Людей как-то сразу много на улицах. В центре – так и просто не протолкнуться, даже широкие тротуары не выручают. Молодые, красивые, на нас не похожие, другие. Улыбаются, толпятся у входов в заведения, идут куда-то по своим делам. Иные – не идут, а мчат на самокатах. Этих, честно сказать, недолюбливаю. Бурчу вслед по-стариковски. Но, поскольку солнышко, можно даже и самокатчиков под амнистию. Пускай едут. Ну и совсем маленькие дети – эти просто сияют. Каждый сам как маленькое солнышко. Бегают, кричат, удивляются самым обыкновенным вещам. Радость жизни, ничем пока не замутненная. Не пустившая в себя тоску – придет, конечно, время, но это не сейчас, это потом. Пока – только весна. Но я так уже не умею, возраст мешает, лишние годы – иногда даже хуже, чем лишний вес. Я-то помню, что происходит вокруг, помимо солнышка и таяния снегов. Солнышко в наличии, но я почти вижу, как становится темнее день ото дня. ЗАКРЫВАЮЩИЙСЯ МИР Вот у этих, молодых, красивых и на нас не похожих не будет уже никакого будущего. Будут теплые денечки еще, конечно, будут простые человеческие радости, но будущего не будет. Мир закроется от них понемногу – уже ведь начинает отворачиваться, уже звучат призывы всех оптом наказать за подвиги нескольких храбрых разведчиков, — а дома просто станет меньше возможностей. Исчезнут вещи, которые казались такими же обычными, как воздух. Это, впрочем, про тех, кто возмущаться не станет, кто вспомнит поколениями предков изученную науку терпеть и привыкать. Прочих государство пережует без спешки, переварит и так далее. На тех из них, кто понимает или чувствует, что страна свернула не туда, уже объявлена охота, егеря из телевизора трубят в рожки, и весело переговариваются все, кто в охоте участвует – полицейские, прокурорские, судьи, — предчувствуя славное развлечение. Вспомнил – в моем советском детстве была такая программа, «Клуб кинопутешествий». Вел ее бодрый, не по-здешнему улыбчивый человек Юрий Сенкевич, повидавший мир и совершивший вместе с Туром Хейердалом на папирусной лодке «Ра» переход через океан.

Я не пропускал его передач – раз в неделю, кажется, они выходили. И никто мне ничего специально не объяснял, но я почему-то и сам понимал, что путешествия мне, скорее всего, не светят. Может быть, повезет, будет какая-нибудь специальная работа, тогда… Улыбчивый Юрий Сенкевич, к сожалению, умер, но возродят, наверное, со временем что-нибудь похожее на его передачу в рамках общей ностальгии по всему советскому. И мне (это если государство не пережует) более или менее легко будет вернуться в детство, а вот молодым, красивым, привыкшим к тому, что они – часть большого мира, наверное, чуть потяжелей. Ну потерпят. А совсем маленьким, которые сейчас суетятся и кричат, напоминая веселых воробьев, даже проще будет, чем мне. Они едва ли успели привыкнуть к нормальной человеческой жизни, та, в которую врастут, и окажется для них нормальной и человеческой. Не сумеют вспомнить, что кусочек другой все-таки застали. В Юнармии научат родину любить, а все остальное – искренне ненавидеть. Из всех наук сейчас для России важнейшей является наука ненависти, и преподают ее очень старательно.

ТЫ УЖЕ ПОЖИЛ Будущего не будет, потому что один немолодой мужчина, владеющий автоприцепом «Скиф» и победивший печенегов, не хочет, чтобы оно было. И ближние его не хотят, чтобы оно все-таки случилось. Потому что понимают – им в открытом, нормальном, человеческом будущем просто нет места. Навыки не те, привычки неправильные, и чужая свобода оказывается угрозой их теплому комфортному существованию. Защищая свое позавчера, они отнимают у всех завтра, но что делать – всегда приходится чем-то жертвовать, должны ведь мы защитить суверенитет, обеспечить России достойное место в мире и… И ничего, и пустота, ни они, ни их обслуга, кажется, не придумали никаких более внятных объяснений того, зачем воровать у людей будущее, но ведь и эти отлично работают. Все получается. Солнышко, весна, но после каждой новости об их свершениях и победах – чуть темнее. Как будто медленно гаснет свет в кинотеатре, но ты при этом не зритель, ты статист в довольно скверном хорроре, даже если тебе и кажется, что ты зритель. Дома убивают – без спешки, старательно, тщательно – в тюрьме самого яркого из наших оппозиционеров. У соседей изобретают безумные какие-то заговоры, не стесняясь, выдают в эфир дикие, на коленке состряпанные «показания» «преступников», которые собирались расхитить сокровища всенародно избранного президента. То есть, надо так понимать, знаменитые усы и соленья из погреба, потому что, судя по декларации о доходах, больше у этого святого человека ничего нет. Наши спецслужбы помогают соседям, а это значит, что скоро их передовой опыт и у нас начнут применять. Еще немного темнее. И еще немного темнее. И еще. Вот вспомнил: мне было девять, моей двоюродной сестре — семь, мы сидели в доме у бабушки на большом диване, занимались какими-то своими детскими делами, и вдруг сделалась тьма и началась гроза, страшная – мы такой прежде не видели. Она испугалась (я тоже, но я виду не показал, я ведь взрослый, да и мужчина). — Ты уже пожил, — кричала сестра, — а я, я… Ну что тут скажешь? Я уже пожил. Иван Давыдов