Погранцы

Может ли Россия бороться с дронами с помощью тачанок?

#новости #политика #экономика
Вот буквально сегодня свежая-пресвежая инициатива - наделать тачанок из джипов с пулеметами на турелях, и пустить патрулировать границы от дронов, которые запускаются в массовом количестве.
В принципе, по отзывам военных, идея может сработать - мобильные патрули, имеющие возможность расстреливать низколетящие малоскоростные цели вполне эффективный вид оружия В ДОПОЛНЕНИЕ к тому что существует - стационарному ПВО и патрулям на крышах охраняемых объектов, РЭБ, авиация.
Но давайте думать и считать, что для этого надо.
1. Необходима определенная структура, которая могла бы управлять всеми этими патрулями, подчиненная службам ПВО. Такой службы в РФ нет, для ее создания понадобятся средства и люди.
2. Необходима система связи, отслеживания, мониторинга целей чтобы можно было цель передавать от поста к посту, оперативно концентрировать силы, распределять цели. Мы все знаем, что даже на фронте со связью все не очень радужно (вернее, радужно лишь в снах генералов). Учитывая, что РФ производит очень малую номенклатуру любых радио и вычислительных приборов, то масштабные закупки китайских раций и создание дата-центров, обеспечение связи покрытием будет очень затратным и нелегким, мягко говоря, делом.
3. Необходимы люди, которые имеют боевой опыт, умеют действовать в населенных пунктах (большинство атакуемых объектов именно в них), морально выдержаны и хорошо подготовлены (так как каждый такой guntruck будет действовать в основном в достаточно разреженных построениях и часто без визуальной и локтевой связи с соседями. Все люди, которые более-менее хотят воевать и умеют это делать, уже навербованы и участвуют в СВО. На долю ПВО останется в лучшем случае неликвид - то, что не прижилось на фронте, неопытная пешмерга (т.е. ополчение), инвалиды в управленческих звеньях службы... и все. То, что некое подобие ополчения на гантраках сможет эффективно выполнять полноценные боевые дежурства, я не верю. По практике, эти "партизаны" будут скорей палить в основном по окнам на верхних этажах высоток, чем по дронам, так как подготовка для такой работы требуется нешуточная. Я бы в своем городе такое кататься не пустил. И по окрестностям тоже. Это тот случай, когда свои страшней чужих.
4. Необходима техника. Если смотреть по технической стороне вопроса - необходимо прикрыть такой пешмергой порядка 2000 км. Максимум, в каком радиусе сможет эффективно отслеживать и поражать дроны такой гантрак - это метров 500, то есть, считаем, что в две линии требуется не менее 4000-5000 джипов. Самый минимум. С учетом ремонтного фонда - не менее 6-7 тысяч. И примерно столько же пулеметов и много-много боекомплектов, так как стрелять надо будет много.
Так как все, что выпускает ВПК и армия закупает, идет в армию и так. Но, предположим, что резерв стрелковки есть. Взять эти 6-7 тысяч джипов кроме как мобилизацией джипов у населения, неоткуда. Пойдет ли на это правительство? Нет, конечно. Джип в приличной состоянии - штука недешевая. Одно дело - забрать из семьи мужика, который, может, и вовсе безработный, отдав ей 200 тысяч в месяц, а другое - забрать 3 миллиона вот просто так. Тем более, что основная часть владельцев джипов - это люди богатые, к альтруизму не склонные. Мы много раз видели, как старушки-пенсионерки приносят вязанные носки и банку тушенки в сборы солдатам на передовую, но не видели, как владельцы недешевых машин отстегиваю 3 ляма на дроны и бронежилеты, которыми Российская Федерация свои войска снабжает очень скупо.
Операция ошкуривания счастливых джиповладельцев будет достаточно болезненной для правительства. Почему? Дело в том, что основная опора капитализма в любой стране - это не сами капиталисты, они являют собой достаточно узкий слой населения, который даже не может самостоятельно быть представлен в управлении страной, и нанимает наемных управленцев, покупая их взятками, распилами, участием в прибыли, возможностью поворовать и войти в класс капиталистов и прочее. Опора капитализма - это мелкоокбуржуазная масса, которая на самом деле не обязательно чем-то владеет, если владеет, так чем-то несущественным типа магазинчика, а в основном имеет движку и недвижку, почти неотличимую от предметов повседневного обихода. Например, машинки подороже и попафосней - те самые джипы. Основная масса мелкобуржуазной массы вообще ничем толковым не владеет, и даже мелких бизнесов не имеет, но очень хочет попасть в класс буржуа, и потому его активно косплеит по принципу карго-культа.
Вот по этой массе, "серых штурмовиках" крупного капитала, и ударит мобилизация джипов. А если мы вспомним - как отвечала мелкобуржуазная масса на такие "ошкуривания" в истории? Например, возьмем продразверстку... Правильно - бунтом, саботажем, диверсиями, бегством, спешным запрятыванием всего ценного от учета. Ну, и разного рода нелояльностью.
Будет ли правительство Владимира Владимировича нашего настолько шатать скрепы и отжимать УАЗики и Лэндроверы ради того, чтобы нам не просыпаться от удара дрона по очередной панельке? Полагаю, что нет.
Но даже если да, то встает вопрос - как они будут устанавливать турели и содержать этот автозоопарк? Когда у тебя 2-3 модели джипов, как это было в СССР, то и логистика автозапчастей, и ремонт, и поддержание состояния боеспособности дело простое. Но когда у тебя сорок-пятьдесят моделей, обслуживать этот зоопарк почти невозможно, и логистика запчастей и расходников превращается в кошмар. Не говоря уже о том, что на каждую надо разрабатывать свое решение для установки турели, а не ставить серийные турели на все подряд. Те гражданские модели, которые в сейчас находятся частях (например, захваченные в боях или мобилизованные в прифронтовых селах) ФАКТИЧЕСКИ ОДНОРАЗОВЫЕ. Пока ездит, ей пользуются, сломалась - бросили, чинить нечем.
То есть, фактически ИДЕЯ ХОРОШАЯ, НО В УСЛОВИЯХ ЧАСТНОСОБСТВЕННИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ И РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ, НЕРЕАЛИЗУЕМАЯ.
https://dzen.ru/a/ZuBU6WIKdQmxPo6G

КЛАССОВАЯ БОРЬБА И ТЫ

Наше общество разделено на противоположные классы – паразитический класс капиталистов-эксплуататоров и угнетённый класс эксплуатируемых пролетариев. Их интересы полностью противоположны и непримиримо враждебны. Нет такой силы, которая могла бы примирить эти два класса-антагониста. Что для одного класса благо – то для другого зло. Что для одного класса победа – то для другого поражение. Что для одного класса слава – то для другого класса позор. Что один класс считает высшей справедливостью – то класс-антагонист считает, наоборот, торжеством несправедливости. Чем хуже одним – тем лучше другим.
Эти два враждебных класса находятся в постоянной борьбе. Борьба между ними не может прекратиться, покуда они существуют. Борьба может затихать или усиливаться, принимать более открытые, острые или, наоборот, более скрытые, сглаженные формы. Но прекратиться она не может.
Ни один человек в классовом обществе не может быть вне классовой борьбы. Каждый человек так или иначе, сознательно или несознательно, но участвует в классовой борьбе, помогает одному из двух враждебных классов. Или ты на стороне одного класса – или на стороне другого. Третьего нет.
Уклониться от участия в классовой борьбе, от того, чтобы помогать или одному или другому классу, – невозможно. Тот, кто пытается уклониться, кто хочет остаться в стороне, тот, кто воображает, будто он «находится над схваткой», – тот на самом деле своим бездействием помогает тем, кто сильней, кто в данное время господствует – то есть, эксплуататорам.
Конечно, у нас есть попы-ханжи, которые за жирный кусок от буржуазии внушают нам, что можно в классовом обществе жить без классовой борьбы, что возможно «согласие» между волком и овцой, между капиталистом и пролетарием. Они елейно призывают волка и овцу возлюбить друг друга. Они уверяют нас, что волк может пощадить овцу и даже полностью перейти на растительную пищу, если только этот волк – христианин. И что овца, если только она христианка, может своей христианской кротостью и смирением так растрогать волка – что он навсегда откажется от мяса, сделается вегетарианцем.
Но поповские масляные рожи, их толстые животы и пуды золота на этих животах лучше всего показывают, чего стоят слащавые поповские речи и какая им вера. Жир и роскошь попов – это как раз плата им от волков за одурачивание овечек.
У нас есть ужасно возвышенные интеллигенты, которые считают, что они стоят выше политики, выше классовой борьбы, что не след им, таким духовным, опускаться до каких-то там скучных классовых дрязг. Они, мол, стоят над схваткой, они – истинные философы, для них, мол, имеет значение только вечное – духовный мир человека. При этом, конечно, они имеют в виду не духовный мир пролетария. Что там, в самом деле, может быть ценного – те же самые «низменные» заботы о куске, тот же самый «низменный» гнев против хозяев, грабящих и обрекающих на нищету, те же самые «низменные» стремления расквитаться с эксплуататорами и устроить общество по-другому, более справедливо. Словом, всё то, что буржуазный интеллигент презирает и считает суетой сует. Нет, для буржуазного интеллигента превыше всего именно его собственный духовный мир. Его-то он и считает не в пример важнее какой-то там классовой борьбы.
На самом деле такие интеллигенты бесконечно смешны и отвратительны в своём самомнении и самовлюбленности. Великую борьбу между классами, главную движущую силу истории, которая определяет будущее сотен миллионов, миллиардов людей, будущее человечества, – они считают чем-то мелким и низким, недостойным их возвышенного внимания. А свой «духовный мир», то есть, свои личные переживания – они ставят в центр вселенной, считают, что их собственные переживания куда важнее, чем борьба человечества за обновление мира.
Ясно, что такие «философы» только воображают, что они «стоят над схваткой». Объективно они – покорное орудие в руках наших классовых врагов, усердные холуи капиталистов. Своей ложью, будто можно в классовом обществе быть вне классовой борьбы, – они развращают трудящихся, сеют среди трудящихся настроения равнодушия к политике, апатии, примиренчества. Тем самым они ослабляют рабочий класс – значит, усиливают буржуазию.
Так обстоят дела с нашими врагами, с теми, кто отрицает классовую борьбу. А как обстоит дело с нами, коммунистами? С людьми, которые не просто считают классовую борьбу пролетариата делом своей жизни, но взяли на себя долг быть в первых рядах этой борьбы?
С нами дела обстоят так. Мы должны помнить, что в идеологической войне происходит то же самое, что и в войне оружия. Если ты перестал наступать – значит, ты начал отступать. Если ты не теснишь противника – значит, он теснит тебя. Прекращение борьбы даже на один день – уступка врагу. Если ты провёл хотя бы день без активной коммунистической пропаганды, без активной борьбы с вражеской идеологией – ты уже начал ей поддаваться. Если ты в этот день не написал, не прочитал, не распространил ни одной марксистской статьи или заметки, не расклеил ни одной листовки, не попытался найти хоть одного нового единомышленника – значит, ты уже расслабился, демобилизовался. Ты сделал один шаг к обывательскому болоту. Ещё один день без борьбы – ещё один шаг к болоту. Неделя, две – и ты уже в болоте. Ты уже рассуждаешь как обыватель. Борьба за справедливое переустройство общества, за новый строй – это для тебя уже далеко, чуждо, непонятно. А близко и понятно – твоё личное благополучие, сытость, покой и уют.
Буржуазная идеология окружает нас со всех сторон. Она чрезвычайно агрессивна и в то же время лукава, коварна. Она засасывает незаметно – но намертво. И нет другого способа спастись, кроме одного – постоянной коммунистической работы. Постоянно, каждый день и час, громить вражескую идеологию всеми доступными способами, наступать на нее, вести в противовес ей нашу марксистскую пропаганду. Только так можно не поддаться буржуазной идеологии, не затонуть в обывательщине.
Один товарищ, который раньше был с нами, теперь начал терять свои коммунистические убеждения. Он начал говорить то, что говорили и до него многие ослабевшие:
«Что вы, какая революция с таким народом! Народ глух и слеп, равнодушен к несправедливости и покорен грабителям, готов терпеть от них любые издевательства. Нет надежды на этот народ! Он заслуживает только презрения!
В коммунистическом движении – дрязги и раздоры, коммунисты умеют только грызться между собой.
И вообще, я начал сомневаться в правоте марксистских идей».
Знаете, почему этот товарищ впал в такие настроения?
Потому что он перестал работать.
Он отошёл от коммунистической работы. Он перестал бороться с обывательской идеологией – и сам не заметил, как поддался ей, оказался у неё в плену. Обывательщина его мгновенно засосала. Поэтому им и овладели мещанские настроения: разочарование, безнадёжность, озлобленность, сомнение в правоте марксизма (то есть, уже подчинение буржуазной идеологии, фактически переход на позиции врага).
Кто не работает – тот, естественно, и не видит результатов своей работы. Тот и не может осознать, что его работа не напрасна, что он своей работой что-то меняет к лучшему. Отсюда и безнадёжность, и тоска, и разочарование.
Мы работаем – и поэтому нами не овладевают такие настроения. Мы работаем – и мы видим, что наша работа не напрасна. Мы видим, что коммунистическое движение крепнет, что коммунистические идеи пробивают себе путь в нашем обществе. То, что ещё вчера было для нас непонятно, теперь проясняется. Мы расстаёмся с ошибочными взглядами и воспринимаем более верные. Всё больше и больше молодежи в рядах борцов за коммунистические идеи. Мы видим, как растут молодые товарищи. Неопытные ученики, которые вчера ещё только пришли к марксизму, быстро превращаются в отличных пропагандистов, сами начинают учить и привлекать новых членов в наше движение.
Мы работаем – и поэтому мы все это видим. Поэтому нам и чужды настроения упадка и разочарования.
А для человека, который отошёл от коммунистической работы, – всё обстоит безнадёжно. Он видит в народе только спячку и равнодушие – и не видит нарастающий протест и возмущение, не видит, что народ с каждым днём умнеет.
Он видит в коммунистическом движении одни только ошибки – и не видит, что эти ошибки есть болезни роста.
Но через болезни роста так или иначе надо пройти, они неизбежны. Несмотря ни на что, коммунистическое движение крепнет и идёт вперёд. Рабочий класс собирает силы для борьбы. А мы, его передовые представители, должны помнить и во сне и наяву – классовая борьба не останавливается ни на один день. Поэтому – ни дня без коммунистической работы. День без коммунистической работы – уже сдача позиций врагу, шаг к обывательскому болоту, начало мещанской расслабленности, уныния и бессилия.
https://opportunizmuboy.wordpress.com/2016/04/04/классовая-борьба-и-ты/

ВЕЛИКИЙ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ – ИЛИ ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩАЯ СВОБОДА

30-летний парень, никогда не дышавший советским воздухом, не поймёт рассказ старожила о Советском Союзе, как бы тот ни старался. Обычно сходу последуют стандартные вопросы:
– А разве плохо, что сейчас магазины полны товаров, а тогда стояли пустыми?
– Разве плохо, что наши улицы в сто раз красивее и чище ваших, особенно в центре города?
– Разве плохо, что сегодня мы можем запросто поехать за границу и читать всё, что хотим, а вы не могли ни того, ни другого?
И самым неправильным ответом на это будет сказать, что продукты сегодня плохие, улицы – конъюнктурная показуха и реклама, что мы и так читали всё, что хотели, и что ездить в Турцию – далеко не самое главное в жизни.
Всё это будет правильным ответом, потому что это правда. И одновременно неправильным, потому что его не поймут.
Ведь в самом деле лучше иметь плохие продукты, чем не иметь никаких. Аккуратные новые дома всегда лучше старых и выщербленныx. И читать “из-под полы” хуже, чем открыто; и ездить за границу – хорошо и полезно, даже если это не главное в жизни.
Современная молодёжь, выращенная уродливым, кривым российским капитализмом мыслит вполне конкретными монетаристскими категориями. И хорошо понимает, что за всё надо платить. И чем качественнее товар, тем дороже он стоит.
Поэтому, вместо унылых рассказов про вкусную советскую колбасу по 2р.20 коп за кило спросите юношу:
– Если за всё на свете надо платить, то чем было заплачено за эти полные магазины, красивые улицы и поездки на тайские курорты?
На этот вопрос не ответить с наскока. Первое, что приходит на ум – это колоссальная военная, экономическая и культурная мощь СССР, гигантский международный авторитет, которым мы обладали и которого нет и в помине у современной России. И этим всем пришлось заплатить за айфоны и иномарки.
Но такой ответ, думается, тоже будет неполным. Слишком помпезным и лозунговым при всей его безусловной справедливости.
Можно было бы попытаться объяснить, что СССР был основан на совершенно ином экономическом и политическом фундаменте, невиданном прежде в истории. И что теория марксизма, реализованная на практике, привела отсталую периферийную страну, какой была Российская Империя, к первому-второму месту в мировой иерархии всего через 30 лет после победы большевиков.
Но и это не поможет в разговоре. Ваши слова могут счесть политической пропагандой.
И потому, наверное, лучше всего попробовать объяснить так.
Когда вы идёте по улицам Парижа, Лондона или Нью-Йорка, вы, безусловно, восторгаетесь красотой зданий, аккуратностью улиц, витринами магазинов, автомобилями, садами и парками, красиво одетыми людьми. Но при этом ни на секунду не забываете, что это – чужой город. И не имеет значения, говорите вы по-английски или по-французски. Город будет для вас чужим. Даже если вы переедете туда навсегда.
Потому что этот город живёт по своим законам, соблюдает другие, не ваши традиции. Потому что в его земле нет ваших корней.
Это не хорошо и не плохо. Это данность. Жизнь.
Когда советский человек идёт по улицам современного российского города он испытывает те же чувства. Это чужой город. Он живёт по другим законам. Он не принадлежит ему, как бы хорошо он ни говорил по-русски.
Наши города принадлежали нам так же, как наши квартиры. В буквальном смысле! Наши дворы были прямым продолжением наших комнат, а улицы – продолжением наших дворов. Мы не знали “частных территорий”.
Мы росли и вместе с нами расширялись границы “нашего”. В важных госучреждениях в таких же ботинках и костюмах, как у наших родителей, ходили дядьки и тётки, такие же строгие , как учителя у нас в школе.
Мы вырастали, разбредались по стране.
Сердитые проводницы в поездах дальнего следования становились, едва состав трогался в путь, нашими соседками по коммунальной квартире. Ворчали и поили чаем. А иногда даже водкой. И всю ночь могли, раскрыв рот, слушать наш рассказ про нашу непутёвую жизнь. А через двое суток мы прибывали в другой город, и снова всё повторялось. Он был нашим. Таким же понятным и близким, как родной. Или почти таким же.
От Ленинграда и до Владивостока, от Мурманска и до Батуми – все было нашим домом, без всяких преувеличений, размером с 1/6 часть земного шара.
Конечно, не надо думать, что все 300 миллионов советских людей были ангелами! Как в любой большой семье, у нас были свои уроды и отщепенцы, негодяи и подонки. Но каждый из них был исключением из правила. Выламывался из общей картины. И категорически отторгался обществом на подсознательном уровне. Немедленно превращался в предмет всеобщего осуждения.
– Не может быть! Тьфу, мерзость какая! – ахали люди, узнавая из газет о суде над каким-нибудь подонком или прохиндеем.
Мы на самом деле были одной семьёй. Огромной, шумной, хлопотной. Но семьёй. Чуть ли не всей улицей пили вкусный холодный квас из одной кружки. Стреляли друг другу сигареты или три рубля до получки.
И если дороги, улицы или дома в наших городах были не такими блестящими, как сегодня, только потому что, как в любой большой семье, у государства, как у беспокойной, многодетной мамаши, не хватало времени сразу и на всё: и на стирку, и на уборку.
Как в любой большой семье, с нами приключались всякие несправедливости. Но сразу же находился кто-то, к кому можно было обратиться и сказать обиженно:
– Это же нечестно!
И справедливость восстанавливалась.
Весь мир вокруг нас был нам открыт настежь.
Мы не знали, что такое охранник в продуктовом магазине, “элитная парикмахерская” или клуб для избранных на месте детского кинотеатра. И до сих пор не понимаем, почему эти избранные – в уголовных наколках и с золотыми цепями.
Кинотеатры и Дворцы Пионеров, филармонии и театры, стадионы и выставки, институты и заводы – всё это были “другие комнаты” в нашем общем доме. Мы не нуждались в разрешениях и благодеяниях. Мы ходили туда, когда у нас было желание – как в гости к добрым знакомым.
И всё вместе называлось это словом “свобода”! Настоящая! Такая, которую можно было потрогать руками. Такая, какой не было никогда и нигде в мире.
И мы даже подумать не могли, что однажды всего этого может не стать. Что это станет недоступным.
Как могут стать недоступными воздух или вода? Никак! Но стали.
Нет, мы не улыбались друг другу без причины. И не говорили радостно: “Привет, как дела?” Мы запросто могли буркнуть сердито: “Чего надо”? И через пять минут, всё с той же сердитой физиономией помочь незнакомому человеку последним рублём и последним куском хлеба.
И свои победы, и свои ракеты мы творили точно так же – то с бурчанием, то с улыбкой, но всегда вместе. Как одна семья. Делясь последним: куском, рублём, жизнью, если это было необходимо. Ведь ради всех, а не ради себя!
И потому “Советский народ” – это не фигура речи! Не пропагандистский штамп. Это демографический, социальный, культурный феномен, на самом деле существовавший ещё совсем недавно. Поэтому о нём так трудно забыть.
Был ли раем Советский Союз? Нет, не был. Не бывает рая. Ни на земле, ни на небе. Мы просто были очень хорошей страной. Лучшей из всех, что когда-либо существовали.
Разумеется, такой тайской свободы, как сейчас, в том нашем обществе не было и близко.
Зато было другое – чувство товарищества, братства, локтя, чести и доблести: военной, спортивной, творческой… Было чувство осознания себя малой частью огромного монолита, способного одолеть любые препятствия, кроме подлости и лжи.
И ещё было чувство своего дома. Понимание этого ко многим из нас пришло слишком поздно. И очень хотелось бы, чтобы к нынешней молодёжи как можно раньше пришло понимание, что вы – в гостях. От этого зависит, будут ли иметь дом ваши дети.
– Но тогда, – слышу тут вопрос, – как же случилось, что такая страна так бесславно распалась?
И отвечаю: разве академик перестанет быть академиком от того, что уличный карманный воришка вытянет у него бумажник из кармана? И разве этот воришка доказательство, что академики не нужны, потому что их можно обокрасть? Что лучше быть воришкой, чем академиком?
Своей собственной свободой мы заплатили за нынешние элитные магазины и бордели, за изобилие сегодняшних дней. Заплатили против нашей воли. Да так, что лишились не только свободы, но даже возможности рассказать о ней. Она была такой полной и истинной, что те, кто не знал её, не могут в неё поверить.
Интересно, что мы, опутанные долгами, обложенные античеловеческими законами, произволом и непредсказуемостью, потеряли свою свободу точно так же, как потеряли её те, кто отнял её у нас. Сегодня эти новые хозяева жизни за семью засовами трясутся от страха лишиться всего, что успели накопить. Потерять благосклонность сюзерена. Попасть под санкции. Под развод с любимой супругой. Нечаянно засветиться в прессе. Они боятся собственной тени. Они были рабами и остались ими.
В отличие от нас, которые не были рабами, но стали…
В далёкой юности я провожал вечером девушку до метро на жгучем январском ленинградском морозе; мы не выдержали и юркнули в первую попавшуюся парадную, поближе к тёплой батарее.
Там привычно пахло кошками, жареной картошкой и свежей масляной краской.
Мы не успели, весело смеясь, прислонить к радиатору замёрзшие ладони, как дверь рядом отворилась. Из-за неё выглянула старушка в очках, строго оглядела нас и тотчас исчезла. Нам захотелось поскорее уйти, чтобы не нарываться на ее ворчание, но дверь опять раскрылась, та же старушка появилась на пороге с двумя чашками горячего чая и скрипучим голосом пробурчала:
– Грейтесь уж! Минус 20 сейчас. Застынете! Как попьёте – чашки тут оставьте, на подоконнике. Потом заберу.
Таким был этот дивный Советский Союз…
https://stalinline.ru/2020/09/великий-советский-союз-или-что-тако/