Мы продолжаем наш проект "Эпоха перемен", в котором проследим трансформацию российского общества во всех его ключевых сегментах, начиная с первых лет ХХ века до наших дней.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИМПУЛЬС
Кровь экономики
Модернизация российской экономики — отнюдь не придумка «санкционной эпохи» начала XXI века. К ней обращались и в петровские времена, и в пореформенную эпоху Александра II Освободителя, и в начале прошлого века.
В правительстве Империи признавали, что даже после промышленного подъёма последнего десятилетия к началу ХХ века страна всё же отстаёт от ведущих мировых держав по росту производства, поэтому необходимо было принимать срочные меры для стимуляции экономики. И прежде всего промышленности, для чего требовалась её модернизация с переходом к максимальному использованию машинного труда. Модернизации остро требовали интересы обороны и экономической безопасности державы. Ожидались серьёзные перемены в экономической политике.
Для этого нужны были зарубежные технологии, станки, материалы, но самое главное — инвестиции - «кровь экономики», дающие толчок к техническому перевооружению архаичного производства. В Петербурге отдавали себе отчёт в том, что для политики «импортозамещения» ещё имперских времён из-за границы нужно получать не товары, а деньги, на который необходимые товары должны производиться в самой России. Для этого в России была проведена финансовая реформа, сделав рубль конвертируемым.
Прагматичной идеей правительства было «провести индустриализацию за счёт иностранного капитала». В противном случае, считал министр финансов Сергей Витте, Империи грозит лишение самостоятельности и положения великой державы, если она не сможет своими товарами закрыть потребности не только собственной страны, но и потребности азиатских стран, которые находятся или должны находиться под влиянием России.
Это было дорого и непросто, но, по словам министра, «великие задачи требуют и великих жертв».
При этом государство должно было строго контролировать поступления инвестиций.
«…весь процесс притока иностранных капиталов в Россию происходит под самым строгим контролем правительства, как центральных его органов, так и местных, от усмотрения коих и создания общественной пользы и зависит усиление или сокращение или даже полное прекращение этого притока, - писал Витте во всеподданейшем докладе императору. - При таком положении можно говорить скорее о слишком большом подчинении иностранных капиталов, рискующих направляться в Россию, ее властям, о слишком серьезных ограничениях свободы их обращения, нежели об опасности, что у правительства, имеющего право в любое время прекратить действие иностранной компании, не достанет средств побороть ее вредное значение, если оно когда-либо проявится».
Особенно остро вопрос притока инвестиций встал после поражения России в русско-японской войне и потери такой дорогой военной «игрушки», как флот, который требовалось восстанавливать уже не как устаревший броненосный, а как новейший дредноутный.
Собственных средств на это у разорённой революцией страны не было — к концу 1906 года государственная задолженность России достигла 8,525 млрд рублей, общая сумма гособязательств — 10,7 млрд рублей, внешний долг — 2,285 млрд рублей, дефицит бюджета — 481 млн рублей. При этом денежная масса в стране составляла всего 2,261 млрд рублей.
Заниматься привлечением капиталов как для развития промышленности, так и для обслуживания огромного внешнего долга выпало на долю нового министра финансов Владимира Коковцова. Он в 1906 и 1909 годах организовал получение французских займов в размере 2,25 и 1,4 млрд франков соответственно. При этом заёмные средства предлагалось тратить осторожно и с умом.
«Для достижения и сохранения бюджетного равновесия, необходимо жить по средствам и не допускать в области финансов никаких фантазий и авантюр, осуществляя налоговые реформы с величайшей осторожностью и памятуя, что и в области государственных финансов должно соблюдать историческую преемственность и сообразоваться с особыми условиями русской жизни, – говорил Коковцов. - Мы должны идти по пути развития наших собственных производительных сил и нашей промышленности, мы должны всеми силами стремиться к тому, чтобы повышалась наша трудовая и в особенности промышленная инициатива, и без развития, усовершенствования и расширения нашей промышленности мы обойтись не можем, для этого не нужно смотреть на капитал и на его организацию, как на врага, нужно, наоборот, смотреть на него как на то необходимое, неизбежное, единственное условие, которое вместе с природными богатствами и трудолюбием населения поможет развиваться нашей производительности».
Впрочем, по мнению военного историка и экономиста Александра Нечволодова, французский займ стал не столько благом, сколько гирями на ногах российской экономики. При номинальной его величине 120 млн рублей. Половина этого займа пошла на рефинансирование долгов от войны с Японией, вторая половина - на покрытие дефицита бюджета 1906 года. При этом страна обязалась не совершать в течение 2 лет новых займов, по сути, оказавшись в зависимости от французского капитала.
ОПОРЫ ИМПЕРИИ
Структурными изменениями в экономике России стало появление на рубеже веков крупных сбытовых и индустриальных объединений, «птенцов» государственно-монополистического капитализма. Кризис 1900‐1903 годов побудил промышленников искать пути выхода с помощью создания синдикатов, позволяющих избавиться от торговых посредников, контролировать рынок и поддерживать цены. В этом им помогало правительство, установившее высокие таможенные тарифы на аналогичные иностранные товары. Правительство Империи было заинтересовано в реорганизации слабых предприятий, удешевлении посреднических и торговых расходов путем синдицирования и монопольного регулирования сбыта промышленной продукции. В этом оно видело свою опору в среде крупного промышленного капитала.
В начале века в стране появились такие знаковые синдикаты, как «Кровля», «Продвагон», «Продпаровоз», «Гвоздь» (на его руинах в 1908 году возникла «Проволока»), «Медь», «Трубопродажа», Бахмутский соляной синдикат, «Товарищество солепромышленников Евпаторийско-Одесского района» и др. К 1905 году таковых в России насчитывалось свыше 30, часть из которых находилась под контролем французского капитала («Продамет», «Продуголь»).
Синдикаты согласованно выпускали продукцию ровно в том объёме, чтобы на внутреннем рынке постоянно ощущался её дефицит. Это влекло за собой поддержание высоких цен на товары и появление сверхприбыли. Правительству это тоже было выгодно, ибо весь товар сверх установленного объёма экспортировался, облагаясь акцизом. Власти поощряли создание монополий, через специальный комитет согласовывая с заводами-«фаворитами» цену на продукцию (рельсы, вагоны, железнодорожное оборудование).
Министр торговли Василий Тимирязев подчёркивал: «Всякое объединение, будь то производители или рабочие, должны всячески поддерживаться и поощряться, ибо в объединении залог успеха и процветания промышленности».
Естественно, что монополисты, получив в руки такие инструменты, ради выгоды порой их использовали против самих властей. Тот же «Продуголь» в 1907 году по телеграмме из своей штаб-квартиры в Париже резко взвинтил цены с 7,5 до 10 копеек за пуд угля, попутно снизив добычу на своих предприятиях. Усилия руководства Министерства путей сообщения по снижению цены ни к чему не привели, так как многие крупные чиновники в хозяйственном комитете МПС состояли на содержании синдиката.
КРЕПКИЙ ЛИЧНЫЙ СОБСТВЕННИК
Одной из важнейших перемен в жизни российского общества начала ХХ века стало появление в результате аграрной реформы целой прослойки крепких сельских хозяев, которые, по задумке нового премьера Петра Столыпина, также должны были стать опорой Империи. В ходе реформы удалось избавить крестьян от многовековой привязки к общине, выделить их в отдельные хозяйства на хутора и отруба, переселить избыточную безземельную крестьянскую массу на пустующие государственные земли на Востоке страны.
-- Если мы хотим видеть Россию великой державой, если мы верим в обособленность исторических путей развития русской нации, то мы должны круто изменить главное в нашей стране, - говорил он Николаю II. - Кто у нас дворянин-помещик? Это брак чиновного аппарата. Это отбросы департамента и помои канцелярий. Бюрократия их отвергла. Им нечего делать в городах. Вот они и живут с земли, которую сосут, угнетая крестьян. Мужика же мы сами связали круговой порукой. Один трудится в поте лица, имея от трудов кукиш. Другой пьянствует и тоже имеет кукиш. Но пьяница и бездельник одинаково пожирают плоды трудов работящего крестьянина…Этих сиамских близнецов надо разделить! Вся наша беда в том, что мужик уже не представляет землю своею. Столетьями над ним довлело общинное землевладение… Я делаю ставку на сильных! Слабый, ленивый и спившийся пусть подохнет – мне плевать на его прозябание. Мне нужен крепкий, деловитый и хитрый мужик-труженик, мужик-накопитель».
В июне 1906 года даже будущий лидер умеренно-правых Пётр Балашов в записке царю писал: «Дайте, государь, крестьянам их земли в полную собственность, наделите их новой землей из государственных имуществ и из частных владений на основании полюбовной частной сделки, усильте переселение, удешевите кредит, а главное - повелите приступить немедленно к разверстанию земли между новыми полными ее собственниками, и тогда дело настолько займет крестьян и удовлетворит главную их потребность и желание, что они сами откажутся от общения с революционной партией».
В августе 1906 года вышел указ о передаче Крестьянскому банку части государственных и удельных земель, которые затем продавались селянам. Став собственниками, наиболее работящая часть крестьян получила возможнось самолично определять свою аграрную политику, нанимать при необходимости дополнительных работников-батраков, выходить на рынок с излишками своей продукции.
За счёт программы переселения в Сибирь, на Дальний Восток за полвека перебрались около 4,5 млн человек. Рекордным стал 1908 год, когда на постоянное жительство в Сибирь переехало 664 тысяч человек.
Благодаря земельной реформе и государственной поддержке число переселенцев за 1907–1911 годы составило почти 2,3 млн. Правительство Столыпина прощало переселенцам все недоимки, продавало им дешевые билеты на поезда, выделяло транспорт (пресловутые «столыпинские вагоны»), выдавало беспроцентные ссуды на 5 лет в размере от 100 до 400 рублей на двор. В результате за Уралом возникли тысячи новых деревень и городов с населением 9,7 млн человек (к 1913 году население Сибири утроилось), которые ежегодно производили до 1 млн тонн зерна, полностью обеспечивая хлебом всю Сибирь.
Столыпин говорил: «Насколько нужен для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, — крепкий личный собственник, насколько он является преградой для развития революционного движения, — видно из трудов последнего съезда социалистов революционеров, бывшего в Лондоне в сентябре настоящего года. Вот то, между прочим, что он постановил: «Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех Правительства в этом направлении наносит ущерб делу революции».
При этом производство зерновых в Империи выросло на 22,5%, картофеля на 31,6%, сахарной свёклы картофеля – на 79,1 млн. на 42%. В частности, урожай пшеницы взлетел на 44,2 млн центнеров, ячменя – на 36,3 млн.
«Излишне говорить, - подчёркивал французский экономист Эдмон Тери в своей книге «Россия в 1914 году», - что ни один из европейских народов не достигал подобных результатов, и это повышение сельскохозяйственной продукции, - достигнутое без содействия дорогостоящей иностранной рабочей силы, как это имеет место в Аргентине, Бразилии, Соединённых Штатах и Канаде, - не только удовлетворяет растущие потребности населения, численность которого увеличивается каждый год на 2,27%, причем оно питается лучше, чем в прошлом, так как доходы его выше, но и позволило России значительно расширить экспорт и сбалансировать путем вывоза излишков продуктов все новые трудности внешнего порядка».
Крайне важная для тогдашней отечественной экономики деталь – положительное сальдо торгового баланса, по подсчётам Тери, составляло 1,1201 млрд против 207,28 млн франков. «Средний излишек годового экспорта достаточно велик, чтобы покрыть тяготы иностранного долга и промышленного дефицита». Это особенно актуально, исходя из того, что российская экономика была плотно подсажена на иглу иностранных займов, а её стратегические отрасли в значительной мере контролировалась зарубежным капиталом.
«Сегодня русские сами производят свои паровозы, железнодорожное оборудование, военные и торговые суда, всё своё вооружение и большое количество скобяных изделий: хозяйственных предметов, земледельческих орудий, труб и т.д.».
Третий важнейший, с точки зрения Тери, фактор образование. Если в 1902 году на просвещение тратилось 99 млн франков, в 1912 – 312 млн (216,2%). На оборону соответственно – 1,21 и 2,035 млрд франков.
«Таким образом, российское государство сделало за десятилетний период огромные усилия, чтобы поднять уровень народного просвещения, оно увеличило также в огромных пропорциях своих военные расходы, а широкое использование в экономике бюджетных ассигнований обычного порядка позволяет казне продолжать эти усилия, ибо кредиты, принятые Думой на 1913 бюджетный год, достигли: для народного образования – 366 млн франков, военные кредиты – 2,312 млрд франков».
#Россиямодернизация #Серебряныйвек #культурнаяреволюция #ВеликаяОтечественная #катастрофаХХвека #супердержаваперезагрузка