Писать о ней легко и трудно одновременно. Легко, потому что жизнь ее в чем то была неуловимо похожа на танец – прекрасный, воздушный и притягательный в начале пути, и странно изломанный, отчаянно - горький -- в конце. На полет подстреленной птицы. Падая, она часто еще пытается взмахнуть крыльями. И лишь несколько секунд спустя стремительным комочком несется вниз, чертя в воздухе мгновенную линию прожитой судьбы, уходящей в легкое Небытие. Трудно потому, что по словам первого ее биографа, историка и литературоведа Эллиан Мок – Бикер: Все в жизни ее, судьбе - как в пьесах десятых годов, где она часто играла "по – птичьи" блестящие и яркие роли: Путаницы, Психеи – воздушной, обаятельной, обманчивой, чуточку грустной, уводящей в мечтательные дали голосом – свирелью, от которого тоненько, "серебряно" позвякивали люстры в зале.. Или же - Коломбины, танцующей, лукавой кокетки с длинным шарфом, летящим над сценой.

Ее так и называли в кругу друзей – "Коломбина". Там, в другой, разрушенной жизни. Невозвратной. Ушедшей навечно. Почти мифической.

КОРОЛЕВЫ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА - Анна Ахматова и Ольга Судейкина.

Ольга Глебова-Судейкина была петербурженкой, но современникам она казалась созданием нездешним, неземным, сотканным из перламутровых облаков Боттичелли и явившимся в Россию "ниоткуда::

О, что это был за год 1913! Упоительный закат императорского Петербурга, самый блестящий светский сезон идущего ко дну ПетрОполя. Ольга блистала в модном арт-кабаре "Бродячая собака". За низкими столиками сидели случайные посетители с туго набитыми кошельками - "фармацевты", как их здесь называли, с них драли по три рубля за вход и право взглянуть на богему. В программках в завитках виньеток чернели имена: "Ахматова. Карсавина. Кузмин. Ольга Судейкина будет танцевать". Первый раз Ольга плясала здесь на открытии новогодней ночью 1913 г. Она исполняла свои балеты-пантомимы босая, полуобнаженная - истинная королева ночного бала, фавнесса, коломбина, козлоногая:

Популярная на рубеже веков теория связывала рождение танца с пробуждением любви и дионисовых начал, и в одной из самых известных своих пантомим "Пляс козлоногих" полуобнаженная Ольга уносилась в дикие леса к богу Пану, солнцу, ветру и любви.

Дольше всех, до утра, в "Собаке" сидели царскоселы Ахматова и Гумилёв, ждали утреннего поезда. Ольга и Анна, подруги, вместе составляли самый выразительный женский диптих эпохи: две королевы - тёмная и светлая, золотокудрая и черноволосая. Одна как будто сошла с фресок древнерусских иконописцев - широкие бёдра, длинные ноги, маленькая голова, другая - с картин итальянских мастеров. Стиль Анны - обречённость и царственность. Стиль Ольги - одухотворённость и чувственность. Ольга - лёгкость, умение тратить себя без оглядки, фигурять. Анна - строгость, траурность, тяга господствовать. Их биографии с самого начала изобиловали совпадениями, повторами, перекличками голосов - это и составляло для Ахматовой сущность поэзии, ибо что такое рифма как не магия повторений? И у Ольги, и у Анны - серое, одинокое детство, несчастливая, но пробудившая талант, любовь к художнику (у Ахматовой - к Модильяни, у Ольги - к Судейкину), рой поклонников, слава, дар притягивать катастрофы. И Ольга, и Анна жили в легендарных петербургских домах и дворцах, и императорский Петербург выступал в их биографиях в качестве подтекста.

Эгерии эпохи модерна, они были чужды всякой обыденности. Умение не обытоветь ни при каких обстоятельствах - главное качество легендарных женщин Серебряного века, и Ольга, и Анна, каждая по-своему, сохранили его до конца. Халат Ахматовой мог быть разорван от плеча до колена, но носился как королевская мантия. Ольга перебивалась с хлеба на воду, но устраивала в своей парижской квартирке сад певчих птиц. И вот парадокс: посмертную славу Ольге обеспечили не поклонники (Судейкин, Кузмин, Лурье и др.), а союз с Ахматовой. "Поэма без героя" перевесила (таково уж было свойство Анны Андреевны - перевешивать) все прочие стихотворные и художественные подношения Ольге. Они всегда любили друг друга, были близки, но окончательно их сблизили послереволюционные годы.  Они поселились вместе в 1921 г. в большой квартире на Фонтанке среди ампирной мебели, картин Судейкина, этажерок с ольгиными куклами и парадной обветшалости. Затем Ольгу приняли на Императорский фарфоровый завод и предоставили квартирку на углу Фонтанки, в доме Баура, где раньше были царские прачечные. Одно окно выходило во двор, другое на Неву. В оконных рамах - петербургское небо, вода со всеми её оттенками от бледно-голубых до пунцовых. Актриса Ольга Арбенина :  У художника Юрия Анненкова есть другое прелестное воспоминание: он провожает после концерта Ольгу, время позднее, и остается ночевать. Утром входит Анна с подносом - серебро, тонкий фарфор, а в чашках бледный чай с сахарином, на блюдце - ломтик черного хлеба. И чего бы только Анненков не отдал, какими бы благами не пожертвовал, только чтобы повторить этот чай с сахарином в обществе двух богинь: ни в советской, ни в эмигрантской повседневности двух таких божеств уже, увы, не встречалось..... На заводе Ольга делала фарфоровых кукол: огромные глаза, подведённые чёрным, крохотные алые рты, длинные ноги, нагота, просвечивающая сквозь шелк и муслин. Ольгины скульптуры шли на экспорт, коллекционеры видели в них модную на Западе тему русского балета - эхо дягилевских сезонов. Рахманинов и Прокофьев ненавидели Лурье, заведующего музыкальным отделом Наркомпросса: он велел не давать нотной бумаги музыкантам, чуждым революционности.

Артур был моложе Судейкиной на шесть лет, а Ахматовой на два года. Поначалу он выбрал в подруги Ольгу, заворожённый её танцами, пением и внешностью. Ольга пела старинные народные песни, а Артур записывал их с её голоса. В общении Ольга была легче, а главное, слабее, чем Анна. Когда Ольга уехала на гастроли в провинцию, где она, между прочим, исполняла опасный трюк со спуском на 15-метровом канате, Артур сошёлся с Анной, жившей в Ольгиной квартире. Но никаких ревностных сцен и смертельных обид в этом тройственном союзе не случилось. Артур обманет обеих подруг, уехав за границу с другой женщиной, Тамарой Персиц, но и её оставит, женившись в итоге на госпоже Перевощиковой, внучке великого князя. Перевощикова (о, эти русские фамилии!) перевезёт Артура в Америку, в Принстон, где он и умрёт в 1966 г. - в один год с Ахматовой. Недавно Лурье вновь вспомнили, его музыку начали исполнять: причастность к Ахматовой гарантировала ему небольшое бессмертие. Как бы там ни было, но близкие Ольге мужчины - Судейкин, Лурье - покидали Россию. Ахматова решила остаться и не прогадала - только в России у неё могла состояться такая слава и создаться такая свита.  Из России Судейкина уезжала с одним чемоданом. Посмотрим, что в нём: эмигрантский чемодан - всегда аллегория нажитого в отечестве. В Ольгином чемодане спали фарфоровые куклы - Коломбины, Пьеро, сиамцы, Псиша - весь её петербургский театрик, вся прелесть прежнего житья... Поселилась Ольга в маленькой квартирке на площади Поля Мишо. Кто бы мог подумать, что комната в Париже окажется самым уединённым местом на земле? Поклонники, друзья, мужчины, бессонные петербургские ночи - всё это куда-то подевалось, осталось одиночество в чужом миллионном городе. Поэту Северянину, навестившему Ольгу в её "могилке на восьмом этаже" , бросилась в глаза её заброшенность - не временная, эмигрантская, а пожизненная, безысходная. Чувствовалось, что и эта квартирка, и Ольгино заточение, и нищета - навсегда: Жила Ольга тем, что продавала своих кукол, картины и вышивки. В Париже она увлеклась "живописью иглой", вышивала Мадонн с птицами и свечами, Благовещенье, Успение, делала аппликации из кусочков тафты и муслина.  Все заработанное Ольга тратила на птиц. Сколько их у неё было? Может, 40, а, может, 100? Никто точно не мог сказать. Её маленькая комната была заставлена открытыми клетками, днём Ольга выпускала птиц летать по квартире, а ночью работала при слабом ночнике, чтобы не мешать им спать. Когда началась оккупация, Ольга говорила соседям, что видит лица фашистских лётчиков в истребителях над Парижем. Смерть приходит с воздуха - с этим Ольгино воображение не могло смириться. В 1943 г. бомба попала в её дом, она вернулась из бомбоубежища и увидела: вместо комнаты - чёрная дыра, вместо потолка - разорванное небо, всюду разноцветные перья убитых птиц. И надо же такому случиться, что это был первый и единственный раз, когда Ольга согласилась спуститься в убежище. Ей казалось, что она предала птиц: она, всегда умевшая слышать голоса живых вещей и существ, проникать за черту реальности, не распознала угрозы, оставила их умирать. С этого момента начались её хождения по мукам. Больница Лаэннек: её положили в палате с настежь распахнутыми окнами, дали плохонькое одеяльце, какие-то бабы разражались хохотом, видя, как она от боли и холода стучит зубами. Утром она сбежала, потом французские знакомые перевезли её в госпиталь Бусико, где врачи взялись толковать Ольгину болезнь: находили у неё и бронхит, и эмфизему, и астму - все сводилось к тому, что она не в силах дышать, - но от чего она умирает, так и не определили..... Ольга умерла в 1945 году. В Петербурге она говорила Ахматовой: Хоронить её, действительно, пришли немногие, смерть Ольги осталась незамеченной в череде общих военных несчастий. …Когда Ольгу Афанасьевну хоронили на парижском кладбище изгнанников Сент – Женевьев - Де Буа, стоял настоящий весенний день, с капелью, ярким, пронизывающим солнцем и порханием птиц в небе. Она безумно любила птиц. И сама была похожа на птицу – светловолосая женщина с огромными серыми глазами, легкой походкой балерины и пальцами исколотыми вышивальной иглой и испачканными красками и глиной, исхудавшими от недоедания. Бессильно измученная одиночеством, нищетой, болезнями и бесконечной печалью разлук с дорогими сердцу людьми она, в парижском, изгнанническом своем бытии, сохранила что то, почти невесомое, неуловимое от той, далеко ушедшей по тропе времени "кукольной феи", "европеянки нежной", (Ф, Соллогуб) "красавицы петербургских салонов и зим" (Г.Иванов), что по прежнему – чаровало в ней......

Анна Ахматова, 20 лет не имевшая от Ольги вестей, начала писать посвященную ей поэму: Они вновь встретились, их голоса аукнулись и слились на воздушных путях.....