– 2018 год на прощание преподнес вам приятный сюрприз.
Вы стали лауреатом Премии РБК 2018 в номинации «Менеджер в социальной сфере».
Как вы оцениваете эту премию?
– Не ожидала, что выберут нас, хотя с точки зрения возможности попасть в список участников –
мы очевидный номинант.
В сфере социального предпринимательства в стране три-четыре кейса, которые можно назвать устойчивыми, в том числе наш проект.
Это не субъективная точка зрения.
Ежегодно Владимир Вайнер, директор Фонда развития медиапроектов и социальных программ Gladway, составляет индекс социального предпринимательства, и Charity shop в этом каталоге.
Но все же очень волновалась.
Особенно когда увидела, что в шорт-листе нет многих знакомых, которых я считала достойными премии, например, движение ЭКА.
Кроме того, в «моей» номинации оказались и основатели стартапов, и руководители корпоративных фондов,
и миллиардеры-филантропы,
и инициаторы социальных проектов, не занимающиеся операционным управлением.
Как можно сравнивать нас по компетенциям – для меня большая загадка.
– Как, по-вашему, правильно?
– Оценивать не только оборот и размер инвестиций, но и виртуозность управления активами, которые у тебя есть, и достигнутый социальный эффект.
Когда условный олигарх или телезвезда создают фонд — это здорово, молодцы.
Но только в этом случае нужно поощрять премией за менеджмент не учредителя, а команду, которая этим фондом управляет и делает из него выдающуюся организацию.
Понятно, что если у тебя много денег, то и сделать ты можешь больше, чем мы, например, с нашим стартовым капиталом в 600 тысяч рублей.
Наверное, если говорить о критериях вручения этой премии, оценивалось то, что мы смогли сделать за четыре года работы, до каких масштабов вырасти.
Но стоимость социального бизнеса не оценивается двумя годовыми оборотами или показателями EBITDA – он измеряется, в том числе, социальным воздействием.
Например, как открытие магазина влияет на решение локальных социальных проблем – безработицу, уровень загрязнений, бедность.
Мы постоянно ведём статистику, сколько у нас персонала у нас работает и сколько из них принадлежат к социально незащищенным группам.
Сейчас у нас работает 73 человека, из них 12 — из социально незащищённых групп, но процент часто меняется.
– Почему?
– Иногда мы просто не можем найти сотрудников.
Казалось бы, работа прачкой с почасовой оплатой около дома – идеальная возможность для женщины, которая не может выйти на полный рабочий день.
Но многие не хотят, говорят, тяжело.
Мы устанавливаем стандарты и нормативы сами – например, чтобы определить, сколько занимает выстирать или отсортировать 1 кг одежды, я выполняю все этапы сама.
По сортировке у нас получается 300 кг одежды в день на человека. Кстати, в Германии сортируют тонну.
В этом смысле нам есть к чему стремиться.
Очень многое зависит от того, как организовано рабочее место.
Мы напоминаем сотрудникам, что если им неудобно постоянно нагибаться, можно попросить, чтобы что-то подставили.
Ноги мёрзнут — давай возьмём пенку, будешь на ней стоять.
Но почему-то улучшать условия собственной работы мало кому приходит в голову.
Персонал редко проявляет инициативу – кажется, что их никто не услышит, потому что это никому не надо.
Например, у нас 22 категории товаров, их нужно раскладывать в разные ёмкости.
И вот ты стоишь целый день и крутишься вокруг собственной оси, как на дисковом тренажёре, чтобы раскладывать вещи в 22 мешка, которые тебя окружают.
К концу дня болит каждая мышца.
Я подумала, зачем так напрягаться, если можно сделать каскадную сортировку: одна сортировщица распределяет на три категории, другая берет одну из них и разбирает ещё на четыре категории.
Это и есть моя история для РБК.
Мне кажется, за такие вещи нужно давать премии – за постоянное улучшение процессов, всей компании, индустрии.
Говорят, что предпринимателями рождаются.
Я думаю, что не предпринимателями, а в целом управленцами.
С людьми нужно уметь общаться.
Нет комментариев