Девочка дернула ее за рукав платья "Жалеть слишком поздно" часть 3

– Мама, кто это? – спросила она тихо, но я слышала каждое слово.

– Это... – Маша запнулась, потом выпрямилась и посмотрела мне в глаза. – Это моя мать. Твоя бабушка.

Девочка с любопытством посмотрела на меня.

– Катя, иди к тете Марусе, помоги ей морковку разложить, – попросила Маша дочь мягко, но настойчиво. – А мы с этой... тетей поговорим.

Девочка послушно убежала к соседнему прилавку, где пожилая женщина торговала морковью и свеклой. А мы остались наедине.

– Маша, – начала я, но она подняла руку, останавливая меня.

– Не надо, – сказала она жестко и требовательно. – Не говори ничего. Я знаю, зачем ты пришла.

– Нет, ты не знаешь. Я искала тебя десять лет. Каждый день думала о тебе. Мы с отцом...

– С отцом? – Маша усмехнулась, и в этой усмешке была горечь. – Тем, который выгнал меня из дома? Который заставил отказаться от ребенка? Он тоже вспомнил, что у него есть дочь?

– Он раскаивается. Мы оба раскаиваемся. Если бы ты знала, как мы мучились все эти годы...

– Мучились? – в голосе Маши появились насмешливые нотки. – А мне знаешь, каково было? В семнадцать лет остаться одной с ребенком на руках? Без денег, без документов, без крыши над головой?

Она говорила тихо, чтобы не привлекать внимание окружающих, но каждое слово хлестало меня, как хлыст. Мне было стыдно от ее слов как никогда в жизни.

– Я месяц пряталась в заброшенном сарае у чужих людей, – продолжала она, и глаза ее горели. – Ела объедки, которые подавали из жалости. Боялась выходить на улицу днем, потому что милиция искала. А дочка плакала от голода, и у меня не хватало даже молока для нее. Понимаешь?

Каждое ее слово жгло меня. Я представляла свою дочь, прячущуюся с новорожденным ребенком в каком-то сарае, голодную, испуганную, отчаявшуюся.

– Маша, милая, – я протянула к ней руки, но она отступила.

– Но мы выжили. Сами. Без вашей помощи. Катя растет умной, здоровой девочкой. Она читает, считает, рисует. И никого не стыдится, в отличие от своих дедушки и бабушки.

– Как вы живете? – спросила я, глотая слезы. – Где? У тебя есть муж? Кто помогает?

Маша рассмеялась, но смех был горький.

– Какой муж? Кто возьмет в жены девчонку с ребенком и без документов? Мы перебиваемся как можем. Летом торгуем на рынках, зимой я подрабатываю уборщицей, посудомойкой. Живем где придется, у знакомых, в общежитии, иногда снимаем угол за копейки.

Каждое ее слово болью отзывалось в сердце. Моя дочь, моя маленькая девочка, жила как бродяжка все эти годы. А я в это время занимала высокую должность, жила в хорошей трехкомнатной квартире, ни в чем не нуждалась.

– Маша, вернись домой, – попросила я, и голос мой дрожал от отчаяния. – Мы все исправим. Оформим тебе новые документы, поможем с работой. Катя пойдет в хорошую школу...

– В какую школу? – перебила она резко. – У нее нет свидетельства о рождении. Она официально не существует.

– Но можно что-то придумать. Сейчас времена другие, многое можно уладить...

– Нет, – отрезала Маша категорически. – Мы не вернемся. Я не хочу, чтобы Катя знала, какие у нее дедушка и бабушка.

Девочка тем временем вернулась, неся в руках большое красное яблоко.

– Тетя Маруся дала, – сказала она Маше радостно. – Сказала, что самое сладкое. Хочешь попробовать?

Она откусила кусочек и протянула яблоко матери. Простой, естественный жест. Но в нем было столько любви, столько нежности, что у меня защемило сердце от этой картины.

– Катя, – позвала я девочку осторожно. – Подойди ко мне.

Она недоверчиво посмотрела на мать, но та кивнула.

– Ты знаешь, как тебя зовут? Полностью?

– Катя, – ответила девочка просто. – Катя Машина. А вас как зовут?

Машина. Она взяла фамилию по имени матери. У них даже общей фамилии с нами нет.

– Меня зовут Раиса Петровна, – сказала я мягко. – А ты... Ты моя внучка.

– А почему ты раньше со мной не познакомились? – спросила она.

Что ответить? Как объяснить ребенку, что мы отказались от нее еще до рождения?

– Мы... Мы жили очень далеко, – соврала я. – И не знали, где вас найти.

– А теперь нашли?

– Да, теперь нашли.

Катя улыбнулась, и в этой улыбке было что-то знакомое. Что-то от Маши в детстве, а может, и от меня самой.

– Значит, теперь будем дружить? – спросила она с надеждой.

Я посмотрела на Машу. Ее лицо было каменным, непроницаемым.

– Не знаю, – сказала я честно. – Это должна решить твоя мама.

– Мам, а давай дружить с бабушкой? – попросила Катя, поворачиваясь к Маше. – У Тани из соседнего дома есть бабушка, она ей сказки рассказывает и пироги печет. А у меня бабушки никогда не было.

Маша молчала, и я видела, как она борется с собой.

– Бабушка бы очень любила тебя, Катя, – сказала я тихо. — И дедушка тоже… Он очень изменился. Он понял, что ошибся.

– Слишком поздно, – ответила Маша тихо, но твердо.

– Никогда не поздно начать сначала, – настаивала я.

– Я подумаю, – сказала она наконец неохотно. – Но ничего не обещаю. И никаких условий не принимаю.

– Маша, дай мне хоть адрес, телефон... Как мне с тобой связаться?

Я испугалась, что сейчас она уйдет, и я ее больше не увижу.

– Никак. Если я решу, что нам нужно встретиться, я сама найду тебя. Знаю, где ты работаешь.

Она начала собирать свой товар, готовясь уходить, складывала оставшиеся овощи в ящики.

– Подожди, – попросила я отчаянно. – Может, хоть денег дать? На еду для Кати? Ей же нужно хорошо питаться, расти...

Маша остановилась и повернулась ко мне. В ее глазах вспыхнула злость.

– Хочешь купить нас деньгами? – спросила она жестко, сжав кулаки. – Думаешь, бросишь мне пару сотен, и все будет хорошо? Прощение купишь за рубли?

– Нет, я просто...

– Мы не нищие, – отрезала она. – Сами зарабатываем на жизнь. Прожили десять лет без ваших денег, проживем и дальше. Нам ваша жалость не нужна.

Она взяла дочь за руку и пошла прочь.

Я стояла посреди рынка и смотрела им вслед, чувствуя, как по щекам текут слезы. Вокруг кипела обычная рыночная жизнь, люди торговались, смеялись, ругались, а я стояла и плакала.

***

Домой я пришла как в бреду. Руки тряслись, ноги едва держали, в голове был полный хаос. Петр сидел на кухне за столом, читал газету.

– Что случилось? – спросил он, увидев мое лицо, и вскочил. – Ты будто привидение встретила.

– Встретила, – ответила я, тяжело опускаясь на стул. – Я Машу видела. И нашу внучку.

Он побелел как мел и медленно сел обратно.

– Где? Как она... Что с ней? Она здорова?

И я рассказала ему все подробно, не скрывая ничего. Про рынок, про торговлю овощами, про то, как они живут эти десять лет. Про Катю, умную, красивую девочку, которая могла бы расти в нашем доме, ходить в хорошую школу, носить красивые платья.

Петр слушал молча, только руки у него дрожали.

– Значит, она забрала ребенка из детского дома? – спросил он, когда я закончила рассказ. — Но как она смогла?

– Она вообще туда не отдавала дочь. Все эти документы, которые ты привез... Она их, наверное, подписала под принуждением врачей. А потом забрала дочь и сбежала из больницы.

– Но как... без документов, без прописки, без денег...

– Не знаю как. Но смогла.

Петр вдруг опустил голову на руки и заплакал. Тихо, беззвучно, но слезы капали на газету. Я никогда не видела, чтобы он плакал.

– Что мы наделали, – шептал он сквозь слезы. – Господи, что же мы наделали с собственной дочерью...

Я обняла его, и мы сидели так, прижавшись друг к другу, как два старых, уставших человека, которые поняли, что всю жизнь прожили неправильно.

– Нужно найти их, помочь, – сказал он наконец, вытирая глаза носовым платком. — Внучку в школу устроить, Маше работу найти нормальную...

– Она не хочет нашей помощи. Не доверяет нам.

– А ты бы доверяла после того, как мы ее предали?

Мы долго сидели и думали, что можно предпринять.

– Может, через знакомых попробовать? – предложил Петр неуверенно. – Узнать, где они живут точно, что нужно для оформления документов...

– Нет, – покачала я головой. – Если мы начнем их искать через милицию, она опять исчезнет. На этот раз навсегда.

– Тогда что делать?

– Ждать. Она сказала, что подумает. Значит, есть еще надежда.

Но дни шли, а Маша не появлялась. Я каждый вечер ходила на рынок, надеясь увидеть ее снова среди торговцев. Но ее прилавок пустовал.

– Уехали они, – объяснила мне тетя Маруся, у которой я спросила про Машу и Катю. – Сказали, что на юг поедут, в Краснодарский край. Там сезон еще не кончился, можно еще заработать на зиму.

И снова неизвестность. Снова мучительное ожидание, только теперь оно было другим. Теперь я знала, что дочь жива, что у меня есть внучка, и это давало силы жить дальше.

Мы с Петром изменились после той встречи. Стали ближе друг к другу, больше разговаривали. Теперь у нас была общая надежда и общая боль. И мы могли о ней говорить, а не переживать в одиночестве.

– Знаешь, – сказал как-то вечером муж, – я понял одну вещь. Все эти годы я думал, что мы спасли семью, карьеру, репутацию. А оказывается, мы потеряли самое главное – дочь.

– Но теперь нашли, – сказала я. – И теперь будем бороться за то, чтобы вернуть ее.

***

Прошло полгода с нашей встречи на рынке. Февраль 1984 года выдался особенно суровым, морозы стояли такие, что трещали деревья. За окном завывала метель, а я сидела и вязала шарф. Пыталась отвлечься от тяжелых мыслей, но не получалось. Все время думала о Маше и Кате. Где они сейчас? Тепло ли им в этот мороз? Есть ли у них что поесть?

Петр был на очередном совещании в горисполкоме. Дома была одна я, и тишина давила на уши, нарушаемая только воем ветра за окном.

Вдруг в дверь постучали. Не звонок – именно стук. Тихий, неуверенный, почти робкий.

Сердце екнуло. В такую погоду, в такой мороз кто может прийти? Соседи всегда звонят, а не стучат.

Я подошла к двери, прислушалась. За дверью было тихо, только слышно было, как ветер гудит в подъезде.

– Кто там? – спросила я.

Пауза. Потом детский голос, дрожащий от холода:

– Это Катя. Можно войти? Мне очень холодно.

Я едва не упала от неожиданности. Руки тряслись, когда я открывала замок. За дверью стояла моя внучка в старой куртке, из-под которой торчало домашнее платьице. Волосы мокрые от растаявшего снега, щеки красные от мороза, губы синие.

– Катюша! Господи, что ты здесь делаешь? Где мама? Как ты сюда добралась?

– Мама в больнице, – сказала девочка, заходя в прихожую и стуча зубами от холода. – Тетя Маруся вызывала врача, а меня не с кем оставить.

– Что с ней случилось? – я помогла ей снять мокрую куртку, под которой оказалось совсем тонкое платьице.

– Не знаю точно. Говорит, что в груди горит, дышать тяжело.

Воспаление легких. Или что-то еще хуже.

– А как ты нашла наш дом? – спросила я, ведя озябшую внучку на кухню к теплу.

Девочка дрожала, и я накинула ей на плечи свой свитер, который висел на спинке стула.

– Мама сказала мне адрес. На всякий случай, говорила. Сказала, если что-то случится с ней, то можно к вам прийти, вы поможете.

Значит, она не забыла нас совсем. Значит, где-то в глубине души надеялась, что в критический момент мы ее не подведем.

– Ты голодная, дорогая? – спросила я внучку, усаживая ее за стол.

Катя кивнула, и я поняла, что они с Машей действительно живут впроголодь. Быстро разогрела суп, который варила с утра, намазала хлеб маслом, налила горячего молока с медом. Девочка ела жадно, но аккуратно, и я видела, что Маша хорошо ее воспитала.

– Расскажи мне про маму, – попросила я, садясь рядом. – Как она себя чувствует?

– Сначала она не хотела ехать, – рассказывала Катя между ложками. – Говорила, что само пройдет, что надо просто отлежаться. А тетя Маруся ругалась, кричала… И мама испугалась, что меня одну тут оставит, и согласилась ехать.

Я закрыла глаза. Мы уже один раз потеряли дочь. Неужели судьба дает нам второй шанс только для того, чтобы отнять ее навсегда?

– А где вы сейчас живете? – спросила я осторожно.

– Снимаем комнату у тети Маруси. Добрая она, но денег у нее тоже мало. Мама ей помогает по хозяйству, убирается, готовит, а за это нам дают угол и еду.

Боже мой. Моя дочь живет в чужом доме из милости, работает почти что прислугой.

– Катя, а ты хочешь увидеть дедушку? – спросила я, когда она наелась.

Девочка кивнула с любопытством.

– А он правда добрый? Мама говорила, что раньше он был злой.

Как ответить на этот вопрос? Добрый ли Петр Иванович? Я же сама не знаю точно. Знаю только, что он раскаивается в содеянном. Что мучается не меньше меня.

– Он изменился, – сказала я честно. – Он понял, что поступил плохо с мамой. И очень хочет исправиться, загладить свою вину.

Катя подумала над моими словами.

– А мама его простит когда-нибудь?

– Не знаю, дорогая, но мы очень на это надеемся.

А что нам еще оставалось?

Copyright: Анна Медь 2025 Свидетельство о публикации. Копирование контента без разрешения автора запрещено

1 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938543384642

2 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938687760450

4 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939554539586

5 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939746953282