Скрытая камера в спальне.

Ирина Ас

Когда мы с Димкой поженились, все было похоже на красивую, но дешевую открытку. Денег кот наплакал, и тут уж либо снимать и тратить на это, либо копить на свое.

А тут его родители, Сергей Петрович и Тамара Ивановна, такие добрые, такие заботливые, предлагают: «Ребятки, да чего вы мыкаетесь? Дом у нас большой, две комнаты свободные. Живите, копите, а через год-два и на свою квартирку накопите. Мы вам не помеха».

Я упиралась. Представляла, каково это – жить со свекрами. Но Димка давил: «Лен, это же выход. Потерпим немного. Зато свои деньги копить будем». Он так смотрел на меня своими карими глазами, так уговаривал, что я сломалась. Согласилась.

И вот мы въехали. Дом действительно был немаленький, можно сказать, на две семьи. Наш «угол» – бывшая гостиная и смежная спальня на втором этаже. Тамара Ивановна – женщина хозяйственная, вечно на кухне, вечно что-то печет, жарит, варит. Сначала было даже мило. «Доченька, поешь», «Доченька, тебе чайку?». Я расслабилась.

Но был нюанс. Сергей Петрович.

Свекор. Высокий, когда-то, наверное, крепкий, а теперь с пивным брюшком и странными, маслянистыми глазами. Он работал на какой-то мелкой должности на заводе, домой приходил, усаживался в кресло перед телеком с бутылкой пива и... смотрел. Не на телевизор. На меня.

Сначала ловила его взгляд краем глаза, когда нагибалась за тапочками или тянулась к верхней полке за посудой. Взгляд был тяжелый, липкий, как будто физически ощутимый. Я отряхивалась, как от паутины. Говорила себе: «Лена, не выдумывай. Старый пердун, ему бы телевизор смотреть, а не на тебя пялиться. Тебе кажется».

Потом эти взгляды стали наглее. За столом он мог уставиться мне на грудь, не отводя глаз. Я краснела, отворачивалась, пересаживалась. Димка ничего не замечал, или не хотел замечать.

Как-то раз мы мыли с Тамарой Ивановной посуду, а Сергей Петрович сидел в той же кухне.

— Леночка, у тебя фигурка прямо точеная, — сказал он вдруг, громко, с нарочитой небрежностью. — Не то что наши, советские колхозницы.

Тамара Ивановка замерла с тарелкой в руках. Я почувствовала, как кровь приливает к лицу.

— Сережа! — строго сказала свекровь.

— Что «Сережа»? Я правду говорю. Димке повезло.

Я ничего не сказала. Просто вытерла руки и вышла из кухни. Вечером рассказала мужу.

— Папа просто неуклюже сделал тебе комплимент, — отмахнулся он, не отрываясь от ноутбука. — Он у нас такой, простой, бесхитростный. Не придавай значения.

«Бесхитростный», блин. Во взгляде тестя не было ни капли простоты. Только похабность.

Я стала одеваться дома, как монашка. Спортивные костюмы, балахоны. Переодевалась только в спальне, запершись на ключ. Димка ворчал: «Ты что, как в секте? Расслабься уже». А я не могла расслабиться. Это чувство, будто на тебе постоянно ощупывают чужие глаза, сводило с ума.


Все случилось в субботу. Димка уехал с друзьями на рыбалку, Тамара Ивановна пошла на рынок. Сергей Петрович, как обычно, сидел в гараже, что-то чинил. Я решила провести генеральную уборку в нашей спальне. Вымыть окна, пропылесосить за шкафом.

Отодвинула тяжелый комод, чтобы протереть пыль, и увидела ее!

Маленькая, черная, размером с наперсток. С крошечным, темным, как бусинка, объективом. Она был прикреплена на двусторонний скотч к задней стенке комода и смотрела прямо на кровать и на мой стул, где я обычно оставляла одежду.

Сначала мозг отказался воспринимать действительность. Это не может быть камера, нет! Но я присмотрелась. Это была именно она, беспроводная камера.

Ноги стали ватными, в ушах зазвенело. Я рухнула на кровать, не в силах оторвать взгляд от этой черной мерзости.

Тестю было мало смотреть на меня в одежде, он хотел большего. Он снимал меня, когда я переодевалась. Когда мы с Димкой… О, Боже.

Волна тошноты подкатила к горлу. Я побежала в туалет и меня вырвало. Дрожащими руками я подвинула комод на место, села на пол и зарыдала. Не от страха. От омерзения и гнева.


Я не думала о последствиях. Во мне кипела бешеная злость. Я выждала, когда все соберутся дома. Димка вернулся с рыбалки, довольный. Тамара Ивановна готовила ужин, Сергей Петрович смотрел футбол.

Я вышла в зал. Лицо было горячим, руки ледяными.

— У нас есть огромная проблема, — сказала я громко. Голос не дрожал.

Димка поднял на меня глаза, улыбка сползла с его лица.

— Лен, что опять?

— Не «опять». Твой отец, — я повернулась и ткнула пальцем в Сергея Петровича, — этот… ублю.док, поставил камеру в нашей спальне!

В комнате повисла гробовая тишина. Тамара Ивановна вышла из кухни, вытирая руки о фартук.

— Что? Что такое?

— Я сказала! Он снимал меня, когда я переодевалась! Снимал нас с Димой... — я уже почти кричала.

Сергей Петрович медленно повернул голову. На его лице было выражение неподдельного возмущения.

— Ты что несешь, дура? С ума сошла?

— Не надо врать! Камера приклеена к комоду, я ее нашла!

— Лена, успокойся, — Димка встал, его лицо стало каменным. — Что за ерунду ты городишь?

— Это не ерунда! Пойдем, я тебе покажу эту твою «ерунду»!

Я схватила мужа за руку и потащила в спальню. Отодвинула комод.

— Смотри! Видишь?

Димка наклонился. Я видела, как он побледнел.

— Это… это какая-то…

— Камера! — выкрикнула я. — Твоему папаше мало было подглядывать, он решил снимать!

Мы вернулись в зал. Тамара Ивановна смотрела на мужа с ужасом.

— Сережа… это правда?

— Стал бы я такой ерундой заниматься! — заорал Сергей Петрович, вскакивая с кресла. — Она сама ее там поставила, сама все придумала! Видели же, что она на меня косорылится ! Не нравлюсь я ей! Вот и решила меня подставить, гадина!

Я онемела от такой наглой лжи.

— Я что, сама себя снимала, придурок?!

— Лена! — рявкнул Димка. — Прекрати! Ты охренела, так с отцом разговаривать?

Я посмотрела на мужа. В его глазах я увидела не растерянность, а злость. Злость на меня.

— Ты… ты ему веришь?

— Я верю, что ты могла все это выдумать! У тебя с папой всегда были напряженные отношения! Могла камеру купить и прицепить!

— Зачем мне это?! — закричала я, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Но я их сглотнула. Эти гады слез не заслуживали.

— Чтобы нас поссорить, чтобы мы отсюда съехали! Ты же всегда ныла, что тебе тут некомфортно!

У меня перехватило дыхание. Вот он, весь его убогий, примитивный вывод. Не его отец извращенец, а я – истеричка, которая все выдумала, чтобы съехать отсюда.

— Да пошло оно все... — прошипела я. — Вы оба конченые. Отец – извращенец, который снимает невестку, а сын – придурок, который его покрывает.

Я повернулась к Тамаре Ивановне, которая стояла, как столб, с белым лицом.

— Вам, Тамара Ивановна, соболезную. Вы живете с двумя уродами.

Я пошла в спальню, начала сгребать свои вещи в сумку. Димка вошел следом.

— Лен, успокойся, давай поговорим, как взрослые люди.

— Отвали. Разговор окончен.

— Ты зря все это затеяла! Надо было промолчать, тихо убрать камеру и все. Зачем ты матери рассказала? Теперь они поругаются из-за тебя!

Я остановилась и посмотрела на него с таким презрением, что он отшатнулся.

— То есть, по-твоему, я должна была молча тереть, что твой батя за мной подглядывает? Твоя мать имеет право знать, с кем она живет, а ты просто конченый, Дима. Полный придурок.

Он не стал меня останавливать. Я вышла из их дома, хлопнув дверью так, что стекла задребезжали.

****

Первые дни я жила у подруги, в состоянии прострации. Подала на развод. Димок сначала слал смс: «Одумайся», «Не разрушай нашу семью», потом перешел на угрозы: «Ты пожалеешь, стер.ва».

Я не отвечала.

А потом случилось страшное. Мне написала однокурсница, с которой мы не общались лет пять. Ссылка. «Лен, это не ты?»

Я открыла. Это был сайт для взрослых. Одно из видео в ленте – «Молодая жена меняет белье перед камерой, скрытая съемка». На превью было мое лицо, мое тело. Кадры, снятые в той самой спальне. Я в одном нижнем белье, я без него, переодеваюсь в пижаму. Все было видно. Все!

Меня снова вырвало. Трясло так, что я с трудом набрала номер полиции. На следующий день я была в отделении. Писала заявление о нарушении неприкосновенности частной жизни, о распространении пор.ногра.фии. Следователь, уставшая женщина лет сорока, слушала меня с каменным лицом. Я написала все, что знала: адрес, имена. Написала про камеру, про то, что подозреваю свекра.

Из отделения я вышла с ощущением, что сделала все правильно, но внутри была пустота.

****

Прошла неделя. Развод был в процессе, я сняла комнату в другом районе и вышла на работу. Старалась не думать, жила на автопилоте.

В тот день я задержалась, дописывая отчет. На улице уже стемнело. Домой ехала с двумя пересадками. От метро до моего дома минут десять пешком через тихий, плохо освещенный двор.

Я шла, уткнувшись в телефон, когда чья-то сильная рука схватила меня за локоть и резко дернула в сторону, в темный проулок между гаражами.

Я вскрикнула. Передо мной был Димка. Но это был не тот Димка, которого я знала. Его лицо было перекошено злобой, глаза дикие, от него пахло перегаром.

— Ну что, довольна? — просипел он, не выпуская мою руку. Его пальцы впивались в меня как клещи.

— Отстань! Я вызову полицию!

— Вызовешь? — он толкнул меня спиной на холодную стену гаража. — Ты уже вызвала! Копы к отцу приехали! Допрашивают, уроды! Из-за тебя!

— Сам урод! Он этого заслужил!

— Заслужил? — он придвинул свое лицо вплотную к моему. — Он старый, больной человек! А ты, гадина, на него заявление написала! Я тебя сейчас так отделаю, что тебе нечем писать будет!

Он был пьян и зол до предела. Я испугалась по-настоящему. Сильнее, чем когда обнаружила камеру.

— Отпусти, Дим, прошу тебя.

— Не отпущу. Ты мне всю жизнь испоганила. Родители из-за тебя разводятся! Мать отца послала, собрала вещи и к сестре уехала! Довольна?

Я не знала. Новость о том, что Тамара Ивановна не выдержала, вызвала во мне слабую искру злорадства.

— Правильно сделала. А ты бы пошел за своим извращенцем папашей.

— Заткнись! — он ударил кулаком в стену рядом с моей головой. Я вздрогнула и закрыла лицо руками. — Я тебя предупреждаю, забери заявление. Забери, или я тебя в больницу отправлю. На всю твою оставшуюся жизнь. Поняла?

Он схватил меня за волосы и дернул вниз. Боль пронзила кожу головы.

— Поняла?!

— Поняла! — выдохнула я, больше от боли, чем от страха.

Он отпустил меня, с силой толкнув плечом. Я ударилась о стену.

— У тебя три дня. Если заявление не заберешь – я тебя найду. И тогда пиши пропало.

Он плюнул мне под ноги, развернулся и ушел, растворившись в темноте. Я осталась стоять, прислонившись к холодному железу гаража, вся трясясь. От страха, от ненависти, от осознания полного, абсолютного одиночества.

Слез не было, только ледяная ярость. И четкое понимание: я не заберу заявление. Ни за что! Эти скоты сломали мне жизнь, но я не дам им сломать себя. Если он думает, что угрозами все решит, он ошибается.

Я выпрямилась, смахнула грязь с колена и пошла к своему дому. Дошла до квартиры, заперла дверь на все замки и прислонилась к двери спиной. Колени подкашивались, в горле стоял ком. Не от страха, от дикой, животной ярости. Он посмел тронуть меня, схватить за волосы, угрожать.

Слез не было. Была только холодная, стальная решимость.


Я достала телефон. Первым порывом было сразу звонить следователю, но я остановилась. Голос будет дрожать, а я не буду вести себя, как истеричка. Нет.

Я включила диктофон на телефоне и начала говорить. Спокойно, четко, как будто доклад составляю.

«Сегодня, третьего ноября, примерно в 22:30, мой бывший муж, Дмитрий Сергеевич Соколов, поджидал меня у дома. Он силой затащил меня в проулок между гаражами. Угрожал физической расправой, требовал забрать заявление на его отца. Схватил за волосы, толкал. От него пахло алкоголем. Сказал: «У тебя три дня. Если заявление не заберешь – я тебя в больницу отправлю».

Я включила запись и прослушала. Голос был ровный, немного уставший, но не сломленный. Идеально.

Потом я позвонила следователю, Карине Олеговне.

— Карина Олеговна, добрый вечер. Это Лена Соколова. Мне только что угрожал мой бывший муж. Физически напал.

— Напал? Вам срочно нужна помощь? — в ее голосе послышались нотки интереса. Дело обрастало новыми фактами.

— Пока нет. Но я боюсь, что в следующие три дня он исполнит обещанное. Я хочу написать еще одно заявление. На него.

— Приезжайте завтра с утра. И… Лена? Будьте осторожны.

Я положила телефон. Дрожь внутри сменилась ледяным спокойствием. Страх никуда не делся, но он был загнан глубоко внутрь и превратился в топливо. Я была готова бороться.

На следующий день я подала заявление на Димку. Карина Олеговна кивнула.

— Этого достаточно для возбуждения дела по статье 119 УК – угроза убийством. Его вызовут на допрос. Парень, судя по всему, недалекий, надеюсь, он не явится с адвокатом и наговорит лишнего.

Я не пошла на работу, сказала, что заболела. Вместо этого поехала в крупный магазин электроники и купила две маленькие, но качественные камеры с датчиком движения и возможностью прямой трансляции в облако. Одну установила у себя в комнате, направив на дверь. Вторую – в карман своего осеннего пальто.

Я понимала, что Дима не блещет интеллектом. Он попробует силовой подход и я была готова его подловить.

Прошел день. Два. На третий день, с утра, мне позвонили с неизвестного номера. Я не стала брать. Потом пришло смс: «Ты че, решила, что я шучу? Заявление не забрала? Сегодня вечером будем разговаривать.»

Я не ответила. Вместо этого проверила заряд на камере в кармане и аккуратно ее включила.

Вечером я вышла с работы, как обычно, по своему маршруту. Сердце колотилось, но не от страха, а от адреналина. Я была приманкой в собственной ловушке.

Он ждал меня у того же подъезда. Вышел из-за угла, лицо перекошено злобой. На этот раз был трезв, и от этого было еще страшнее.

— Ну что, не дошло с первого раза?

Он снова схватил меня за руку. Я не сопротивлялась.

— Димка, отстань. Полиция уже в курсе.

— А мне плевать на твою полицию! — он начал тащить меня в тот же проулок. Камера в моем кармане снимала его лицо, его руки, сжимающие мой рукав. — Заберешь заявление? Сейчас же позвонишь следователю и скажешь, что все наврала!

Мы оказались в темноте. Он прижал меня к стене.

— Нет, — тихо сказала я.

— Что?!

— Я сказала – нет. Твой папаша извращенец и вы оба сядете.

Его рука со всей дури врезала мне по лицу. Голова отлетела назад, в ушах зазвенело. Во рту появился вкус крови. Но я не закричала. Я посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась окровавленными губами.

— Попадешь за решетку. Надолго.

Это его добило. Он совершенно озверел.

— Я тебя убью!

Он начал меня душить. Давил на горло. Пальцы впивались в шею. Мир поплыл. Я из последних сил пыталась оттолкнуть его, но он был сильнее. В глазах потемнело.

И тут раздался резкий, оглушительный звук сирены. И крики: «Дмитрий Соколов! Немедленно отпустите женщину! Это полиция!»

Димка замер, его хватка ослабла. Я судорожно глотнула воздух. Из проулка выскочили трое в штатском, с наставленными на него пистолетами. Карина Олеговна установила за мной наружное наблюдение после моего заявления. Ждала, когда он появится.

Его скрутили и надели наручники. Он орал, брыкался, плевался.

— Она сама! Она меня спровоцировала! Гадина! Я тебя убью!

На меня накинули куртку, кто-то вызвал скорую. Я стояла, держась за стену, и смотрела, как бывшего заталкивают в машину.


Прошел месяц.

Дело получило огласку. Соседи, знакомые – все обсуждали «семейку Соколовых». Сергея Петровича, по результатам записи с камеры и переписки на его компьютере (где нашли еще кучу «скрытых» записей, но уже с другими женщинами), отправили под домашний арест. Ему грозило реальное лишение свободы.

Димку, за угрозу убийством и причинение легкого вреда здоровью (у меня были синяки на шее и разбитая губа), посадили в СИЗО. Его тупое «я тебя убью» на аудио и видео, а также нападение при свидетелях-операх, оставляло ему мало шансов.

Тамара Ивановна так и жила у сестры. Она позвонила мне однажды. Плакала в трубку.

— Прости меня, Леночка. Я не знала… я не верила…

— Вам не у меня прощения просить, — холодно сказала я. — Вам бы с самой собой разобраться.

Я положила трубку. Жалости к ней не было. Ей было удобнее закрыть глаза, чем признать правду.

Развод прошел быстро и без осложнений. Все, что было у нас с Димкой общего – это долги по его кредитной карте.

Я сидела в своей маленькой квартирке-студии, которую сняла на первые деньги с новой, более высокой должности. Меня повысили, видимо, из жалости или из уважения к моей стойкости. Мне было все равно.

Я смотрела в окно на ночной город. Во рту до сих пор иногда возникал привкус крови от того удара, а на шее остались слабые, сиреневые следы от его пальцев. Шрамы, и не только физические.

Я выиграла эту войну. Я осталась жива, а они понесли наказание. Но ощущения триумфа не было, была пустота. И горькое понимание того, что та доверчивая, наивная девчонка, которая когда-то верила в счастливый брак, уме.рла. Ее уби.ли в том темном проулке между гаражами.

Я теперь другая, но я буду жить. Потому, что я сильная.