Стою вечером на остановке и жду автобуса.

В кармане – кусочек розового мела. Нарисованные им закорючки остались на асфальте во дворе детского дома. Их нарисовала одна хорошая маленькая девочка. Которая бежит ко мне самая первая, когда я прихожу к ним в гости, которая не выпускает мою ладонь ни на минуту, а случайно выпустив, хватает ее с такой надобностью, как рыба без воды хватает ртом воздух. Та, что всегда заглядывает мне в глаза, но видя мою растерянность, просто улыбается, ничего не требуя взамен, только ладонь. Та, что слаще всех произносит мое имя.
Когда она рядом, я чувствую, что у меня нет сердца, что я бесполезный мусор. Что она живая, сильная, а я пустая как манекен. Я ведь ничем не жертвую, приходя сюда, даже горжусь этим после, а она любит каждую линию на моей ладони. И вот она нарисовала их на асфальте, линии моей жизни. Украсила ее. А потом подарила мне кусочек мела. Отдала больше, чем у нее было. Чтобы я помнила. И вот теперь этот мелок у меня в ладонях, будто горит теплой лампадкой, освещая и грея, или это осколок детского сердца, стертого об асфальт, для того, чтобы ночное небо согрелось об эти рисунки, прослезившись утром росой. Мел оставляет следы на руках, будто царапины, но рукам не больно, больно везде. Смогу ли я так украсить чью-то жизнь розовым цветом, как трехлетний ребенок?