Сад. Огород. Дача

Хотя… вот чего она придумала? Почему странная? Едет себе попутчица и едет. Да, молчаливая, да, за весь день она не слезла со своей верхней полки, чтобы поесть. Она просто либо спит, либо смотрит каким-то обреченным взглядом в окно на мелькающие пейзажи. Такой взгляд у людей бывает, когда что-то тяжелое пришлось им пережить. Мужчина, который ехал на соседней нижней полке, вышел полчаса назад на станции, а в отсеке плацкарта осталась только Регина и молчаливая незнакомка. На боковых местах тоже никого не было. Направление непопулярное, не сезон отпусков, вот поезд и ехал полупустой. Тут женщина слезла со своей полки, отправилась в конец вагона, а Регина вдруг нахмурилась – она и правда слезала только по нужде. Может быть ей нечего есть? Регина вытащила два яйца, еще один бутерброд, печенье и чай. Она едва успела разложить всё на столике, как женщина уже вернулась и стала забираться на своё место. - Послушайте… - неуверенно начала Регина. – Неужели вам даже чаю выпить не хочется? - Спасибо, не хочу. - А я думаю, что у вас просто ничего с собой нет, - самоуверенно ответила Регина. – Так не пойдет, нельзя голодом себя морить. Пожалуйста, перекусите чего-нибудь. Мне вот дочь с собой еды собрала, а я до завтра всё не съем. А в поезде так топят, вдруг пропадет? Жалко выкидывать будет. По глазам женщины Регина поняла, что попала в точку – она и правда была голодной, но стеснялась и была растерянна. - Пожалуйста, угощайтесь, - Регина кивнула. – А я пойду за кипятком. Чаю попьём. Заварив чай, Регина представилась и сказала, что едет от дочери домой, в Иваново. - А как вас зовут? - Мария. Больше она не сказала ничего. Ни куда едет, ни откуда. В глазах её была какая-то грусть и безысходность, глядя на неё можно было сказать, будто человек потерялся в этом мире и не знает, что же делать дальше. Когда она поела, не стала залезать на верхнюю полку, а просто сидела у окна и смотрела на мелькавшие провода. Регине показалось, будто она хочет о чем-то сказать, но не знает, как начать. Тогда она решила взять инициативу в свои руки. - Скажите, что вас так печалит? Я не первый раз еду в поезде и люди часто охотно общаются, потому что тут встречаются незнакомые люди и, как правило, рассказывают многое о себе, зная, что больше никогда не увидят собеседников. А вас будто придавливает какой-то груз. Вы едете туда, куда не хотите ехать? - Хочу, очень хочу. Но дело в том, что меня там больше никто не ждет. Я еду туда, где никому не нужна. - А зачем же тогда вы туда едете, Маша? – удивилась Регина. - Потому что больше некуда… - и тут Мария разрыдалась так жалобно и горько, что Регина не выдержала и присела рядом, приобняв молодую женщину лет тридцати. - Расскажите, - попросила она. Но не из праздного любопытства, а потому что по опыту знала – человеку нужно выговориться, тогда становится легче. – Что вас печалит? Куда вы едете? - Я еду домой. Только вот дома у меня, вроде бы и нет. И дочь уже вроде как не моя и муж стал чужим… **** 1987 год Маша всю жизнь прожила в деревне. Выросла в небогатой, но дружной и трудолюбивой семье. Вышла замуж за такого же деревенского парня, Валерия, работающего на МТС. После свадьбы ровно через год родилась дочь Лизочка. Молодые были счастливы, в доме царила любовь и гармония. Когда Лизе исполнилось два года, Маша устроилась работать на склад, который построили на окраине деревни. Её взяли вторым кладовщиком и оклад там был хороший., Казалось, что в жизни наступила большая белая полоса, но вдруг Маша стала замечать странности – будто бы пропадает какая-то часть продукции. Вот она ушла домой и в углу стояло три коробки с маслом, а утром, когда пришла на работу – уже две. И другие случаи бывали. Бывало, даже мешки пропадали с мукой или гречкой. Спрашивала у первого кладовщика Галины Владимировны, но та лишь плечами пожимала и говорила, что Маше кажется, что она ошибается. - Ну как же? - в очередной раз Маша пыталась доказать свою правоту. – Я вчера уходила отсюда последняя, видела, что вон там, на второй полке, было двадцать банок тушенки, сегодня шестнадцать. - Сама говоришь, что последняя уходила. Так кто мог что-то взять? - Не знаю, - покачала головой Мария. – Может быть сторож? - У сторожа нет ключей от этого склада. Они есть только у тебя и у меня. - А почему мы, кстати, сторожу их не сдаем? - Не знаю, - равнодушно ответила Галина Владимировна. – Испокон веков, как склад построили, ключи только у материально ответственных кладовщиков. Да и зачем они сторожу? Он же так, для вида здесь. Ежели кто и влезет, так ему в обязанность только в милицию позвонить из сторожки. Маша не могла понять, что за странности. Неужели Галина Владимировна выносит что-то со склада? Получается, ключи есть только у кладовщиков. Но Маша ни крошечки, ни граммулечки отсюда ни разу не унесла. Да и Галина Владимировна уходит на час раньше неё. **** А потом грянула внеплановая ревизия. Обнаружилась довольно крупная недостача и всю её свалили на Марию. Молодая несчастная женщина пыталась оправдаться, говорила, что замечала странности, что не раз твердила об этом первому кладовщику, но её не слушали. Галина Владимировна делала круглые глаза и презрительно говорила: - Ни о чем таком ты не сообщала. Признавайся, Машка, таскала домой гречку, тушенку, масло и прочие продукты. Признавайся, меньше дадут. Ты последняя всегда уходила, а ключи есть только у меня и у тебя. - А может быть это ваших рук дело? - плакала навзрыд Мария. - Ты что же, бессовестная, свою вину на меня свалить хочешь? – Галина Владимировна сверкала гневными глазами. – По-твоему выходит, что я по ночам сюда приходила? А ну, позовите сторожей, Макара и Василия, пусть скажут, видели меня или нет! Машка, не юли, нет смысла отпираться. Ты последняя уходила, а больше ключей ни у кого нет. Макар и Василий подтвердили, что Мария всегда последняя уходила и первая приходила, что ни разу не видели они Галину Владимировну вне рабочего времени. - Это что же происходит, Валера? Как же это так? Куда же провизия девалась? – Маша рыдала, сидя рядом с мужем. - Маша, это же очевидно. Скорее всего выносила всё Галина Владимировна, делясь со сторожами. А как при ревизии всё вылезло, так на тебя и свалили. Что же теперь делать? Как доказать твою невиновность? Валера и Маша не знали, как это сделать. Они уговаривали сторожей и первого кладовщика признаться, но они только посылали их куда подальше, не идя на контакт. Не поверили Маше и на суде, дав ей 7 лет лишения свободы. - Как же так? - кричала она. – Как же так? Я не виновата! За что мне семь лет? У меня дочка маленькая. Судья, стукнув молоточком и закрыв папку, удалилась из зала заседания, а зареванную Марию уводили под конвоем на глазах у матери, мужа и маленькой дочери. - Будь ты проклята! – кричала Маша, глядя на пришедшую в зал суда Галину Владимировну. – Однажды ты попадешься, и по справедливости ответишь! **** Марию отправили в лагерь. Каждый день, каждую минуту она пребывала в тоске по родным, особенно по маленькой дочке Лизоньке. Как она там без мамы? Спустя полгода весть пришла от мужа – умерла её мать Валентина Семеновна. Инфаркт. Валера писал, что только Татьяна, подруга её детства, помогла пережить эти трудные дни. - Танечка моя, Таня, спасибо тебе, - бормотала себе под нос Маша, выводя буквы в ответном письме. - Кто такая Таня? – спросила её Надя, отбывающее с ней наказание по такой же статье. - Подруга детства. Мы всю жизнь вместе, в садик ходили, в школе за одной партой сидели. Как сёстры мы. Таня вот тоже письмо прислала, в конверт к Валериному письму и своё послание вложила. Обещала за дочуркой моей присмотреть и помочь им. - Глупая ты, Машка. Не торопись благодарить. Лучше напиши в письме, чтобы твой Валерка сам за дочкой смотрел. Не к добру это. - Зря ты так, Надя, - улыбнулась Мария и покачала головой. – Я Танюше доверяю, она всю жизнь была для меня самым близким человеком. - И всё же… Самые близкие люди причиняют самую большую боль. Мария лишь качала головой, говоря, что это не про Таню. Но уже через два года она рыдала, уткнувшись в плечо Надежды. - Ну почему? Почему? - Так бывает, Машка, бывает. Эх, сколько подруженек закадычных мужиков из семьи увели. Да что подружки… Моя сестра мужа моего заарканила. А тут Танька твоя бок о бок с Валерой пробыла два года, о ребенке заботилась. Неужто ты думала, что не сблизятся они? - Он на развод подал. - Подал… Это и понятно. Но это хорошо, что ты сейчас об этом узнала. Больнее было бы потом. А сейчас у тебя есть время всё принять и успокоиться. Маша разорвала в клочья от злости последнее письмо Валеры, где он писал, что они с Татьяной стали жить вместе. Так получилось. Они оба просили прощения. Маше было больно и обидно, но опять же Надежда говорила ей, что надо найти и хорошие моменты – её дочь под присмотром женщины, знает ласку и тепло. Ведь Таня всегда хорошо к ребенку относилась. - По крайней мере за дочь ты будешь спокойна, она под присмотром. - Да. Это единственное, что меня утешает, - вытирала слёзы из глаз Маша, кивая на эти слова. Шли годы, боль утихала. Когда она уже провела в лагере пять лет, Маша подала документы на амнистию и вскоре пришел положительный ответ. В декабре 1992 года она ехала в поезде в родную деревню, но не было в душе радости, а был лишь страх и томила неизвестность. *** - Да уж, - тихо промолвила Регина. – Будешь дочь возвращать? - Конечно. Только вот… У меня судимость, отдадут ли мне её? – с сомнением произнесла Мария. - Но тебя ведь не лишили родительских прав. Приедешь, устроишься на работу. Жить есть где? - Дом мамин. В нем буду жить. Только у нас село небольшое, кто возьмет меня на работу? Для всех я воровка. У нас же, как известно, невинных не сажают, - усмехнулась она. - Вот что… - Регина достала из сумки тетрадь и ручку. – Здесь мой адрес, если совсем туго будет, приезжай или напиши мне. Маша покачала головой. - Почему? – удивилась Регина. - Зачем вам это? Вы же меня совсем не знаете… А вдруг я соврала вам? А вдруг я и правда мошенница. - А я верю тебе. Знаешь ли, я чувствую людей кожей, как говорит моя дочь. Но если я ошиблась и ты мошенница, если ты меня обманешь, то ответишь за это перед Богом. Да, я верю, что он есть. И что люди, которые проходя испытания, становятся сильнее. Маша, я живу одна, мои дети проживают в Вологде, никто не будет тебя осуждать или к тебе плохо относится. И я никому не расскажу о твоей тайне. - Спасибо вам. Но… Я постараюсь сама решить эту проблему. - И всё же, не потеряй мой адрес. Выходит, мы недалеко друг от друга живем, тебе всего два часа ехать до города. Мария убрала листок во внутренний кармашек. Они еще посидели немного, а потом улеглись спать. На следующее утро в восемь часов Мария сошла на своей станции. Стала собираться и Регина, ей выходить не следующей. Она была убеждена, что всё сделала правильно. Человеку нужен человек. Надо помогать тем, кто нуждается в помощи, это непременно где-нибудь зачтется… *** Они ждали Машу. Валерий и Татьяна подготовили дом её матери, ведь Мария писала им, что выходит по амнистии. - Почему вы Лизоньку не привели? – спросила она, глядя на бывшего мужа и подругу, чувствуя боль и тоску. - Она в школе, сегодня же вторник. - Я встречу её после школы, только… - Мария подошла к шкафу и оглядела вокруг себя. – Вещей Лизиных не вижу. Вы когда их сюда принесёте? - Маша, послушай, - мягко начал говорить Валера. – Лиза поживет с нами, так лучше будет. - Что значит, поживет с нами? Ты не хочешь отдавать мне дочь? – у неё внутри всё похолодело. – Меня не лишали родительских прав. - Я не собираюсь препятствовать общению. Но пока ты не устроилась на работу и не встала на ноги, Лиза поживет у нас. - Маша, так лучше будет, - произнесла Таня и отвела взгляд. - Лучше… Да, может быть лучше. Но скажите мне глядя в глаза – за что вы так со мной? Разве по своей вине я отбывала заключение? Разве моя была вина в том, что я рассталась с дочерью? - Маша, прости, - Таня заплакала. – Понимаешь, у нас и в мыслях сперва не было ничего такого... Я приходила, помогала. Когда Лизонька болела, я ухаживала за ней. Два года я была нянькой для твоей дочери, зная, что ты очень волнуешься и переживаешь. А потом Новый год… Родители уехали в санаторий, я осталась одна, вот и пришла к Валере и Лизе. В ту Новогоднюю ночь на нас будто помутнение нашло. Я пыталась забыть, говорила себе, что это неправильно. Но нас стало тянуть друг к другу, как магнитом. Валера ведь тоже молодой мужчина, трудно ему было без женщины, сколько уж к тому времени ты в лагере была. - Трудно, значит, тебе было? – усмехнулась Маша, глядя на мужа. - Маша, послушай, - он поморщился, как от боли. – Если помощь какая нужна будет, ты говори, ладно? А мы пойдем. - Приведите мне Лизу сегодня. - Хорошо, - кивнула Таня. А после обеда, когда Татьяна привела к ней Лизу и объяснила семилетней девочке, что это её мама, Маша чуть не разрыдалась – она поняла, что совсем не знает свою дочь. Ни что она любит, ни чем увлекается. Она не знает, какое у девочки любимое блюдо и с кем та дружит. И всё из-за тех, кто решил воровство свалить на неё, подвергнув таким испытаниям. - Значит, ты моя мама… Мама Таня показывала твою фотографию, но ты там была красивее, - бесхитростно ответила девочка. Маша вздрогнула, услышав «мама Таня». - Не смотри на меня так, - прошептала бывшая подружка. – Как видишь, она называет меня не просто мамой, а мамой Таней. И о том, что у неё есть настоящая мать, я не скрывала. И фото твои показывала, и письма ей твои читала. - Я заберу её, слышишь? Вот устроюсь на работу, и заберу. - Не спеши. Пусть девочка сама решит, с кем ей лучше. Понятное дело, что Лиза, как бы ей не было жалко родную маму, тянулась к Валерию и Татьяне, с которыми выросла и которых любила. Маша была для ребенка чужой, она ведь не помнила её. А еще, как назло, Машу не брали на работу. Куда бы не пошла она в поселке, везде ей давали понять, что не горят желанием брать бывшую зечку на работу. Она даже пошла в тот же склад, где работала ранее. Вышла она оттуда в рыданиях –на неё чуть собак не спустили. Заведовала там Галина Владимировна, которая даже на порог её не пустила и только ухмылялась. **** Помыкавшись месяц, Маша приехала в город и, сжимая в руке лист с адресом, отправилась к Регине. - Я знала, что ты приедешь, Машенька. Ничего, что я вот так, по-простому? Маша кивнула и разревелась, стоя на пороге. Регина взяла её за руку, втянула буквально в квартиру и, снимая с неё старенькое пальтишко, тихо приговаривала: - Ничего, ничего. Сейчас чаю с ромашкой заварю, картошечки пожарю, поедим, подумаем, как быть. А может быть я наливочку достану? А, Машунь? Может, наливочки? Согреешься, успокоишься. - Мне так стыдно, - шептала Маша. – Но мне и правда не к кому больше обратиться. - Нечего стыдиться. Дело житейское. Говорят, прошли времена, когда человек человеку товарищем был. Но я не согласна с этим. Ты, Машунь, слёзы то утри, всё расскажешь мне, а там решим, как быть. *** Уже через три дня Маша вышла на работу формовщицей на частную пекарню. Регина работала там технологом, вот и посодействовала, чтобы Машу туда взяли. С первой зарплаты Маша отдала треть Регине. - Ты чего удумала-то? Зачем мне эти деньги? - Вы должны их взять. Плата за жилье, за питание. - Еще чего, не возьму, - возмущалась Регина. – Ты вон всю квартиру мне отдраила, в порядке мое жилье держишь, готовишь. Я тут как барыня живу. - Вы должны взять эти деньги, - упрямо повторила Маша. – Иначе я и дальше буду чувствовать себя приживалкой. Раз в месяц Маша ездила в деревню к дочери, Лиза постепенно к ней привыкала. А когда отпуск взяла, Регина была не против, чтобы она Лизу в город на это время привезла. - А мама Таня беременна, - сказала Лиза, когда они ехали в город. - Вот как, а я даже не заметила, - удивилась Мария. - Я вчера подслушала, мама Таня папе говорила. Она у врача была. Маша почувствовала укол ревности и невероятную боль в душе. Но тут же взяла себя в руки – ничего уже не изменить и не исправить. - Скажи, Лиза, а ты бы не хотела жить со мной? - Мама, я пока с папой и мамой Таней поживу. Я их люблю и скучать по ним буду. И у меня там друзья… Маша едва сдержала слёзы. Когда-нибудь дочь скажет и ей то же самое. ЭПИЛОГ Татьяна родила двух близняшек. Через год, после того как её бывший муж вновь стал отцом, обрела своё женское счастье и Мария – она начала жить с Николаем. Он работал мукосеем на пекарне и проявлял к ней внимание с самого первого дня её появления. Что радовало Машу – он жил в соседней пятиэтажке, а значит, она будет часто видеться с Региной, так вовремя протянувшей ей свою руку помощи. В 1996 году она родила Николаю сына Евгения. И только в 2000 году Лиза перебралась жить к маме, поступив учиться в колледж. Девочка повзрослела, смогла понять и осознать в полной мере сложившуюся в её семье ситуацию. Она постаралась не осуждать отца и мачеху и жалела Марию. Что касается Галины Владимировны и сторожей, которые оклеветали её, то и их постигла незавидная участь – склад перешел в частные руки, сменился владелец и, подняв старые документации, сделал правильные выводы. Галину Владимировну и сторожей выгнали с работы в то время, когда даже пенсии задерживали и они были вынуждены в деревне выживать. А после стольких лет «леваков» это было очень сложно. Автор: Хельга. Группа Жизненные истории  Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤

Катя, Екатерина Сергеевна, жившая с ней после своего развода с мужем, положила много сил на то, чтобы выходить мать, но пожилая женщина так и не встала, и теперь жизнь учительница делила между работой и уходом за больной Анной Никифоровной. Дачу пришлось продать, потому что ездить туда у Екатерины не хватало ни сил, ни времени. А на рынке она однажды встретила продавца, который, единственный, привозил туда антоновские яблоки,а попросту антоновку. Когда-то такое дерево и у них на даче росло, стойко переживало любые морозы, радовало ароматными зимними плодами, которые хранились до самой весны. С антоновкой пекли потрясающие пироги, её мочили, готовили из неё пастилу, подобную той, что подавала когда-то к чаю Софья Андреевна Толстая, супруга великого классика, и даже оставила собственный рецепт в записных книжках. Не слишком сладкое мочёное яблоко антоновки обожал и Александр Сергеевич Пушкин. Этот сорт за века стал поистине народным и любимым многими. Что уж говорить о них с матерью. И Екатерина, и Анна Никифоровна любили антоновку, но дерево заболело и погибло, а новое посадить не успели, не нашли саженец. Поэтому, когда Екатерина Сергеевна вдруг увидела на рынке эти яблоки, почувствовала знакомый запах, словно ароматом детства окутало, то, конечно, сразу купила, не торгуясь. Чтобы порадовать маму, да и себя, чего уж там. И номер телефона продавца взяла. Он честно звонил Екатерине, когда приезжал в город, а она спешила на рынок, несмотря на тяжёлую сумку с тетрадями, чтобы не задерживать его. Знала, что на ставшем почти безжизненным от вынужденного бездействия лице матери заиграет улыбка, а худенькие пальцы будут прижимать к щеке прохладную кожицу крупного яблока. А она сама потом будет печь пирог, и мать за чашкой чая, в который уж раз, начнёт вспоминать что-нибудь из Катиного детства. Ради этих моментов стоило идти через рынок и нести потом сумки. Она уже купила яблоки и вышла с другого входа, так было ближе, когда увидела около одного из домов группу людей, взволнованно смотревших наверх. - Прыгнет! Господи, прыгнет ведь! - Голосила какая-то женщина. - Опять этот интернет проклятый. Довели детей. С крыш прыгают. Екатерина Сергеевна подняла глаза и вздрогнула. Цветную куртку, словно вынырнувшую из девяностых, она знала хорошо. Только на прошлой неделе эту куртку пинал в школьной раздевалке неугомонный 7"Б". * * * * * Новенький пришёл в "Б" класс, когда тот был ещё шестым, после весенних каникул. У него было редкое имя Демид. Казалось, чего бы совсем уж необычного. Дёма. Но острословы-шестиклассники тут же принялись соревноваться, кто круче, коверкая имя новичка. Он слушал невозмутимо. Демид вообще выглядел очень спокойным мальчиком. За четвёртую четверть одноклассники так и не смогли его "достать", а девочки даже прониклись к этому тихому парнишке симпатией. За лето и вовсе вражда подзабылась. На осенних каникулах дружелюбная и общительная Алиса Левина пригласила на свой день рождения весь класс и, конечно, Дёму. Пришли все, кроме него. Это тут же всколыхнуло притупившуюся было неприязнь. А потом Демид неожиданно явился в школу в куртке. Были раньше такие, безразмерные, сшитые из разноцветных, порой совершенно не сочетающихся между собой кусков ткани, наполнитель в которых сбивался и опускался вниз, к рукавам и подолу куртки. Эта куртка, вызвавшая шквал насмешек и истоптанная в школьной раздевалке, была своеобразным вызовом и протестом, понятным лишь самому Демиду. А сейчас Екатерина Сергеевна видела её там, наверху. Она, забыв про сумки в руках, про усталость, бросилась к одному из подъездов, лихорадочно нажимая кнопки домофона. - Откройте, пожалуйста! Там у вас мальчик на крыше! - Какой ещё мальчик? Задoлбали, нaркоши хреновы! Иди отсюда! Екатерина Сергеевна принялась набирать следующую комбинацию цифр. В это время дверь открылась, и она, выпустив из подъезда мужчину, торопливо вошла внутрь. Но чердачный люк оказался закрыт. Кляня собственную невезучесть, учительница перешла к другому подъезду. - Это соседка ваша, откройте, пожалуйста. Ключи забыла. Домофон пропищал сразу, но на последнем этаже ей снова не повезло. Удача улыбнулась лишь в третьем подъезде. Демид стоял с торца крыши, напряжённо вглядываясь вниз. Боясь напугать мальчика, она несколько минут стояла неподвижно. Но тут он вздохнул и отошёл от края, словно размышляя о чём-то. - Дёма, яблоко хочешь? - Она не знала, что надо говорить в таких случаях. Он быстро обернулся. - Екатерина Сергеевна, а вы как тут? Откуда? - С рынка. - Она показала сумку с яблоками. - Дёма, можно тебя попросить? Ты проводи меня, пожалуйста. А то сумки тяжёлые очень. - Идёмте. - Как ни в чём не бывало, ответил он. - Давайте сумки. - Вот, одну возьми. - Она протянула побольше, с яблоками. Когда они вышли из подъезда, навстречу уже шагал человек в полицейской форме. За ним спешила какая-то женщина. - Это ты был на крыше? - Он, он! - Замахала руками его спутница. - Куртка уж больно приметная! - И что? - Полицейский нахмурился. - Действительно собирался прыгать? Граждане вот сообщили. - Что за ерунду вы говорите. - Екатерина Сергеевна строго посмотрела на него. - Мальчик - мой ученик. На крышу вылез за котёнком. - И где котёнок? - Отдали. Хозяйке, от которой он убежал. Всё уже хорошо. А у нас дополнительные занятия сейчас. - Вы меня совсем запутали. Куртки, котята, занятия какие-то. Родители его где? - Родители дома. Мальчик сейчас под моим присмотром и в зоне моей ответственности. - Слабоватая у вас ответственность, раз дети лезут в неположенные места. - Я была там с ним. А вы бы лучше проследили, чтобы люки были закрыты, а дети и животные туда залезть не могли. - Проследим обязательно. - Будьте добры. Это третий подъезд. Идём, Демид. У нас мало времени. - Спасибо, что вы не выдали меня. - Тихо сказал Дёма, когда они отошли. - Пожалуйста. Только ты так никогда не делай. Не ври, как я сейчас. Кстати, я тоже узнала тебя по куртке. - Она счастливая, эта куртка. Папина. Он рассказывал мне про неё. Папа погиб в прошлом году. А она в сумке лежала на антресолях... - Понятно. Дёма, скажи мне, только честно, ты из-за ребят? Давай я поговорю с вашей Дарьей Олеговной, чтобы она аккуратно провела беседу с ними на классном часе. - Не надо. - Демид опустил голову. - Это не только из-за ребят. Скорее, из-за всего сразу. - Расскажешь, пока идём? Мальчик кивнул. - Мы раньше хорошо жили. Втроём. Папа, он старше мамы был, но он очень классный. Весёлый, на месте никогда не сидел. Мы с ним куда только не ездили. Он рассказывал, как они в детстве с мальчишками играли, какие времена были. Как он однажды в этой куртке под лёд провалился, и его заметили только потому, что она яркая такая. Он потом придумал себе, что это его счастливая куртка, и берёг её. Папе всегда везло. - Демид, прости, что спрашиваю. А как папа погиб? - Он в аварию попал. Из-за мамы. - Дёма нахмурился. - У нас хорошо всё было, пока Мирон не родился. Родители почему-то ссориться стали всё время. А потом я случайно слышал разговор. Папа говорил, что мама его обманула. И, знаете, он уехал в тот вечер и на машине разбился. - Ты не можешь маму простить? - Да. - Дёма тяжело вздохнул. - И Мирон. Мама всё время заставляет меня сидеть с ним. Сама уходит по своим делам. Помните, когда Алиса всех пригласила на праздник? Я тогда из-за него не попал туда. Он заболел и в садике не был. Мама говорила, что ненадолго, а сама ушла до самого вечера. А Алиса мне, между прочим, нравится. - Это плохо, конечно, Дёма. Что мама слово не сдержала, и что ты на праздник не попал. Но братик - самый родной для тебя после мамы и папы человек. Он будет рядом с тобой всю жизнь. - Он мне не брат! - Мальчик остановился и на глазах его выступили колючие слёзы. - Мирон - не папин сын! - Почему ты так думаешь? - Он не похож на папу! И папа сам сказал, что мама его обманывала. А ещё... Он переложил сумку в другую руку и выдохнул. - Ещё мама теперь хочет, чтобы с нами её новый... мужчина жил. А Мирон его папой называет! Знаете, почему? - Наверное, потому что маленький и своего папу не помнит. - Потому что этот Рома и есть его папа! - Мама тебе сказала? - Нет. Я сам знаю. Я всё понял. - На крышу поэтому вышел? - Не знаю. Я хотел прыгнуть. Только не на землю, а на пристройку. Вы не видели её. Там не так высоко. А я хотел себя проверить, и папину счастливую куртку. Ну, а если бы ногу сломал или руку там, может быть, мама на меня хотя бы внимание обратила. А то занята только Ромой своим и его сыном. А ещё там люди внизу были, обязательно снял бы кто-то и в сеть выложил. Алиса бы тогда поняла, что я не трус. По куртке бы узнала точно. Может быть, и наладилось всё. - Ясно. Ну заходи. Мама, я не одна. Со мной мой ученик. Демид смотрел на дверь, приготовившись здороваться. - Проходи, проходи. Мама не выйдет. Она после травмы не может ходить. Вот сюда. Это Анна Никифоровна, моя мама. А это Демид. - Демид? Какое красивое редкое имя! - Можно Дёма просто. - Смутился мальчик. - Мама, Дёма помог мне яблоки донести. Сейчас. Она выбрала несколько самых крупных и принесла матери. Демид с удивлением смотрел, как пожилая женщина прижимает к щеке большое жёлтое яблоко, гладит его. - Пахнет хорошо. - Заметил он. - Вкусный запах. - Этот сорт называется "антоновка". - Подсказала вошедшая Екатерина Сергеевна. - Это, Дёма, можно сказать, семейные яблоки. Запах антоновки объединяет людей, заставляет их вспоминать детство, делает добрее. Сейчас поставлю быстрый пирог в духовку и пообедаем все вместе. - А можно посмотреть, как? - Посмотри. Мама, я Дёму заберу на десять минут. Он поможет яблоки порезать. Демид осторожно резал яблоко и, закончив, спросил. - Екатерина Сергеевна, а ваша мама давно так лежит? - Уже несколько лет, Дёма. - И вы с ней сидите? Анну Никифоровну ведь нельзя надолго оставлять. Вам не трудно? И не надоедает? - Ты прав, нельзя. И прав, иногда трудно. Но мама - единственный мой родной человек, Демид. Я очень люблю её и никогда не брошу. - Даже если вы поссоритесь? - Даже тогда. Вот и всё. Заливаем яблоки тестом и ставим в духовку. Они покормили Анну Никифоровну, поели сами, попили чаю со свежей выпечкой. Перед уходом Екатерина дала Дёме мешочек с яблоками. - Вот ещё рецепт. Дёма, попроси маму испечь такой пирог. Вместе, как мы тобой. И поговори. Спроси о том, что тебя волнует. Но запомни: даже если у вас с Мироном разные папы, то мама - одна, и братик тебе всё равно самый родной. А Алисе ты тоже нравишься. - Откуда вы знаете? - Вижу. Не бойся подружиться с ней. Она добрая девочка. * * * * * Через день он дождался Екатерину Сергеевну после уроков и, стесняясь, протянул бережно завёрнутый в пакет кусочек пирога. - Это вам, Екатерина Сергеевна. Я сделал, как вы сказали. И с мамой поговорил. Она рассказала, из-за чего они тогда ссорились с папой. Мама хотела отдать Мирона в ясли и выйти на работу, а он был против. Тогда она тайком нашла подработку и уходила, пока я с Мироном сидел. Папа поэтому ругался, что она обманула его. И про аварию мама объяснила, что это встречная машина нарушила правила, и папа ничего не мог бы сделать. Даже и следователь сказал так же. А с Ромой своим она уже на новой работе познакомилась... Я простил. Ей трудно одной. Если он с нами жить останется, всем будет легче. - Я знала, Дёма, что ты во всём разберёшься. - Екатерина Сергеевна коснулась его плеча. - А за пирог спасибо. Обязательно попробую. - Алисе понравился! - Убегая крикнул мальчик. - Она меня у школы ждёт. До свидания! Он убежал, а Екатерина Сергеевна поднесла свёрточек к лицу. Через пакет пробивался тонкий осенний запах антоновки. (Автор Йошкин Дом) Группа Жизненные истории  Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤

Кофе бесподобно для него всегда варила жена. Умел варить и сам, но жена делала это куда лучше. И здесь, в пансионате, он пробовал кофе в разных местах, но не находил хоть что-то более-менее похожее. Его собеседник –мужчина возраста преклонного – приехал сюда один. Они жили в соседних номерах. И как-то незаметно заимели традицию утром вдвоем прогуливаться по морской набережной. Жена Федора убегала на утренние процедуры, которые были ей показаны, и это время Федор проводил с соседом Сергеем Сергеевичем. – Ну, не к себе ж. К ней. Не верите? Да я и сам бы сейчас не поверил. – Она же моложе Вас? – Да, моложе. На девять лет. Я ее и женщиной-то не считал, когда увидел. Так – девчонка какая-то, подросток угловатый. Уж потом рассматривал и удивлялся. – Так а зачем женились-то тогда? Без любви что ли ... – Да как сказать. Купил я ее поначалу-то. Хотите, так расскажу. – Купил? Это как же? Конечно, расскажите. Я сам дважды женился и дважды разводился. Один живу. У меня свои истории. А Вашу послушаю с удовольствием. Восхищён женой Вашей. Где только находят таких? –Где? Ой, и вспомнить противно – где. Впрочем, у моря и нашел. Только у Каспийского. Про Мангышлак слышали? Это полуостров такой. Там месторождение нефти разрабатывалось. – Нет, не слышал вроде. – Это потому что нефть тогда и в Тюмени нашли. Вот Тюмень всю славу себе и забрала. А у меня отец – большая шишка в деле нефтяном был, меня туда и отправил. "Хоть не замёрзнешь", – шутил. Занимались мы комплексным освоением полуострова, Новый Узень начали строить. Мне и было-то двадцать восемь лет, а я уже в начальниках ходил. Как-то пошли мы там с товарищем старшим моим Виталием, кандидатом наук технических, между прочим, на местный рыбацкий рынок. И не думал, что там жену найду – в бедном грязном рыбацком поселке, в рыбьей чешуе. Видели б Вы ее тогда! Сирота, тетка у нее хуже чужой, и она – в работницах. – Но ведь заметили же Вы ее и тогда. –Заметили? Мы оба заметили. Только не так, как Вы, Сергей, подумали. Я тогда первый раз туда за рыбой пошел. Идем, нос затыкаем. Вонища! Там чаны какие-то, живая рыба, при тебе и чистят и пожарить могут. А я на эти столы, где стоят и потрошат рыбу, и глянуть не могу. Они в фартуках брезентовых, руки в перчатках, кровища. А я брезгливый, жуть. И женщины тут, и мужчины. А среди них девчонка – совсем юная, на вид лет пятнадцать ей. Загорелая, просоленная вся какая-то, шея – пальцами обхватишь, ручонки, как нитки, тонкие. Нож, который держит – в два раза шире. Подумал ещё – вот ведь, я смотреть не могу, а она головы сечет, кишки потрошит. Идем дальше. Рыбы ж купить надо. И вдруг слышим – крик сзади. Оглядываемся, а баба здоровая эту девчонку в самое месиво рыбное лицом тычет. Она разгибается, на лице – кровь рыбья, кишки, рукой размазывает, а баба – ее опять туда. Все расступились, тётку эту уговаривают, покрикивают, но хоть бы кто оттащил. Ну и рванул я, да и Виталий за мной. Тётку за плечо – хвать, оттаскиваю. Она сильная, конечно – рукой бы меня перешибла, но отступилась, видать, от неожиданности. – Убила б сучку! Испортила мне всю рыбу, гадина! – развернулась и исчезла в дебрях базара. А девчонка стоит, перчатками грязь и чешую по лицу размазывает. Фартук длинный в крови, ноги худые– в калошах. И я перед ней – рубашка светлая, модная, туфли бежевые в дырочку. Поискал по карманам – нет платка. Огляделся – под прилавком тряпка какая-то, протянул ей, а руки у нее грязные, да и тряпка, сам лицо ей обтер кое-как. Чешую приставучую снял. Думаю, что за чудо такое? Спрашиваю: – Мать что ли? Мотает головой, шепчет: –Тетка, – и голос еле слышно. – За что она? –Рыбу перепутала. –Перепутала? И что? Рядом стоящая женщина вмешалась, пояснила. – Да головы она порубила. А тетка с головами велела. Забыла Лизка. – И что? За это бить? – Виталий возмущался. А она опять за рыбу принялась. Не плачет, нет. Ловко чистит чешую, сбрасывает ее в чан. Вышли мы оттуда – рыбой этой пахнем, на брюках – брызги. Недовольные, ругаемся на чем свет. – Так это что? Она? Елизавета Андреевна была? Федор кивнул, глотнул кофе и опять поморщился. Кофе хотелось нормального. – Она-а. Разве я думал тогда. У меня невеста в Москве была. В МГИМО училась. Ссорились, правда, частенько. Претенциозная такая. Но мать уж и отец настроены были, что с ней мы будем. В целом-то, хорошая она, серьезная такая. – Ну, а дальше? – Дальше? Дальше опять нас случай столкнул. Я в Шевченко по рабочим делам поехал. Мы опорную базу треста туда перевозили. Едем колонной, несколько машин. И тут вижу – идёт по обочине девчонка, пригляделся – опять она. Юбка длинная, мешок тащит тяжёлый. Ну, остановились, конечно. Она побаивается, но все ж забралась в кабину. Ну, поговорили, спросили, куда идёт. По пути оказалось. Говорю: – Старая знакомая. Как тетка-то? Не бьёт больше? – весело так спрашиваю. А она как посмотрела на меня, так мне стыдно стало за веселье свое. Посмотрела и отвернулась, в окно смотрит. Ну, а мне ж как-то оправдаться надо. Тоже врать начал. Мол, дед меня лупасил в детстве. А она и не смотрит, грустная сидит. У ближайшего поселка высадили мы ее. Еду дальше, все о ней думаю. Вот жизнь у девчонки, надо же... Водитель мой, пожилой такой мужик, из местных, видит, что задумался я, рассказал. – Они, – говорит, – у нас в Ералиеве живут. Тетка ее Фатима – жадная, давно на рыбе. Приезжие они из Дагестана, давно уж в селе. А девчонка недавно у них. Мать ее померла, а отец – брат Фатимы, уж давно погиб, вот она у них и оказалась. Все ее жалеют, а чего сделаешь? – Так почему она сама не уйдет от тетки? – спрашиваю. А он отвечает, что нельзя ей – хоть и наполовину, но дагестанка она. В общем мать русская у нее была, в Ростове они жили. Отца давно уж нет. А тетке того и надо – нашла работницу. Сказал тогда водитель, что приехала сюда она года два назад, не такая тогда была. Здесь уж похудела, осунулась. Я говорю: – Так чего теперь век девчонке в работницах быть? А он: – Ну почему век, чай, замуж отдадут когда-нибудь. На этом и закончили мы тогда разговор. Ну, а через пару дней, к выходным, опять нас на этот рынок ноги понесли. Рыба там свежая была, отменная. И соленая – объеденье. Я уж потом нигде такой, пожалуй, и не пробовал. Там и она, опять –в фартуке. Подошёл. Уж так глаза не прячет, посмелее стала. Спрашиваю: "А сколько лет-то тебе?" Сказала, что семнадцать, что восемь классов в Ростове закончила. А сама все рыбу свою чистит, старается. – Тебя Лиза зовут? – Да. А Вас? – вдруг спросила смело. – Федор. –Федор, – тихо так повторила. А когда рыбы мы понабрали, уходили уж с базара этого, кто-то одернул меня сзади из толпы. Оглядываюсь – она. – Федор, а Вы придёте сегодня к маяку на набережную вечером? Может придёте? – и глаза такие просящие. А мы рыбы-то набрали, потому что праздновать окончание строительства буровой собрались. Другие уж планы на вечер. Да и зачем мне с ней встречаться? Никакой симпатии – жалко просто. Честно сказал, что не смогу. И не пошел никуда. Не до того в тот вечер было. Но вспоминал, думал – а вдруг ждёт девчонка. Но кто – я, и кто – она. Я ведь уж тогда купался в поклонницах. У нас в тресте дамы на меня поглядывали: перспективный, молодой, симпатичный москвич. Да и начальник. На стройке девчонок хоть отбавляй, улыбаются и побаиваются, как появляюсь там. Но мне тогда и не до того, в общем-то, было. Мы все на работу были нацелены. Отдых был, конечно, но немного совсем. А в понедельник вечером я водителю велел мимо маятника проехать. Не надеялся, но ... Прогуляюсь, думаю. Весь день в духоте просидел. И вдруг вижу – сидит "юбка серая" под мостком. Она. Окликнул. Увидела, подошла спокойно так, без особой радости, поздоровалась. – Прости, ты вчера ждала, наверное? – спрашиваю. Кивает. – Я по делу, – говорит, а сама на камни вниз смотрит, – Вы осудите, наверное. Но я просить Вас хочу об одолжении. И тут она ошарашила меня так, что я чуть не рассмеялся. – Не могли бы Вы, – говорит, – За меня калым отдать? Как будто хотите жениться. В общем, девчонка денег просила и женихом ее притвориться. Все до копейки обещала отдать, но не сразу, а постепенно, когда заработает. Очень хотела от тетки уехать. – Сколько же калым этот? – спрашиваю. И она называет сумму в две моих месячных зарплаты. А получал я тогда поболе других-то. И так наивно и откровенно говорила она об этом: шея лебединая, подбородочек острый, а в глазах – вера, что найдется такой, кто деньги такие даст, а она потом вернет эти деньги, заработает. Потом Виталий сказал мне, что обман это. Развод, как сейчас бы сказали. Ну, или бизнес. Мол, через месяц вернётся девчонка к тетке, и следующего жениха разводить начнут. Да только стоял перед глазами взгляд ее наивный. Никак не отпускал. И меня, дурака, в выходной ноги опять на рынок этот потянули. Наблюдаю за ней издали. Нет, не любит ее тетка. Какой там совместный обман – тетка ненавистью к ней пышет. В общем, пытался я забыть разговор этот, но не смог. Все глаза ее просящие перед собой вижу и вижу. Днем-то не до того, а вечером – напасть какая-то. Думаю, чего для меня эти деньги? Даже если обманут. А для нее может – жизнь новая. Пришел к ней на рынок, шепчу потихоньку, что готов. Она, вроде, и улыбается и хмурится. В общем, сговорились. Был у нас там мастер Валиев. Он уж тут, на Мангышлаке, лет десять жил, знает многих и многое. Вот с ним и сговорились, направились к тётке этой прямо на рынке. Он ей на их языке что-то говорит, а я вижу – недовольны оба. Оказывается – она денег чуть ли не в два раза больше просит. Валиев уж и так, и этак... Я, вроде, думаю, да пусть, потому как были у меня деньги тогда. А он заартачился, сказал, выждать надо – созреет может тетка. – Больше ей не дадут за такую пигалицу. Не красавица ведь писаная. Я соглашался. Какая уж красавица. Она, хоть и высокая ростом была, но угловатая какая-то. Калоши эти. Женского – ничего. Торчат острые плечики из огромного фартука, платок – по глаза, руки черные от загара. Когда ехали в машине, я, конечно, заметил, что шея у нее –хоть рисуй. Я ведь художником стать мечтал, вот и подумал тогда. А так-то прав был Велиев. Чего уж ... Я в тот день не пошел к ней, к прилавку ее. Стыдно было – надеется ведь девчонка. Говорю ему: – А если я в Новоузенский горком пожалуюсь? Чё за дела? Время советское... Но Велиеву идея не понравилась. Сказал, что советское – советским, но традиции никто официально не отменял. И прав оказался мастер. Через пару дней прислала к нему Фатима мальчонку – снизила калым, немного, но снизила. Видать, деньги нужны были. В тот же день мы Лизу забрали. Первые пару ночей она в моей комнате ночевала. А я к Виталию ушел. Общежитий у нас тогда много понастроили, а у нас, у начальства, отдельный дом был. Хотел ее в бригаду устроить, в общежитие. А она говорит, что уехать ей надо подальше. Потому что тут все равно тетка узнает, что не женились мы. А мне отправлять уж ее жалко стало. А с кадрами у нас всегда была беда. Уезжали люди: жара, обещанные квартиры не давали, работа нелёгкая. Вот и моя помощница Татьяна Ивановна, женщина в годах, делопроизводитель, которая тянула на себе много, надумала уезжать – дочке помощь была нужна с внуками. Утирала слезу. С Мангышлаком расставаться было всем трудно. Попросил я ее девчонку подучить. А сам сомневаюсь. Ох, нелегкое было дело наше бумажное. Велел Лизавете к ней прийти. Татьяна Ивановна потом рассказывала, что ей чуть плохо от вида преемницы не стало: пришла девчонка в мешковатой длинной юбке, кофте цветастой с чужого плеча, а на ногах – калоши. Сама чуть жива, качается. Вот, думаю, я – болван! Ох и ругал я себя тогда. – А Вы то тут при чем? И так ведь помогли. –Как – не при чем? Я ж, понимаете, в московской обеспеченной семье вырос. И деньги были у меня всегда. Квартира Московская была. Машины, правда, не было тогда, но зачем она мне, если меня возили. А я ж ее, типа, в жены взял. В комнату свою привел, а о том, чего она вообще есть будет, и не подумал, дурак. И что нет у нее элементарного – тоже. Ходил такой важный, благородный в эти дни – осчастливил, дескать. Забегал в комнату, чтоб взять кое-что свое. Смотрю – порядок, полы блестят. Она скромно сидит, ждёт, ничегошеньки не просит. Думаю, значит хорошо всё. А у нее ведь ни копья денег не было. Голодом сидела. Ведь и верно мы ее с малюсенькой котомкой забрали, а денег у нее с роду не было. Болван, чего уж. Я тогда и ей, и Татьяне Ивановне денег дал, чтоб под опеку она ее свою взяла. Лизавета сказала, что деньги эти приплюсует к долгу. Я только рукой махал – фантазия, ей этот долг годы не отдать. Татьяна Ивановна ее к себе в общежитие забрала. На следующий день пришла Лиза в рубашке белой и юбке, в которую две ее влезут. Ну, хоть не в калошах. А Татьяна довольная – говорит, что толковая девчонка. Схватывает на лету. А за одежонкой ехать надо. Так неделю она, как полохоло и проходила. А мне-то чего? Я на нее и внимания не обращал. Раз она рядом, так пусть тетка докажет, что мы не муж и жена. Штамп им не нужен был, главное, чтоб жили вместе. А мы и были вместе. На работе, правда. Никто так чай не умел заваривать, как делала это Лизавета! Вот уж чай ее я полюбил, а о ней и не думал. Федор посмотрел на часы. – Процедуры Лизины скоро кончатся. А мы потом завтракать идём. С нами пойдёте? – Да нет, я перекусил уж. Это вы только от кофе морщитесь, а я вот, – Сергей показал на пустую тарелку. Но до корпуса готов с вами прогуляться. Интересно ведь. Что же дальше там? Федор был грузным, встал из-за стола тяжело. Не потому ль и показалось Сергею, что старше он гораздо своей жены. Она была стройна, воздушна и хороша невероятно. Она совсем не выглядела женщиной под семьдесят. Скорее – к пятидесяти. Но пятый десяток шел их старшему сыну. И это было невероятно. – Дальше-то? Так время прошло, Татьяна Ивановна уехала, а Лиза осталась. Привык, как к мебели – не замечал. Чай ее полюбил очень, делам обучал. Ну, и гордился, что тут она теперь – в теплом тресте, а не на рынке в рыбных кишках. А она с зарплаты первой вдруг деньги мне протягивает. – Часть долга запишите, – говорит. А я не пойму, что за деньги? Передал может кто. Беру. – Что это? – Часть долга моего Вам. Частями буду отдавать. – Какого, – говорю, – Долга? И тут соображаю – калым свой отдает. Начал обратно ей пихать, из кабинета вытолкал. А она всё твердит, что нельзя так, не может. Деньги эти потом на моем столе все равно я нашел. Оставил, думаю, ладно. Раз ей так хочется. А тут к нам гости из Москвы пожаловали. Ну, мы женщин подключили, чтоб там чай шуровали, а то и покрепче чего. Тогда нормально проверки встречали – никто не жаловался. Баньку им организовали на побережье. Сидели как-то, выпивали, знамо дело, а один из инженеров и спрашивает о какой-то девушке, уж больно хороша. И все поддакивают, поняли о ком он. Один я ничего не пойму – кем они восхищаются так? Пока сообразил, что о Лизе, уж похвал наслушался по уши. – Не замужем она? – спрашивает там один. – Не-ет, – отвечаю, – И сирота. О том, что по калыму ее выкупил – молчу. Дело такое человека партийного, известно – не красит. – Так я приударю, коль нет у нее никого. Хороша девка-то! Приударить решил за ней лысый инженер из главка, женатый и нагловатый тип – известный донжуан. И так мне тогда обидно стало. Нет, не ревность это. Просто я ж ее, как свою подопечную воспринимал, деньги немалые отдал за нее, между прочим, а тут ... – Есть у нее парень, калым уж отдал тётке за нее. А здесь законы строгие, осторожнее надо, – сочиняю на ходу, лишь бы ее от смазливой рожи этой оградить. – И что за парень? Работяга? Так не откажется, поди, от денег. Заплачу, – пьяно машет тот рукой. Я тогда не стал спорить с пьяным. А сам уж думаю: куда б Лизавету припрятать, пока они тут. А она, как назло, на следующий день мне под горячую руку попадает. День ужасный, комиссия, недочёты, дурацкие нововведения. Я и так психую, а тут она – опять деньги сует. Ну, и начал я на нее орать прямо в кабинете. Чего на меня нашло тогда? Ору: – Если совать деньги будешь, продам тебя к чертям собачьим! Мне уж за тебя деньги предлагали, – кричу, что есть мочи, угрожаю. – А она? – Так вот и дело в том. Другая б напугалась, разревелась там, ну, не знаю ... А она стоит прямо, ни с места, в глаза мне смотрит, не уходит, не пятится. И тихо так, когда я замолк, говорит: "Я отдам. Не продавайте. Поэтому и отдаю", – кладет деньги на стол, разворачивается и уходит. А я визжу, как поросенок, ей вслед: "Вернись! Забери!" Но она вышла. Я следом не побежал, на стул повалился, деньги эти швырнул со злобой, за голову схватился. Успокоился чуток, думаю –далась она мне. Чего нервничаю? А подумав нормально, вдруг понял, в чем дело. Потом уж через годы говорили с ней об этом – купленной она себя считала. В жены я не взял ее, а значит – долг за ней. А если не вернёт, значит – продать могу ее в любой момент. И глупой не была, а по молодости лет, по положению своему незавидному так считала. Она уж потом мне рассказала, что решила, если продам – утопится. А я дурак свою гордыню тогда демонстрировал: пусть побоится. Мимо хожу, на нее внимания не обращаю, рычу, бумаги швыряю. А она бумаги спокойно собирает, чай мне носит и молчит. Придирчиво тогда ее осмотрел, аж присвистнул от удивления. Как не замечал-то? Она и правда – не такая, как все: кость узкая, шея длинная, коса ... Ну, видели Вы, чего я рассказываю? Она и с годами такой остаётся. Тогда уж в юбке узкой она была, кофта простая, но по фигуре. Талия –тростинка, а сама, как лань молодая. Злость моя постепенно растаяла. Понимаю – отправить надо ее отсюда. В общем, через пару дней уж отправил я ее в Шевченко по делам. И велел там до конца недели задержаться. Она уехала, а у меня из рук все валится, чай – помои, документы не могу найти. А тут ещё итоги проверки, указиловки из Москвы глупые – будем озеленять Узень. Представляете – пустыню озеленять! Они уж подошли к медицинскому корпусу, остановились. Федор перевел дыхание. – Теперь понятно, – сказал Сергей, – Жалость Ваша в любовь переросла. – Пойдёмте сядем вон там, увидит она нас. Да, можно и так сказать. Только Лиза моя иногда шутит, что это она из жалости за меня замуж вышла. – Как это? –Да. После отъезда комиссии случился казус. Видать я тогда очень нервным был. Люди ведь у нас разные на стройке работали. Среди них был такой Еремин, здоровенный детина, имевший не одну уж судимость. Во всех своих бедах виноватыми известно кого считал – начальство. Ненавидел меня лютой ненавистью. Да и я его. Мангышлак он ругал, плевался, людей, живущих здесь, оскорблял. Долго у нас злоба друг на друга копилась. И вот, когда шел я на буровую, сцепились. Сначала – языками, а потом – и в драку. В больнице я оказался – нога сломана, челюсть, зубы. Ну и ещё там... Чп, считай. На весь полуостров прославился. Сначала-то все встрепенулись, разбирались, ко мне бегали. А потом ... В общем, если б не Лиза. Понял я, что и не нужен никому. Невесте, когда на ноги встал, позвонил. Поахала она, но как-то поверхностно, без интереса. О своих делах тараторила, а обо мне толком и не спросила: "Выздоравливай, а мы – на байдарках..." Такие дела, – он вздохнул. – А Лиза? – А Лиза сидела возле койки, но не навязывалась, нет. Не болтала. А мне ведь скучно было, я тогда ей всю жизнь свою рассказал. Как художником хотел стать, а отец настоял – в нефтеперерабатывающий я пошел. Она мне бумагу, карандаши принесла, краски. А чего мне рисовать? Я ее рисовать начал. Ужасно вышло, но пока рисовал, каждую чёрточку оценил. Я долго лечился. А она деньги свои носит мне регулярно, а сама все в одном и том же. Ползарплаты мне отдает. А чего там – ее зарплаты-то. Докладывали мне, что в столовую не ходит, сидит на одних макаронах. – А я ведь тоже музыкальную школу окончила, пианисткой хотела стать, – вдруг выдала она. И такая боль у нее в глазах была в этот момент. – Ты? – удивляюсь. – Да, – говорит, – Мы же в Ростове с мамой жили, а как умерла, к тётке меня отправили. Мы потом, уж через годы, с ней как-то в гости пришли, в семью. А там – фортепиано. Стоит моя Лиза, инструмент гладит. Не уговорили – не села. Забыла, говорит. Тогда я ей на первый же День рождения фоно купил. Вспомнила, поиграла. Но не много. Зато старший сын выучился, лауреат, победитель конкурсов он у нас. Музыкантом не стал, но ... Теперь у внучек тот инструмент, тоже учились. – Так когда Вы ей предложение-то сделали? – А вот в больнице и сделал. Первый раз. А поехали-ка, говорю, со мной в Тюмень в качестве жены. – Первый раз? – Да, не согласилась она. Уж из палаты выходила, оглянулась, головой помотала, нет, мол, и ушла. А я всю ночь не спал – все думал: почему не соглашается? Не понимал. На следующий день уж понял – считала, что из благодарности я, что ухаживает она. Но я ж упрямый, уговаривать начал. Сказал бы мне кто раньше, что буду уговаривать эту пигалицу. А вот... Глупил: говорил "Хватит тебе на макаронах сидеть!", а она смотрит на меня и опять головой мотает. Характер у нее проявился вдруг. Уж потом призналась, что любви не видела, оттого и не соглашалась. В Тюмени уж я ее уговорил. Меня туда перевели вскоре. Тогда жить без нее не мог. Вся жизнь – для нее. Как-то так повернуло меня. Там и поженились. Я уже не представлял, как без нее дальше буду. Она в делах моих лучше меня разбиралась. Ну, не в строительстве, конечно, но в документах –точно лучше. Родители сначала не приняли, поворчали. А когда приехали мы в Москву, ахнули – разве может она не понравится? С матерью потом очень близки они стали. Троих сыновей мне родила моя Лизавета. – Да уж какая это жалость? Любовь, скорее. Они и не заметили, как сзади к ним подошла женщина. Немолодая, высокая, воздушная, с тяжёлыми волосами, убранными в пучок, в небольшой шляпке. Она белозубо улыбалась. – Так ведь калым-то отдал я из жалости. – Вот вот, – услышали они сзади, оглянулись, –Я этот калым всю жизнь отрабатываю. Уж скоро пятьдесят лет он мне его вспоминает, – Лизавета со смехом упрекала. – Ли-иза! А мы ждём оттуда, – он махнул на центральный вход, посмотрел на жену с любовью, убрал с лица прядку волос. А Сергей вспомнил о том, как убирал когда-то с лица муж ее чешую рыбы, –Лиза, какой кофе отвратительный в том кафе. Ты не представляешь! – Здравствуйте, Сергей. С нами пойдёте на завтрак, – спросила Лизавета, была она легка, приветлива и очень привлекательна, – Может вместе легче будет заставить этого упрямца питаться правильно. – Нет, Лиза, спасибо за приглашение. Пойду в корпус отдохну, уж поел. А вам приятного аппетита. Они махнули рукой и пошли по аллее. А Сергей смотрел им вслед и все пытался представить лёгкую интеллигентную Лизавету в брезентовом фартуке на рыбном рынке за чисткой рыбы. Пытался, но так и не смог. Ещё в прошлом году он увидел эту пару в пансионате. Но тогда не познакомился. Смотрел и восхищался женщиной. Подумал тогда, что мужчина, наверняка, молодую жену нашел недавно, вот и сдувает пылинки. А в этом году довелось быть соседями, довелось узнать, что живут они вместе всю жизнь. Он лежал на койке и все думал и думал о превратностях судеб. Ему не повезло с жизнью семейной. А теперь уж, наверняка, и не повезет. И почему не встретилась ему любовь настоящая? Вот такая, о какой услышал он сегодня. Принимал он всю жизнь за любовь нечто мнимое и фальшивое. Не повезло? Он улыбнулся своим мыслям: наверное, просто для этого нужно было заплатить калым... Автор: Рассеянный хореограф. Группа Жизненные истории  Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤

Когда-то Юрий был ого-го! И на работе, и в своём экстремальном увлечении. Жена, правда, не разделила его увлечения, и ушла от Юры довольно быстро. Только успела сына родить, и ушла. -Я ему нормального отца найду! - заявила Вера. - Того, который не пытается умереть раньше времени. Юрий был молод тогда, жену не остановил. Ну не готов он был отказаться от своего увлечения. Юру манили горы… за двадцать лет он покорил почти все значимые вершины. А на последнем его восхождении случилось несчастье - Юра сломал позвоночник. Точнее, не на восхождении - тогда бы он просто остался там, и слава Богу. Но не тут-то было… Юра странно и глупо повредил себе спину на спуске, в самом низу. Никто даже не понял, как это произошло - он вдруг покатился по почти уже плоской местности и сильно ударился спиной о камень. Врач потом недоумевал, как так умудриться-то можно было. Альпинист, покоривший не одну гору, на ровном месте падает и ломает спину. Смотрел снимки, кусал губу и недоумевал. Это было уже в Москве, куда Юру доставили самолетом. Спец-бортом МЧС. -Да ладно вам, Виталий Степанович! - сказала профессору медицинская сестра. - Именно такие глупые происшествия чаще всего и являются причинами необратимых травм. -Необратимых? - попытался дернуться Юра, и не смог. Врач объяснил ему, что перелом с осколками, и поврежден очень важный нерв. И большая вероятность, что ходить Юра больше не будет. Не только в горы, а в принципе. Что смогли, ему прооперировали. Вычистили. Сказали радоваться, что верхняя часть шевелится - могло бы быть и хуже. Из больницы его забрал сын, с которым, к своему стыду, Юра почти не общался. Некогда ему было. Надо было деньги на горы зарабатывать и искать, а потом время на подготовку и восхождение тратить. Какие ему дети? Сын приехал с инвалидным креслом, на которое собрали деньги друзья-альпинисты. -Я тебе не нянька, - заявил Костя. - Игорь занят, он позвонил маме, привез ей коляску, ну я решил забрать тебя. Но сидеть мне с тобой некогда, пап. У меня работа и семья. -Уже семья? - вскинулся Юра. У него было ужасное моральное состояние. Максимально подавленное. Но слово «семья» царапнуло его. Свою он профукал, судя по тону, которым с ним разговаривает сын. -Жена, дочь, - коротко пояснил Костя. -И на свадьбу отца не позвал, - с горечью резюмировал Юра. -Во-первых, я вырос с Егором, он и был рядом с мамой на свадьбе. У меня хороший отчим, папа, если тебе интересно. Не бил меня, не насиловал. Представляешь? Ведь могло быть всё, что угодно. -Твоя мать - не дура, - вяло отмахнулся Юрий. - Не вышла бы за кого попало. Костя повернулся и посмотрел на отца скептически: -Да? - спросил он. Ну это уже просто было обидно! -Смотри на дорогу! - посоветовал Юра. -Да не о матери речь! А о том, что тебе было пофигу, как я там расту! -Да неправда это! -Правда, папа. Правда. В общем, не только из-за Егора. Я хотел тебя позвать. Позвонил, а ты чего? -А я чего? -Ты мне радостно сообщил, чтобы едешь в Тибет покорять Макалу! Ну ясный перец, что тебе не до свадьбы. Я и промолчал. Юра выслушал и тоже промолчал. Отменил бы он восхождение, если бы сын, с которым Юра виделся, дай Бог, пару раз в год за все двадцать лет, сказал, что у него свадьба? Вряд ли… вряд ли. Так что, всё это сейчас справедливо. Всё, что Костя говорит. Позвольте… а сломанная спина, и инвалидность? Это что? Это тоже, что ли, справедливо? Юра вдруг захотел заплакать, как маленький. Но сдержался. Костя отвёз его домой, в Свиблово, помог подняться на этаж. -Хорошо, да, что лифт грузовой дома есть? Сможешь гулять выходить, - прокомментировал сын. Ну, точнее, выезжать. -Ха-ха, - мрачно сказал Юра. -Да ладно тебе, пап! Не всё так страшно. Костя установил отцу приложения доставки на телефон и уехал. Когда сын был уже на пороге, Юра окликнул его: -Погоди! -Что такое? -А почему я не в курсе, что у меня внучка родилась? -Она родилась, пока ты с Канченджанги падал. -Если бы с Канченджанги, было бы не так обидно! А я упал с полуметровой высоты! Точнее, скатился. -Я, кстати, так и не понял, что случилось? -Не знаю, - соврал Юра. Он знал. У него закружилась голова, а дальше Юра ничего не помнил. Очнулся, когда его уже на носилках грузили в вертолет, прилетевший в базовый лагерь. Обычно они туда не прилетали, все грузы доставлялись пешком с расстояния примерно полутора километров, но тут речь шла об эвакуации, а это совсем другое дело. Юра очнулся и понял, что с ним что-то не так. Понял он, что какое-то время был в отключке. И себя перед отключкой он тоже прекрасно помнил. Юра потерял сознание, это факт. Но почему? Может, перелом - это просто следствие, а причина в каком-то серьезном заболевании? Ну не мог же на самом деле здоровый сорокапятилетний мужик на ровном месте отключиться. Или мог? Потом, изучив информацию в интернете и поговорив с врачами, Юра узнал, что вполне себе мог. Даже без видимых на то причин в любом организме может произойти нарушение мозгового кровотока, а уж после восхождения на гору это совершенно неудивительно. Видимо, Юра расслабился, что он в двух шагах от лагеря, вот и результат. И если бы не проклятый камень… дурацкий камень, о который сломались кости Юриного позвоночника. О который разбилась его жизнь! Позвонил Игорь. Друг, коллега по экстриму: -Мы тебе денег тут немного собрали, - сказал он. -Зачем? Это неудобно. Одно дело, когда деньги собираются на восхождение, и совсем другое - на болезнь. Или на жизнь в болезни? Как правильно сказать? Что это вообще будет за жизнь… Юре вдруг вспомнился один спонсор их с Игорем восхождений. Они тогда фотографировали для рекламы продукцию спонсора прямо в горах, на вершине. Придумали интересный слоган, а предприниматель спонсировал их Аннапурну. Вот какая была у Юры жизнь! Яркая, интересная. А теперь что будет? Беспомощность, безденежье и одиночество? -Неудобно жить на пенсию, - сказал Игорь. - Я тебе переведу, в общем. -Заезжал бы, чего ты? Игорь замялся и что-то замямлил. Юра ничего не понял из его потока слов, но зато он помнил, что они собирались делать с Игорем до того, как случилось несчастье. Они собирались готовиться к покорению Чогори. Теперь Игорь пойдет один, без него. Теперь, наверное, Юра не сможет видеться с друзьями по восхождениям. Да и стоит ли? Он не хотел чувствовать себя жалким на их фоне. Первым делом Юра заказал себе всякие приспособления для дома, чтобы было удобно передвигаться. Правда, прикрепить сам их не смог. Сила в руках была, он её чувствовал. А вот инструмент удержать не мог. Любое неудачное движение вызывало боль в спине. Юра долго грустить не стал, вызвал мастера. Тот работу выполнил на отлично, и денег взял немного. Это было кстати, с одной стороны. С другой же Юру коробило это сочувствие. Ну вот… теперь он навсегда инвалид. И отношение к нему будет соответствующее всегда! И как научиться жить с тем, что тебя все жалеют? Юра не представлял. Он позвонил своей подруге, Марине. Доктор сказал, что ходить Юра точно не сможет, а вот сексуальная дисфункция, вполне возможно, временное явление. Она случается после таких травм, но чаще всего потом проходит. У Юры должна пройти. Но дело было даже не в этом! Дело было в принципе. Марина влюбилась в красавчика-альпиниста, что она скажет, увидев его в инвалидном кресле? Или, лучше сказать ей всё по телефону… -Я читала в интернете, - вздохнула Марина. Они встречались полтора года. Юра напряженно ждал, что его девушка скажет дальше. В трубке повисла совсем уже неприличная пауза. -Это так нелепо всё… всё случилось именно так, как я прочла? -Марина, я не знаю, что именно ты прочла! -Что ты упал на ровном месте и сломал позвоночник. Вершину уже покорил. -Ну… в общем, да. Всё так и было. -Нелепо, - повторила Марина и заплакала. Потом Юра слушал всхлипы в трубке, а когда она чуть успокоилась, то сказала: -Надеюсь, ты не будешь меня осуждать. Будешь вспоминать только хорошее… -То есть, ты даже не заедешь? - жестко спросил Юра. Марине было тридцать два года. Нафиг ей это всё не сдалось. Мог бы и сам понять, а не звонить, и не ныть! В общем, он прервал звонок первым, не дождавшись прямого ответа на прямой вопрос. Любовь закончилась. А была ли вообще? Через какое-то время деньги, собранные друзьями-альпинистами закончились. Вот они, друзья, кстати, заезжали пару раз. Без особой охоты, но заезжали. Привозили всегда с собой мешки еды, вытаскивали Юру на улицу. Правда, рассказывать ему о новых вершинах стеснялись. Разговоры же ни о чем быстро сошли на нет. Юрий сам не спрашивал, как прошло восхождение. Ну не мог он! В общем, нестыковка интересов дала о себе знать, и друзья ушли в закат, наказав Юре звонить сразу, как только что-то понадобится. Он покивал, но точно знал: звонить не будет. Юра решил вопрос иначе: разместил объявление о сдаче комнаты. Благо, квартира у него была двухкомнатная, с изолированными комнатами. Через его интервью арендодателя прошла масса людей, в том числе и не самых адекватных. После одного студента, - он так отрекомендовал себя сам, а там, кто знает, - Юра заказал себе на всякий случай электрошокер. Он уже отчаялся найти квартиранта или квартирантку, когда явилась она. Татьяна. Сорок два года. Приезжая, из Твери. -Парковку во дворе оформите? - спросила она. Деловой подход. По сторонам не зыркает, как клептоман. Выглядит максимально прилично. Улыбка приятная. -Почему вы одна? - спросил Юра. И испугался. Сейчас как наорет на него Татьяна. Скажет, что он лезет не в своё дело. И будет права. Или нет? Он ведь имеет право задавать вопросы. Он вообще-то жить человека в свою квартиру собирается подселять! -С мужем я разошлась пять лет назад. Дочку выдала замуж. Захотелось мне попробовать пожить в столице. -Вы прямо на машине из Твери прикатили? -Ну конечно, - улыбнулась она. - Тут всего-то три часа езды. Квартиру отдельную я не тяну, в общем. А комнату - вполне. Работать буду тут, рядом, в торговом центре. Мне ваш вариант подходит. А я вам? Юра прослушал вопрос. Сидел, думал о чем-то своем. -Юрий! Вы сдадите мне комнату? -Да. Да, сдам! Таня переехала с немногочисленными вещами в комнату побольше - ту, что поменьше, Юра оставил себе. Едва переехав, Татьяна сделала генеральную уборку в своей комнате и в местах, так сказать, общего пользования. Стукнула Юре в дверь: -Юра, давайте я вам тоже пол помою. -Да вы вовсе не должны! -Как и вы не должны дышать пылью. Когда тут последний раз кто-нибудь убирался? А ведь и правда: когда? Хороший вопрос! На ужин Таня приготовила котлеты с пюре и салат. Позвала хозяина к столу. Он попытался снова отказаться, она не стала настаивать. Но когда Юра выехал в коридор и учуял запахи, ему тут же захотелось есть. -Слушайте, тут так пахнет, что я не смогу удержаться, пожалуй… Они стали очень хорошими соседями друг для друга. В квартире у Юры теперь всегда было чисто. Он больше не думал, что будет есть - Таня готовила на двоих, а он сделал ей хорошую скидку на аренду комнаты. А когда Юре нужно было ехать в больницу, Таня заявила, что отвезет его, и что он может даже не париться! -Не париться! - засмеялся он. - Отлично! Вообще, эта женщина вдохновляла его. Юра засел за компьютер и начал записывать свои воспоминания о жизни альпиниста. А еще она как-то так себя вела, что Юра не чувствовал себя рядом с ней ущербным. Не чувствовал себя инвалидом. Может просто потому, что Таня смотрела на него с интересом, а не с жалостью? В больнице она ни во что не вмешивалась. Не пыталась отстаивать его интересы. Помогла ему пересесть из машины в кресло и спросила: -С вами пойти, или вам там не будет скучно? Если бы она предложила помочь, Юра бы точно отказался. Но Таня предложила развлечь его, а это было совсем другое. Так они и жили. Каждый в своей комнате. Но ужинали вместе, а в Танины выходные стали выезжать на её машине на прогулки. Юра чувствовал, что в нём просыпаются какие-то совсем уж не добрососедские чувства, но даже думать не смел о таком. Зачем молодой красивой женщине инвалид? Ерунда! Татьяна как-то спросила, больно ли Юре говорить о горах. О своем прошлом альпиниста. -Уже нет! Я же даже пишу что-то типа дневника. Только с опозданием. -Это называется «Мемуары», - засмеялась Таня. -Да? Пожалуй. -Ну тогда расскажи мне! Я такая трусиха, мне на табуретку страшно встать. Но это так заманчиво: горы-ы-ы! Расскажи! И он рассказывал. Таня была очень хорошим слушателем. Внимательным и благодарным. А Юра, глядя на её горящие глаза и улыбку, и чувствуя её рядом, однажды осознал, что профессор был прав. В его случае сексуальная дисфункция была явлением временным. Когда он это понял, включился разум. Холодный расчетливый разум альпиниста, без которого он не покорил бы большую часть восьмитысячников. Ничего хорошего их связь никому не принесет. Ни Тане, ни ему! Юра напрягся и отстранился от Татьяны. Она почувствовала отчуждение и пришла вечером к нему в комнату: -Что происходит? Он уже забрался в кровать с помощью своего поручня, лежал и почему-то грустил о том времени, когда мог спать на боку. Какие-то совсем уж дурацкие мысли… и тут пришла Таня с вопросом, на который он не был готов отвечать. -Всё в порядке. Просто нет настроения. -Ага. Было-было, и вдруг сплыло. Юра, что с тобой? Я обидела тебя чем-то? -Таня… я просто понял… я почувствовал… -Я тоже. -Что - тоже? -Тоже почувствовала. -Мы не можем! - убежденно сказал он. -Да? И почему же? - спросила Таня и одним движением избавилась от халата. Под халатом ничего не было. Это была прекрасная ночь, после которой Юра убедил себя, что не может продвигаться дальше в этих отношениях. Это правда невозможно. Ну не сможет он поверить в то, что Таня его любит! Будет постоянно дергаться и напрягаться. -Я тебя люблю. Давно. Такого интересного человека еще поискать надо! Ты себя недооцениваешь. А почему? Юра молчал. -Хочешь, я подпишу брачный контракт? - спросила она. -Чего? - не понял Юра. - Какой еще контракт? -Нет, это я просто так… забегая вперед. Ну, вдруг дело дойдет до женитьбы. Я подпишу любые бумаги, что на твою ср.ан.ую московскую квартиру я не претендую! - последние слова Таня выкрикнула и заплакала. -Да при чем тут квартира? Ну что я тебе могу дать? Будешь таскать меня на себе? Я даже пройти по улице рядом с тобой не смогу никогда! Какая свадьба, ты чего? Я в таком состоянии ни за что и никогда не появлюсь на подобном мероприятии, тем более, в качестве жениха! -Я ошиблась, наверное… я думала, ты сильный такой. Жалости не хочешь к себе. А и правда, зачем тебе жалость? Ты сам себя жалеешь! За двоих. Очень успешно! Таня уволилась с работы, покидала свои вещи в машину и рванула в Тверь. Дочка с мужем были рады её приезду, правда каждый в своем духе. -Мамуля, только не лезь в мою кулинарию! - вопила Лиза. - У нас ПП. -Тёща любимая, я так скучал! - заявил Дима. - Вы же насовсем! -Пока не знаю… а что? -Пожарьте пирожочков, - зашипел Тане на ухо зять. - Я уже не могу на ПП. Мне снится жареная картошка! И ваши пироги. -Сговариваетесь уже? - Лиза заглянула в комнату. - На ужин салат! Таня даже улыбнулась, хоть и через силу. -Дурак ты, Дима! Не мог в чебуречную, что ли, сходить втихую? -Мама, вы гений! - возликовал Дима. - Совсем я спятил у Лизки под каблуком. А с вами что? -Да все в порядке, - вяло махнула рукой Таня. -Не похоже. Влюбились, что ли, неудачно? Таня ушла в свою комнату и проплакала там два часа. Вот уж правда, неудачно! Дурак какой Юра этот, а еще альпинист. Покоритель гор, мать его! С собственными комплексами справиться не может. Юре надо было в больницу и он позвонил Косте, попросил отвезти его. Тот заявил, что не может в среду, а может только в пятницу. Но к врачу надо было именно в среду, иначе Юра рисковал остаться без лекарств. Он вызвал специальное такси, съездил к врачу, и так ему стало от всего этого тошно и тоскливо. От неловкой помощи окружающих, от сочувствующих взглядов, от тоскливого одинокого сидения в очереди. Раньше, когда он ездил повсюду с Таней, он только и видел, что её сияющие глаза рядом. А без неё - всё не то. Всё не так. Вечером, после долгих раздумий, Юра позвонил Косте еще раз: -Приезжай в пятницу! -Перенес врача? -Угу. И еще, у меня есть вопрос: когда привезете внучку мне? Что это такое, год прошел - я не видел её еще ни разу! -О как! Могу и в пятницу привезти. -Нет, в пятницу мы едем по делам. Но обязательно договоримся на другой день. Хорошо? -Ладно-ладно. -А пока фото мне пришли! -Да хорошо… пап, ты здоров? -Вполне! Сын прислал фотографию смешной девчушки, стоящей около стула. Юра не понял, почувствовал что-то, или нет. Сроду он не интересовался никакими детьми. Его интересовали горы… подпись под фото гласила: «Марта». Смешное имя… необычное. Когда сын приехал, Юра сообщил ему, что едут они в Тверь. Костя чуть не поперхнулся своим кофе: -Куда? -В Тверь! Адрес у меня есть. -Папа, ну ты даешь… у меня и времени нет. -Костя, я тебя умоляю! -Да ладно-ладно. По дороге расскажешь. Юра рассказал всю историю, а в конце добавил: -Она даже готова подписать бумаги, по которым не сможет претендовать на квартиру. Так что, ты не волнуйся. -Папа! Какая нафиг квартира? Живи себе, пожалуйста! И потом… это твоя квартира. Твоё дело, как ты ей распорядишься. Я об этом даже не думал! Во даете… Юра смущенно замолчал. -Фото есть? - вдруг спросил сын. -Тани? -Ну да. Он нашел и показал Косте фотографию. -Хороша! Что, думаешь, недостоин её в своем кресле? -Мелькают такие мысли, - признался Юра. -А у меня всю жизнь были мысли, что я недостоин любви собственного отца. Что я хуже каких-то вшивых гор. Понимаешь, поди, теперь, каково мне было? -Прочти меня, сынок! Прости, пожалуйста! Костя дернул плечом и промолчал. -Цветы! - вдруг завопил Юра. - Останови машину, я куплю ей цветы! -Хорошо. Костя сбегал в цветочный и сфотографировал ассортимент - Юра хотел выбрать всенепременно сам. Выбрал. И оплатил тоже сам. -Если я тебя там высажу, интересно, она не отошьет тебя? -Чего? - на подъезде к Твери Юра уже сильно волновался и плохо воспринимал информацию. -Да ничего! Некогда мне, говорю. Хочу тебя довезти и уехать. А вдруг ты ее сильно обидел, и она видеть тебя не захочет? -Уезжай, Костя. Если не захочет, то мне уже будет все равно! -Какие страсти, однако… я думал, ты старик уже. А тут вон чего! Юра рассмеялся. Стало чуть полегче. Костя выгрузил Юру около дома Тани - адрес по прописке в паспорте. Юра зафиксировал его, когда Таня только к нему переехала. Костя прикинул, где окна Татьяны, посигналил. -Ты что делаешь? - зашипел Юра. -В таких домах лифтов нет. Так что, не выступай. Если не выглянет, я схожу, позвоню ей в дверь. Слушай! А чего ты ей просто не позвонишь по телефону? -Мы не так расстались, чтобы звонить! Ну, давай, посигналь еще… У Юры сердце буквально выпрыгивало из груди. Посигналить второй раз Костя не успел - Таня вышла из подъезда. В сером спортивном костюме, волосы забраны назад. На лице грусть и недоумение. -Я могу его тут оставить? - спросил Костя, улыбнувшись. -Костя! - злобно сказал Юра. Таня усмехнулась и кивнула. Костя тоже кивнул ей и уехал. Юра сидел в кресле с цветами в руках и не знал, что делать. -Это мне? - спросила Таня. -Да. Она подошла, взяла цветы. -Красивые. Спасибо. -Таня, я - дурак! -А то я не знаю! -Прости меня! Я больше никогда так не буду! -Что именно? -Жалеть себя и отказываться от тебя! -Ладно! -Правда? -Правда. Но если будешь… -Ни за что! Никогда! Таня подошла и крепко обняла Юру. -В нашем доме лифта нет. -Я уже понял. -Я позову зятя, он поможет втащить кресло. У нас первый этаж. -Да ну, неудобно… -Юра! -Молчу, молчу. Зови! Она посмотрела на него и улыбнулась. Почему-то просились слёзы. Наверное, это были слёзы счастья… (Автор Ирина Малаховская-Пен ) Группа Жизненные истории  Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤

Всю жизнь она меня гнобит, а я оплакивать ее буду? Еще чего! Не много ли ей чести будет? -Не понять тебе, Лиля. Вот ты заладила- чужая, посторонняя! Да какая же она мне чужая, когда мы с ней 10 лет душа в душу прожили? Она же всегда и во всем меня поддерживала, всегда на моей стороне была. Знаешь, как она Саньку строила, когда он на меня ей жаловался? А сколько помощи, сколько поддержки от нее было? -Ой, вот только не начинай опять свои сказочки о том, что тебе свекровь вместо матери была. Сколько раз я это уже слышала? Все равно не верю. Не бывает идеальных свекровей, и даже не доказывай мне обратное. -А я и доказывать тебе ничего не буду. Просто таких, как мама Паша, их мало. Тебе такая не встретилась, а мне повезло. Я ведь тоже после своей первой свекрови думала, что не бывает их хороших , а оказалось, что еще как бывают. *** С Санькой Настя начала встречаться через пять лет после развода. Тихо, украдкой, чтобы никто не знал. Зачем давать лишний повод для сплетен и пересудов? Да и не думала она, что что-то серьезное у них получится. Не хотела еще раз обжечься, и замуж больше выходить не планировала. Ну его, этот замуж! Была она там, и ничего хорошего увы, не увидела. Только скандалы с мужем, слезы, побои, упреки свекрови и ее вечное недовольство. Не так готовит, не так убирает, не так ведет хозяйство и не так воспитывает дочь. К себе домой Настя Саньку не приглашала. Дочка, хоть и маленькая еще, почти 8 лет ей, но ведь все понимает ребенок. Саньку такие отношения не устраивали. Хотелось мужчине семью, детей, чтобы дома его ждали, а не эти редкие встречи украдкой. Он тогда заглянул Насте в глаза и сказал, мол, я не хочу так, Настя. Ну что это такое? Мы с тобой взрослые люди, а по углам прячемся, как преступники. Я семью хочу, чтобы все по человечески было. От кого нам с тобой прятаться? Ты свободная, я тоже. Удивительно, но с Ксюшей, дочкой, Санька общий язык нашел быстро. Это поначалу девочка встретила его совсем недружелюбно, а потом успокоилась, и с Санькой подружилась. С Санькиной мамой Настя знакомиться боялась. Отчего- то была она уверена, что точно не понравится маме будущего мужа. Мало того, что в разводе, так еще и ребенок от первого брака есть. Казалось Насте, что с первого взгляда возненавидит ее Сашкина мама, и точно не даст им жизни. Санька смеялся, и говорил, что он тоже не сказать что завидный жених. Не красавец, миллионов в загашнике не имеет, обычный работяга. Не мальчик- колокольчик, тоже был женат. Правда детей не случилось. С опаской Настя смотрела на Санькину мать. Обычная женщина. Миловидная, стройная, улыбчивая, и на первый взгляд очень простая. Не было ни расспросов, ни презрительных взглядов, которых так боялась Настя. Удивительно, но общий язык нашли они сразу. Показалось Насте, что знает эту женщину она очень давно, будто всю жизнь общались. Так легко и непринуждённо, что даже и не верила Настя, что так бывает. Повернувшись к Ксюше, Санькина мать улыбнулась ребёнку искренне, по доброму, и сказала, мол, чтобы было проще, зови меня просто- баба Паша. -Паша? А разве есть такое женское имя? - Конечно есть! Это сокращённое имя, а полное моё имя- Прасковья. Вот это имя точно для вас, молодёжи, в диковинку. Я ведь когда родилась, ещё не было всяких технологий. Не умели люди видеть, мальчик или девочка у мамки в животе прячется. Папка мой очень уж сына хотел, даже имя придумал, мол, Пашкой сына назову, и будет он у нас Пал Палыч. А мамка моя возьми, да того Пал Палыча девчонкой и выроди! Только папка мой не растерялся, и всё равно по своему сделал, и меня Пашей назвал. Кто же коней- то на переправе меняет? Так и вышло, что по документам я- Прасковья, а для людей всю жизнь Пашей была. Паша Павловна. Не думала Настя, не гадала, что во втором браке повезёт ей не только с мужем, но и со свекровью. Даже и мечтать не могла, что свекровь ей мать заменит, которая у Насти 8 лет назад умерла. Конечно, первое время все ждала Настя подвоха. Да еще подруги масла в огонь подливали, мол, ты с ней ухо востро держи, не расслабляйся. Это они сразу такие милые, белые, да пушистые, а потом зубы покажут, оскалятся, и сожрут тебя, ни разу не подавившись. И наверное подсознательно ждала Настя, когда свекровь ее жрать начнет. Ждала и боялась, стараясь лишний раз не пересекаться со свекровью. Паша, видя, что невестка ее сторонится, в жизнь сына не лезла. Не приходила с внезапными проверками, не проверяла содержимое кастрюль, не указывала Насте на то, как вести хозяйство. Жила своей жизнью обычной пенсионерки, иногда подрабатывала, готовила ребятишек к экзаменам. Сажала огород, разводила комнатные цветы, встречалась с подругами и ходила в ДК на репетиции. Увлеклась вот на старости лет самодеятельностью, и даже организовала целый ансамбль, собрала вокруг себя таких же увлеченных и творческих людей. Санька на Настю даже обижался, когда она отказывалась ехать в выходной день к матери в гости. -Что ты как маленькая, Насть? Ну не съест тебя мама. Она же ждет нас, вон, пирогов напекла. Баньку затопим, мясо пожарим. Ну что нам тут сидеть, в четырёх стенах? Неужели тебе так противно ее видеть? Настя на Саньку сердилась, объясняла, что просто боится. А вдруг все будет так, как в первом браке? Поэтому надо поддерживаться принципа- чем дальше, тем роднее. Да и вообще, не буди лихо, пока оно тихо. Зато Ксюша к бабушке ездила с удовольствием. Девочка тянулась к бабе Паше, и с радостью ее навещала. А уж когда стала Санькина мать заниматься с девочкой, чтобы избавить ее от картавости, то готова была Ксюша ездить к бабе Паше хоть каждый день. А в выходные и вовсе с ночёвкой отпрашивалась, и баба Паша звонила Насте, мол, отпусти Ксюшу. И мне веселее, и вы вдвоём побудете. Настя тогда спросила у мужа, мол, она что, логопед у тебя? Я думала, что она учитель русского и литературы. И Санька, просто пожав плечами, кивнул головой, мол, и учитель, и логопед. А еще педагог- дефектолог. Всю жизнь училась. Почти 10 лет в интернате отработала, с трудными детьми, так что за Ксюшу не переживай, скоро и следа не останется от ее картавости. Настя удивлялась все больше и больше. Такой разносторонний человек! И Ксюша к ней тянется. А ведь ребенка не обманешь. С родной бабушкой девочка общается с неохотой, а тут посторонний человек, а отношения, как с родным. Постепенно и Настя оттаяла. Как- то все само собой вышло. Может быть устала она ждать чего-то плохого, а может быть просто решила- будь, что будет. Всю жизнь бояться глупо, тем более, что ничего плохого ей эта женщина и не сделала. Вскоре Настя уже с удовольствием ждала свекровь в гости, да и сама тоже стала часто навещать ее. Где с огородом помочь, а где просто поболтать. Интересно было слушать Пашу. Столько историй у неё было- заслушаешься. И когда впервые, случайно, неожиданно, назвала Настя Пашу мамой, испугалась вдруг, что сама все испортила, вздрогнула, втянула в голову в плечи, и опустила глаза в пол, боясь глянуть на свекровь. И Паша, улыбнувшись, тихо сказала, мол, что, дочь? Всякое бывало. И с Санькой ругалась Настя, да так, что уходил он из дома, хлопнув дверью. Думала Настя, что и не помирятся, но, спасибо Паше. И Саньке мозги вправила, и Настю выслушала, советом помогла. Ссоры- то были от того, что никак не получалось забеременеть у Насти, а Саньке казалось, что не хочет она, и в этом вся проблема. Паша тогда Саньке такую лекцию прочла на тему того, что не всё в этой жизни бывает так, как нам хочется. - Я вот тоже ещё детей хотела, а видишь, как вышло? После тебя как отрезало. Видать Бог решил, что и одного сына нам хватит, раз больше детей не дал нам с отцом. А потом вдовой я осталась, и решила, что другого мужа мне не надо. Кабы от нашего желания и хотения что- то зависело, сын, иные бы и вовсе не рожали, потому как не хочется, а другие напротив, только родами бы и жили, потому что шибко деток охота. Настю Паша наоборот успокоила, мол, ну что ты зациклилась? Отпусти ситуацию. В больнице что вам сказали? Здоровы? Вот и славно. Живите себе. Даст Бог- родите, как время ваше придет. А уж когда забеременела Настя, то Паша и вовсе расцвела. Она уж и не чаяла маленького на руках подержать, а тут такой подарок на старости лет! Семь лет ведь прожили Настя с Саней, когда чудо случилось. И опять боялась Настя, что после рождения родного внука Ксюшу оттолкнет от себя Паша. Родной есть родной, а Ксюша ей никто, чужая. Паша, словно почувствовав страх Насти, обняла её, и сказала, мол, теперь у меня полный комплект будет. Внучка и внук. Прикипела я к Ксюше, Настенька. Даже не представляю, как бы я без неё? И правда, когда родился Миша, не оттолкнула Паша от себя внучку, не отодвинула её на второй план. Всё так же брала Паша девочку на выходные, все так же дарила ей приятные мелочи, все так же занималась Паша с внучкой, готовила ее к экзаменам, и шушукались они, секретничали, и переглядываясь улыбались. Давно уже купили Настя с Санькой общую квартиру, давно уже выдали Паше комплект собственных ключей, чтобы приходила она к ним в любое время. И Паша приходила в перерывах между своими делами. С репетиции забежит, по пути Насте сообщение напишет, мол, я рядом, забегу к вам, можно? -Чего спрашиваешь, мам? Забегай конечно! Сама зайдешь, я Мишу спать укладываю. Тихонько заходит Паша, стараясь не шуметь, чтобы внука не разбудить. Пакет с гостинцами в сторонке оставит, аккуратно разденется, и на цыпочках, как мышка, пройдет в зал. Выйдет Настя из комнаты, прикроет за собой дверь, и глянет возмущенно на Пашу, которая сидит в уголке кресла, сложив сухонькие свои ручки на коленях. -Мам, ты что сидишь, как не родная? Что чаю не нальешь? Хоть бы телевизор включила! -Да что ты, дочка! Я так, тихонько, чтобы не мешать. Уснул Миша- то? И ты бы с ним вместе поспала, а то вон, осунулась вся, круги под глазами. -Пойдем поедим, а то бегаешь голодом. -С тобой если только, дочка. Одна не буду, скучно одной. Бывало, что и засыпала Настя вместе с сыном, а Паша так и сидела тихонечко, боясь нарушить тишину. И Настя все ворчала, мол, ну что ты, мам? Шла бы пообедала, да тоже прилегла, а то сидишь в уголке, как неродная! Сколько планов на жизнь было у Паши! Столько сил, столько энергии, и не смотри, что юбилей по осени отметила, 75 лет. Не собиралась умирать Паша. Некогда ей. У внучки экзамены скоро, помочь надо Ксюше. Она вон какая умница, старается, на одни пятерки учится. В медицинский поступать собралась, врачом будет. Внук в садик весной пойдет, тоже помогать надо. Настя на работу собралась выходить, так что помощь- то всяко нужна будет. Где из сада забрать мальчонку, где на больничном с ним посидеть. В общем, вся в делах Паша, вся в заботах. Рассаду вот посадила, важное дело, хорошее. С Настей вместе решали, чего и сколько сажать будут, даже повздорили немного. Настя уговаривает, чтобы уменьшила Паша посадки свои, а Паша ни в какую. Как уменьшать- то, когда все надо? И перчик, и помидорки. К концерту готовиться начали, к 9 мая песню репетируют. Это же такое счастье, в этот важный день перед народом выступать! А потому и готовиться надо основательно, чтобы все прошло как надо. В тот день Паша с репетиции шла. Попила чай с сыном и невесткой, да засобиралась домой, мол, столько дел еще сегодня... Санька хотел отвезти мать домой, мол, подожди, машину прогрею, и отвезу тебя, да Паша отказалась. -Ты выходной? Вот и отдыхай, куда собрался? Я сейчас еще в магазин зайду, как раз хлеб должны испечь девчата. На такси доеду, что ты машину будешь маять? Саньке бы настоять, да с матерью спорить себе дороже. Упертая такая, что и не переубедить сроду. И часа не прошло, как зазвонил у Насти телефон. Она, пока Санька Мишутку спать укладывал, на кухне суетилась. Глянула машинально- соседка мамкина звонит. Ответила, мол, да, Галина Федоровна, что такое? Даже не сразу поняла она, что пытается сказать ей соседка. Из трубки доносился взволнованный голос пожилой женщины, мол, Настя, беда, слышишь, Настя? Мамка- то ваша того, померла кажись. Удивленно глядела женщина на мужа, Саньку, и только хлопала глазами. Как это- мамка умерла? Это что, шутка такая? Да быть этого не может! Она ведь вот только ушла! А из телефона доносились обрывки фраз вперемешку со всхлипываниями и рыданиями, словно собеседник нечаянно глотал не слова, а целые предложения. -Настя, слышишь меня? Мимо иду, лежит Паша-то! Неживая вроде, Настя! Беда! Я скорую вызвала, и полицию, приезжайте скорее, Настя! Настя, сглотнув ком в горле, тихо, еле слышно сказала Саньке, мол, мама умерла, Сашка! Сашка смотрел на жену не то удивлённо, не то раздражённо. - Ты что несёшь, Настя? Она же вот только от нас ушла! Как это, умерла? Это же не правда, да? А дальше они, не сговариваясь, кинулись одеваться, чтобы ехать на край города, в частный сектор, туда, где жила мама. Сашка, на ходу надевая куртку побежал заводить машину, а Настя уже тарабанила кулаком в дверь соседке, чтобы та приглядела за сыном. - Танечка, пожалуйста, посмотри за Мишкой! С мамой беда, Таня! Таня, без слов, без лишних разговоров, едва кивнув головой прошла в квартиру следом за Настей. - Он только уснул, Таня, так что часа 2 проспит, а через час Ксюша из школы придёт. - Иди давай, разберусь. Позвонишь, если что. Ехали молча, лишь изредка бросая друг на друга испуганные взгляды. Нет, ведь это же не правда! Не могла мама умереть! Настя выбежала из машины первой, не дожидаясь, пока муж заглушит двигатель. Что-то было не так. Открытая дверь веранды, пакеты с продуктами, аккуратно стоящие рядом с калиткой, свежая буханка хлеба, такая ароматная, румяная, аппетитная, валялась чуть поодаль от мамы. Мама лежала на белоснежном пушистом снегу. Такая маленькая, беззащитная. Словно устала, и просто прилегла отдохнуть в мягонький, пушистый, искрящийся снежок. Пахло свежим хлебом, и этот аромат смешивался с морозным воздухом, создавая странное ощущение нереальности происходящего. Её руки были слегка раскинуты в стороны, как будто она просто спала. На лице застыла лёгкая улыбка, словно мама просто наслаждалась коротким отдыхом. Слишком неподвижной она казалась, а снежинки, оседающие на её лице, не таяли, как обычно. И эти пакеты с продуктами, аккуратно стоящие рядом словно выбивались из общей картины. Словно в страшном сне. Скорая, полиция, ступор, причитания соседки. Результаты вскрытия, подготовка к похоронам. Суета, беготня, нервы, волнение, и пустота. Неужели так бывает? Был человек, и нет его. И никто не виноват. И никто не мог помочь, даже окажись этот кто-то рядом с Пашей. Тромб оторвался, оборвав жизнь такой замечательной женщины, которая совсем не собиралась умирать. И свежий хлеб в тот день так и остался несъеденным, словно символ незавершённого дня, который навсегда изменил их жизнь. Жизнь без мамы , свекрови, и бабушки. Глянет Настя на подругу, смахнет слезу, и промолчит. Не поймёт её Лиля, потому что не было у неё такой свекрови, как мама Паша. А у неё, Насти, была. Свекровь, которая стала ей по-настоящему родной, которая смогла заменить ей маму. Была, да только ушла навсегда, оставив после себя лишь тёплые воспоминания и пустоту в сердце. Автор: Язва Алтайская. Группа Жизненные истории  Если Вам нравятся истории, присоединяйтесь к моей группе: https://ok.ru/lifestori (нажав: "Вступить" или "Подписаться") ТАМ МНОГО И ДРУГИХ ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ Ваш КЛАСС - лучшая награда для меня ☺Спасибо за внимание❤