Заложные покойники

Заложные покойники доживают за гробом свой век, т. е. положенный им при рождении срок жизни, прекратившейся раньше времени по какому-нибудь несчастному случаю. Это народное воззрение ясно вытекает и почти с необходимостью предполагается из всего того, что мы знаем о заложных из уст народа. Но прямые свидетельства о том наших источников недостаточно определенны.
«Як вмре чоловик своею смертью, то иде або на небо — в рай, або в пекло, до черта. А хто повисытся, або втопытся, той на небо нейде, а ходыть соби по земли... Бо его Бог не клыче, то вин и ходыть, поки не прыйде ему час, значится» ([Кудринский 1894, с. 107] — Волынское Полесье).
Сын спрашивает своего повесившегося отца: «Батьку, скажить-но вы мени, що то таке, що вы мертвыи, а йисте мясо?» — «Так мени треба, бо я своею смертыо не вмер, мени ще жыты треба» [там же, с. 109].
Определеннее свидетельствуют об этом воззрении данные этнографии якутской и бурятской,, а также следующее поверье полуобрусевшей мордвы села Оркина Саратовского уезда: скоропостижно умерших, опившихся, утопленников и самоубийц жители села Оркина хоронили далеко от села, в лесу, в Самодуровском овраге, в ущелье между двумя круто спускающимися горами. Мордва боится теперь ходить туда в одиночку, так как похороненный там «убивец» бродит по лесу и пугает народ своим криком, «эдаким страшным», особенно под вечер. «Убивца» некоторые видели: он разговаривал с одним мужиком и сказал ему, что он потому ходит, «что век жизни его не кончился» и будет он ходить до тех пор, пока не придет время, когда он должен умереть своей, естественной смертью. Тогда он ляжет в могилу и не станет больше бродить, кричать и пугать народ ([Леонтьев 1884, с. 2, 3]; ср.: [Шахматов 1910, с. 696]). Ср. с этим поверье нижегородской мордвы, которая различает два разряда умерших предков: одни умерли однажды, а другие уже дважды [Макарий 1848, с. 497—499].
Колдуны, по русским поверьям в некоторых местностях, доживают за гробом иной срок — срок своего договора с чертом. «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью; иначе черти замучат его требованием от него работы. Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям... Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раныне срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы» [Трунов 1869, с. 17].
Заложных покойников, по народному воззрению, земля не принимает. Так, в Саратовской губ. среди народа бытует убеждение, что «проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие, после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету: их, говорят, земля не принимает; тело их будто бы все тлеет, а тень бродит по свету» [Минх 1890, с. 17].
«Мать-сыра земля» служила, а отчасти служит и теперь, предметом почитания и даже поклонения в русском народе28). Она чиста и ничего нечистого в себя не допускает. Действующая на земле нечистая сила обитает отнюдь не в земле, а в стоячих водах (озерах, болотах и т. п.) и под землей. Между тем заложные покойники находятся в полном распоряжении у нечистой силы,, а потому и сами в высшей степени нечисты. Закапывать такую нечисть в землю — значит оскорблять эту последнюю. Земля осердится и выразит свой гнев в том, что будет холодна весною29). Отсюда весенние морозы, как следствие ненадлежащего погребения заложных.
«Народ верит, что утопленники и удавленники, как умершие неестественною смертью, самым родом своей смерти обнаружили, что они навлекли на себя гнев и наказание Божие. Таких людей хоронить не следует, и погребающие их грешат перед Богом, так как выражают этим противодействие Божественной воле. За это противодействие Бог может послать общественное бедствие вроде неурожая и проч.; чтобы умолить Бога, отвратитъ гнев его от погребавших и избавиться от общественного бедствия, следует вырыть из могилы эти погребенные тела утопленников и удавленников» [Петухов 1888, с. 168].
Другое объяснение подробнее развито в статье Л. С. Белогриц-Котляревского «Мифологическое значение некоторых преступлений, совершаемых по суеверию» [Белогриц-Котляревский 1888, с. 112 и др.]. Здесь читаем: «От почетного погребения, т. е. такого, которое подобает христианину, самоубийц и вообще лиц, погибших насильственною смертью, например утопших, замерзших и т. д., происходят разные народные бедствия, как-то — губительный град, безвременный мороз, особенно бездождие... Вредоносный характер почетного погребения самоубийц, надо думать, стоит в связи с поклонением теням усопших. Если мятежные души самоубийц, как проклятые, обрекались на лишение погребальной почести, то понятно, что нарушение этого отрицательного долга не могло оставаться безнаказанным; тени усопших, пенаты, мстили за такое поведение живых, которое было бы кощунством, надругательством над ними, мстили, отвращая от живых свое благоволение и раскрывая темным силам, родственным душам самоубийц, возможность вредоносного действия. Отсюда и появление природных бедствий — бездождия, града и т. п. Для прекращения этих бедствий, очевидно, ничего более не оставалось, как вырыть самоубийцу из места общего покоя мертвых и зарыть его на распутиях, перекрестках полей, вообще похоронить его без погребальной почести (погребальных почестей. — Д. З.)» [Белогриц-Котляревский 1888, с. 115].
Убеждение в необходимости особого способа или места погребения для умерших неестественною смертью существует и у других народов, кроме русских. Так, у литовцев Виленской губернии отмечен такой же точно случай суеверного разрытия могилы, с целым рядом каких мы встретились выше. В 1890 году в д. Антонайцах повесилась 80-летняя старуха. Крестьяне, несмотря на просьбы родных, не позволили похоронить ее на кладбище, а погребли подальше от деревни в лесу. Но через шесть дней, по просьбе родных и по распоряжению полиции, труп несчастной старухи был похоронен на краю кладбища. Однако здесь злополучной покойнице пришлось полежать недолго: на следующий же день могила была найдена разрытой, а гроб — разбитым и пустым; труп, как оказалось, свезли в болото, за несколько верст от села, и там погрузили его в воду. Все поиски трупа в полузамерзшем болоте оказались тщетными. Совершено это было — добавляет корреспондент31) — в силу существующего у литовцев предрассудка о том, что «душа людей, лишивших себя жизни, ходит по смерти и делает много зла».
Подобный же случай отмечен у казанских татар. Дело происходило в 1813 году. Осенью этого года в татарской деревне Ошняке Спасского уезда Казанской губ. умер временно проживающий тут по торговым делам казанский мещанин Биккула Биккинеев. Покойный был погребен, с обычными мусульманскими обрядами, на деревенском кладбище. Но через два года, в конце июля 1815 года, местные татары перенесли труп этого чужого покойника в лес, за две версты от своего селения, положили его там в яму, вырытую в полурост человека, и закрыли сверху осиновыми и ольховыми кольями. На суде они, как на причину этого своего поступка, указали на следующее обстоятельство: «с тех пор как он (Б. — Д. З.) был погребен у них на мазарках, в селении их не было вовсе дождя, и хлеб совершенно (совсем. — Д. З.) не родился; по переносе же трупа в лес пошли дожди, и урожай хлеба был посредственный» ([Дело о перехоронении, 1868, с. 96, 97]; ср.: [Н. Н-ч. 1869, с. 41]).