Он пришёл из того «далека», когда совершенно иными были и жизнь, и культура. Своё ординарное имя — Аминад Петрович Шполянский — он однажды так кастаньетно отстучал на клавишах пишущей машинки «Ундервуд» в редакции знаменитого журнала «Сатирикон» Аркадия Аверченко,

что имя сразу заискрилось чем-то озорным и испанским. Так родился на свет шутливый одесский испанец Дон-Аминадо.
До этого юный идальго долго жил в Одессе, был студентом Новороссийского университета, будучи солдатом во время Первой мировой войны был ранен и вернулся в Москву, опубликовал свою первую книгу патриотических стихотворений «Песни войны».
Встретил февральскую революцию 1917 года пьесой в стихах «Весна Семнадцатого года», однако не принял октябрьский переворот большевиков.
В январе 1920 года эмигрировал в Париж, где регулярно вплоть до 1940-х гг. печатал фельетоны, сотрудничал c эмигрантскими изданиями, выпустил несколько сборников своих произведений.
«Эмиграция напоминает сыр со слезой: сыр слопан, слеза осталась». Он выбрал именно этот путь и прошёл им до самого конца,там он стал душой маленькой русской колонии Парижа, в который «перекочевала живая история старой жизни, где ещё пахли кулебяки и расстегаи, цыгане были не с привокзальной площади, а из Яра, а русскую культуру представляли не Демьяны Бедные и Артёмы Голодные, а Куприн, Бунин, Мережковский, Ремизов, Рахманинов, Шаляпин, Коровин, Сомов, Бенуа — и так до бесконечности.

И вот на фоне этого великолепия Дон-Аминадо был любимцем публики. Его читали все. Его стихи вырезали из газет, знали наизусть. Повторяли его крылатые словечки. А многие просто начинали читать газету со злободневных стихов Дон-Аминадо.
Цветаева ставила его выше себя в поэзии.

Сам академик Бунин писал рецензии на его книги. И какие! Скупой на похвалы Иван Алексеевич только с Дон-Аминадо позволил себе отойти от незыблемого правила и назвал того »выдающимся русским юмористом, строки которого дают художественное наслаждение«.
М. Горький в 1932 г. отмечал: «Мне кажется, что гораздо более искренно и верно отражает подлинное лицо эмиграции развеселый негодяй Дон-Аминадо...».
Он жил на свете для того, чтобы веселить. Попасть в поле его зрения считалось за особую честь. И он нёс тяжкий крест остроумца. Обычно сатирики тяготятся этим,но он, похоже, был единственным счастливым исключением.
Многое удивляет в этом человеке, но сегодня особенно поражает: откуда Дон-Аминадо знал, что много лет спустя «восстановление России начнётся с перекраски вывесок и переименования улиц»?
Он был провидцем. Вот написанное им в 1920 году:

О, Господи, ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдёт начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь на линии Вапнярка — Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик…

Oшибка только в числе республик, но не в сути. Что подсказало ему Беловежскую Пущу, где в 1991 году собрались русский Горбачёв, белорус Шушкевич и украинец Кравчук, чтобы положить начало нового витка в истории, как всё это он предугадал тогда, в 1920-м году в Париже?

Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым... (1926)

Его книг нет в библиотеках. Да и на прилавках они не лежат. Может, и по сей день кто-то побаивается осиного, жалящего пера Дон-Аминадо?
Как гражданин мира Дон-Аминадо не забывал обо всём мире, но в первую очередь никогда не мог забыть Одессу, потому что это был город его молодости, а молодость не забывают, так как несут где-то под сердцем, ибо молодость каждого и есть частичка его сердца. А Одесса была частичкой молодости Дон-Аминадо.

Там первая молодость буйно прошла,
Звеня, как цыганка запястьем.
И первые слёзы любовь пролила
Над быстро изведанным счастьем.
Кипит, не смолкая, работа в порту.
Скрипят корабельные цепи.
Безумные ласточки, взяв высоту,
Летят в молдаванские степи.
Играет шарманка. Цыганка поёт,
Очей расточая сиянье.
А город лиловый сиренью цветёт,
Как в первые дни мирозданья.
Забыть ли весну голубую твою,
Бегущие к морю ступени,
И Дюка, который поставил скамью
Под куст этой самой сирени?..
…Приходит волна, и уходит волна.
А сердце всё медленней бьётся.
И чует, и знает, что эта весна
Уже никогда не вернётся.

Увы, и он не вернулся. Он родился не в Одессе, и он умер не в Одессе. Но жил в Одессе и так её любил, что вполне заслужил почётное право считаться одесситом.
************
,,Ночной ливень.,,
ДОН АМИНАДО
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы.
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы...

Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи иль буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки

Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе.

Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,

Да чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов.

А сама, в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,

Выбирай мне из "Айвенго"
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы.

Потому что человеку
Надо в сущности ведь мало...
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,

Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота,
И играли на роялях,
И читали Вальтер Скотта,

И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово!
1929-1935.