на СВО и погиб, когда вижу Аллею ангелов в Донецке, во мне, как в женщине, которая призвана дарить жизнь, это вызывает оцепенение.

В родном селе Кожедуба Ображиевка есть его музей и установлен бронзовый бюст. Мы были там в последний раз еще до 2014 года. Нас прекрасно встречали в дедушкином доме — еще живы были его племянник Валентин с женой Любой. Долгое время у нас с музеем были прекрасные отношения. Но два с половиной года назад стало происходить что-то странное. Вдруг однажды от музейного куратора мне на личный номер прилетает видео с официальной страницы учреждения: в кадре ходят и «зигуют» дети, антирусские надписи и плакаты. Мол, вот они, достойные наследники Кожедуба. И так несколько раз. Я не выдержала, скомпилировала свой ролик, отправила с возмущением, мол, что там у вас происходит? Мне, как внучке Кожедуба, непонятно, что это все делает на страничке музея моего деда. Ответа я не получила, они просто пропали.

— Если бы у вас была возможность, что бы вы сказали своему деду из 2025 года?

— С одной стороны, я постоянно об этом думаю, у нас с дедушкой диалог не прекращается никогда. Ивана Никитовича много о чем хотелось спросить, ведь он сам был очень интересным и открытым человеком. Настолько жадно интересовался этой жизнью, людьми, любимым делом. И мне очень жалко, что его нет. Что бы я спросила? Например, а достойна ли я жить, если я не сбила 62 самолета? Условно, конечно.