Предыдущая публикация
Сегодня я хочу поделиться с вами воспоминаниями о бабушке и её семье.
Матрёна Михайловна, моя бабушка, родилась в нашей деревне. И все её деды-прадеды тоже отсюда - крестьяне. Так что вся насквозь была она деревенская. Корнями своими приросла она к земле этой, к речке, имя у которой такое же, как и у неё, - Матрёнка. И когда я вспоминаю о бабушке, понимаю, что тот свет, который есть в моей душе, он оттуда, от моих деревенских корней. Это свет из прошлого. А я этот свет отдам своим детям и внукам...
Матрёна родилась 14(1по ст. стилю)ноября 1900 года в с. Димитриевка Усманского уезда Тамбовской губернии. Отец её, отставной солдат Михаил Васильевич Епихин, умер рано, в 47 лет, оставив жену одну с двумя дочерьми. Поэтому пришлось с двенадцати лет работать, матери помогать.
Она была малограмотной, окончила всего 4 класса. Но читать умела и писать, хоть и плохо, тоже умела. Зато хорошо умела вязать, ткать тонкое полотно, нарядные половики, шить кофты, юбки и печь пироги. Мать, Мария Филипповна, всему научила своих дочек Матрёну и Степаниду (Мотю и Стеню, как она их называла). По праздникам ходили в церковь, как все добрые люди.
Замуж Матрёна вышла по тем временам поздно, в 23 года. В 18 лет кто нравился – не посватался, а за нелюбимого сама не пошла. А потом судьба свела её с Карповым Гаврилом, двадцатилетним парнем из Нижней Матрёнки. То ли родители их сосватали, то ли сами они друг друга нашли, кто знает… Как-то Господь соединил две одинокие души. Гаврил- то был чуть помоложе, родился 26 марта 1904 года. Родители его, православные крестьяне Митрофан Семёнович и Христиния Максимовна, были довольны своей невесткой.
Обвенчались они, жить стали в селе Дурово (так называлась к этому времени Димитриевка). Гаврил пошёл, как тогда говорили, в примаки, то есть жил в доме своей жены и её матери.
В 1925 году родилась дочь Александра. В 27-ом - Зинаида.( Потом родились ещё две дочки, Анна и Анастасия, но они умерли).
Гаврил был плотником, чем и зарабатывал на жизнь. А ещё умел пахать землю, шить сапоги, плести корзины, словом, мастеровой был мужик.
В детстве он учился в церковно-приходской школе в Нижней Матрёнке, поэтому грамоте был обучен. Не все тогда умели читать и писать. Он немного умел.
По характеру был мягким и добросердечным. Дочек своих очень любил и жалел. А Матрёна была хорошей матерью, женой и хозяйкой. Жили дружно, как говорится, два сердца - один дух. Не богато жили, но и не бедно, потому что очень много работали. Держали небольшое хозяйство, был огород, немного пахотной земли.
В 30-е годы в селе стали организовывать колхоз. Карповы отказались в него вступать и решили остаться единоличниками. Дед Матрёны был
крестьянином-собственником, у Гаврила родители и все предки были государственными крестьянами, а в прошлом служили в армии. Поэтому привыкли работать на себя и надеяться на себя, чтобы прокормить
семью. Колхозная жизнь казалась неправильной и непонятной… Начались притеснения со стороны властей...
А тут осенью 1938 года в село приехали вербовщики из Сибири, где
разворачивалось большое строительство и не хватало рабочих рук. Они уговаривали крестьян поехать с ними, обещая и хорошую работу, и жильё. Одиннадцать семей поехали тогда в Сибирь, в Красноярский край, в
надежде на лучшую жизнь. Надумали поехать и Гаврил с Матрёной. Две дочки у них остались, Шура и Зина. В селе тогда была уже школа-семилетка. Шура окончила 7-ой класс. Очень способная была, особенно по математике. Надо бы ей дальше учиться. Зина перешла в 6-ой. Там, в городе Енисейске, куда они завербовались на работу, говорили, и средняя школа есть. И работа будет... А здесь пока одни беды на голову сыплются…
Церковь в селе закрыли. В колхоз силой загоняют, грозят отобрать всё,
что есть. И отбирать-то нечего - одна лошадёнка да корова. Вот и не лежит душа к колхозу из-за этой несправедливости, из-за того что нахрапом, без разбору валят в общую кучу всё и всех…
Проговорили тогда всю ночь напролёт муж с женой. Времени на раздумье у них было мало… Принять решение, как говорится, нужда заставила... Продали они домик саманный, живность. Выручили паспорта. Собрали пожитки. Перекрестились, поклонились на все четыре стороны - и отправились в чужие края.
Долго ехали все в вагоне-теплушке. Всё дальше от родной деревни. Сотни километров впереди... Что это за Сибирь? Как там, на новом месте, всё сложится? Хуже не будет, думалось тогда. Они были ещё молодыми, здоровыми. Верилось в лучшее...
И вот приехали в Красноярский край. Такой красоты они никогда не видели!
Забайкалье. Смешанная тайга. Река Енисей. По ней плывут пароходы. А на левом берегу город Енисейск.
Гаврила определили в рабочую артель на прииск. Там на драгах
промывали золотоносный песок в реке. ( В те годы в Сибири бурно развивалась золотодобывающая промышленность).
Переработает машина песок на одном участке - артель рабочих двигается дальше. А на старые разработки местные жители потом ходили и промывали песок через сито. Нередко удавалось найти маленькие крупинки золота.
Матрёна стала работать уборщицей в средней школе города Енисейска. Жили здесь же, в школе. Им выделили комнату на втором этаже.
Девочки стали учиться. В школе они были активистками. Шура училась хорошо и к учёбе относилась очень серьёзно, а к развлечениям была равнодушна. Зина больше любила погулять с подругами, была весёлая, боевая. Она нередко спрашивала сестру: «Шур, ты в кино пойдёшь? Нет?
Тогда решишь за меня примеры с задачкой?» А для старшей сестры любые задачи были лёгкими, по математике она была лучшей в классе.
Звонкоголосая Зина участвовала в художественной самодеятельности, любила наряжаться в карнавальные костюмы, всегда шутила и смеялась. А Шура всё больше с книгами сидела. Но иногда она принимала участие в спортивных соревнованиях. Однажды зимой затеяли проводить лыжный кросс. А зимы в Сибири красивые, но суровые. Был мороз градусов 25, но это было по сравнению с сорока градусами почти тепло.
Всем ребятам выдали лыжи, их крепко привязали к валенкам. Соревновались в эстафете две команды. А лыжня проходила не только по ровному месту, но и по склонам гор. Ну где девчонки раньше в Дурово видели горы? И на лыжах по горам они не катались. У нас кругом равнины.
Шура по ровному месту бежала быстро, а тут - гора на пути, а надо подниматься вверх. Ничего не получается, хоть плачь! Как же она подведёт всех?! Оглянулась по сторонам – нет никого. Скинула лыжи вместе с валенками. И босиком с лыжами в руках бегом на самый верх!
А там как ни в чём не бывало нырнула опять в валенки и скатилась с горы. Конечно, схитрила, но зато нашла выход из положения и друзей не подвела, прибежала вовремя.
Летом часто ходили в тайгу за грибами, за орехами да за ягодами. Не боялись никого и ничего.
Но однажды случилось вот что. Взяли они корзинки и отправились за сладкой ароматной малиной, мать приказала нарвать на варенье.
За разговором сёстры не заметили, как ушли далеко. Нашли заросли малины, ягод видимо-невидимо. Рвут и в рот не забывают положить. Вдруг слышат треск валежника и вроде бы чьи-то шаги… Присели за кустик, притаились…
Видят, как из чащи выходит огромный медведь. Вот он, в нескольких шагах от них…Тоже пришёл малинкой полакомиться, медведи её любят.
Не помня себя от страха, девчонки кинулись бежать. Зина обогнала сестру и ловко забралась высоко на кедр, ветка под ней обломилась, и она упала, расцарапав себе все ноги. И платье порвала… А медведь даже внимания на них не обратил… Шли домой. Зина сердито молчала, а Шура, глядя на неё, не могла сдержать смеха: «Зин, куда это ты залишилась-то, меня одну бросила? Вот тебе мама-то сейчас ввалит за рваное платье!» Когда дома рассказали про медведя матери, та перепугалась, перекрестилась: «Слава Богу, что всё хорошо кончилось».
И больше одних их в лес не пускала. Да и девочкам был урок на всю жизнь.
А ещё они видели, как на пристани в Енисейске грузчиком работал дрессированный медведь. Он носил по трапу с берега на пароход
тяжёлые мешки. Вот диковинка! Многие приходили посмотреть на него. Медведь был приучен так, что работал вместе со всеми. А по гудку все рабочие сами шли на обеденный перерыв и его кормили. И вот, если он слышал гудок, а мешок на палубу ещё не донёс, бросал его с трапа прямо в воду и стремглав бежал обедать. Все смеялись.
Жизнь в Енисейске была хорошей. Матрёна и девочки подружились с местными жителями, бурятами, хакасами, дружелюбными и
гостеприимными людьми, с интересом наблюдали за их обычаями, бытом. Их угощали рыбой из Енисея, медвежьим мясом. Но от медвежатины Матрёна всегда наотрез отказывалась: «Нельзя их есть, они же с лапками…». Не совсем понятно, какой же смысл она вкладывала в эти слова.
Очень понравились им песни, которые пели в Сибири. Это было что-то необычное: одни начинали петь, другие подхватывали, третьи повторяли уже спетые слова на другой лад… Получалось многоголосье, которое просто завораживало. Но и свои песни, те, что пели на родине, грустные и протяжные, не забывали. Иногда Матрёна мягким грудным голосом затягивала: «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой. Ямщик, уныло напевая, качает буйной головой…», - и смахивала потихоньку слезу. Шура и Зина всегда подпевали...
В семье не было ссор, обид. Гаврил Митрофанович, рассудительный и спокойный, даже голоса никогда не повышал ни на жену, ни на детей. И они его очень любили. А если Матрёна иногда загрустит, скажет с улыбкой: «Ты, Матрёнушка, не унывай, всё наладится. Скоро ещё лучше заживём…»
Но лучше жить не получилось...
Скоро все мечты рухнули. Война началась! Тревожно стало на душе: что же теперь будет?
В 1941 году в Красноярском крае спешно формируется Сибирская дивизия. Сначала части Сибирского военного округа проходят кратковременную подготовку в летних лагерях. А потом эшелоны с
солдатами и военной техникой отправляются на Северо-западный фронт. Среди тысяч солдат был и красноармеец Карпов Гаврил Митрофанович. Сколько лет ему тогда было? 37…
10 августа 1941 года он был призван райвоенкоматом города Енисейска. 18 августа уехал на фронт. Служил стрелком в 201 сапёрном батальоне, последнее место службы при штабе 182 стрелковой дивизии. Видимо, опыт плотника пригодился ему и на фронте. Гражданская специальность на войне всегда учитывалась. Сапёры наводили переправы через реки, восстанавливали мосты, строили блиндажи, землянки с накатом из брёвен, разминировали дороги… И вместе со всеми бойцами шли в атаку. В учётной карточке бойца он записан как стрелок.
Домой Гаврил Митрофанович прислал несколько писем. В двух были фотографии. На одной из них он написал жене: «Не забывай».
А другую такую же фотографию (1941г.) подписал почему-то только младшей дочке Зине. Наверное, она написала отцу письмо и попросила прислать фото лично ей. На обратной стороне фотографии он написал:
«На память дорогой дочке Зине. Дорогая дочка Зина, смотри чаще на папу и меня не забывай. Я вас не забуду. Я думаю, вы плохого от меня не видели». Этот неровный почерк... Неказистые буквы... Ошибки в каждом слове… Но сколько в этих простых словах любви к самым родным людям! Как сильно чувствуется здесь тревога за них и желание быть рядом!
Карта времён Великой Отечественной войны (1942 г.). Район Старой Руссы в Ленинградской области. ( Теперь этот район относится к Новгородской области). Здесь в составе 182 с/д воевал и Карпов Гаврил Митрофанович.
Декабрь 1942 г. Бои у деревни Большие Дубовицы Полавского р..
Эти фотографии были сняты в 42-ом под Старой Руссой, на реке Полисть.Там дед и воевал... Смотришь на них и представляешь его среди других солдат, вместе со всеми выполняющего приказ Штаба Армии: держать свою оборону… закрепиться на позициях… прорвать оборону врага… не пропустить и уничтожить противника… овладеть населённым пунктом…во что бы то ни стало взять языка с переднего края врага (из-за пяти рядов колючей проволоки на заминированном поле!)… Вперёд! В атаку! Не отступать!
Сколько бойцов полегло, выполняя эти приказы!.. Страшно было ещё то, что впереди были фашисты, а сзади выполняли свой приказ заградительные отряды, расстреливая тех, кто посмеет отступить или
бездействовать. Так что не только боевой дух и любовь к Родине поднимали солдат в атаку. У них подчас просто не было выбора. Кругом смерть… Рядовой Карпов погиб в бою.
…Зимой 42-го Матрёна Михайловна на адрес «г. Енисейск, ул. Ленина, средняя школа», где они жили, получила похоронку: «Ваш муж красноармеец Карпов Гаврил Митрофанович погиб в бою 4 декабря 1942 г. Захоронен: Ленинградская обл., Полавский р-он, д. Дубовицы, 1500 м восточнее. "
Получив известие о смерти мужа, она надела чёрный вдовий платок и долгие годы потом его не снимала. Справиться с горем ей помогли дочери. Они тоже не могли поверить, что отца больше нет, долго плакали. Но понимали, что матери нужна их поддержка. Надо было в эти трудные годы как-то выживать.
Теперь все ягоды, грибы, орехи, которые они собирали в тайге, приходилось нести на рынок, чтобы обменять их на хлеб или крупу. Что можно было купить на одну зарплату школьной уборщицы?
Иногда ходили на старые прииски. С утра до позднего вечера промывали через ситечко песок. Спина болела от усталости. Ноги и руки сводило от холодной воды. И за весь день трудной работы, бывало, удавалось намыть один или два грамма золота. Но на следующий день они за
бесценок продавали его тем людям, кто в войну наживался на чужом горе, такие находились… На вырученные деньги опять покупали продукты или одежду.
В 42 году Шура уже окончила школу и поступила учиться в техникум на товароведа. На практике работала в городе Минусинске. Пришлось побывать и в городе Улан-Удэ, и на озере Байкал.
Через два года и Зина окончила десятый класс.
А в мае 45-го закончилась война.
Кто-то встречал мужей и отцов, вернувшихся с фронта. Они никого не ждали… И это было горько… Мать стала уговаривать дочек: «Шура, Зина, домой поехали…Поехали и поехали! Не хочу я тут оставаться!» Летом они решили вернуться в родную деревню. Зачем? Здесь тоже в послевоенные годы были страшные неурожаи, голодные времена. Но думалось, что здесь будет легче, чем на чужбине.
Шли они по полевой дороге домой. А дома-то у них и не было пока. И не звал их никто назад…
Но почему-то душа замирала от радостного волнения. Не было здесь такой красоты, как в Сибири. До самого горизонта – ровные поля, глазу не за что зацепиться. Но каждая травинка была мила сердцу…
Уехали в 39-ом ни с чем. И вернулись ни с чем. Привезли с собой маленькое пасхальное яичко из светло-зелёного стекла с буковками ХВ, старую икону Николая Угодника в медном окладе и большую Библию в чёрном кожаном переплёте. Веры в Бога Матрёна никогда не теряла.
В Дурово у неё оставались сёстры, двоюродная Евдокия и родная Степанида. Но у них были свои семьи, свои беды. И оказалось, что лишние рты никому не нужны. В голодные послевоенные годы каждый кусок хлеба был дорог. В деревне дети из некоторых бедных семей, оставшихся без кормильца, вынуждены были ходить побираться.
Приютила их Степанида, пустила на осень и зиму на квартиру. Матрёна и её дочери брались за любую работу, чтобы пережить трудные времена.
Однажды наняли их вскопать огород в 50 соток. Они согласились.
За день втроём управились с работой. С ними расплатились… чашкой кислой капусты.
Потом пошли работать по найму в колхоз. В поле работали от зари до зари. Когда ходили на свёклу, Степанида, отрывая от своих четверых
ребятишек, наливала им с собой в поле пол-литра молока. Но Шура с Зиной никогда не унывали, они разливали молоко пополам и доливали кружки дополна холодной водой из жбана. Ничего, и так хорошо. По
крайней мере, сухой хлеб в горле не застревал…
А весной они перешли жить в старенький «казишный» домик с соломенной крышей недалеко от пруда. 15 соток огорода засадили картофельными очистками и всем, чем смогли. На радость, всё дружно проросло. И стали жить дальше, надеясь на себя да на Божью помощь. Матрёна, бывало, ходила пешком в церковь в село Павловка, за 20
километров. После войны это была единственная на всю округу действующая церковь, уцелевшая от разрушения советской властью.
Матрёне было о чём и за кого помолиться… Было бы у дочек всё хорошо…
И потихоньку всё наладилось.
Сёстры Карповы. Зина (моя тётя) и Шура (моя мама).
Весной 1949 года Шура стала работать заведующей магазином села Дурово. А в июне 51-го её перевели на должность товароведа в Хворостянский Райпотребсоюз. Ведь она и училась в техникуме на товароведа.
В Дуровском магазине стала работать её сестра Зинаида.
В Дурово у них было много подруг. Шутили, смеялись. Молодость есть
молодость.
А потом вышли замуж, нарожали внучат бабушке Матрёне.
И Матрёна Михайловна, став, наконец, бабушкой, словно расцвела.
Теперь она покрыла беленький платочек, правда, покрыла по-старушечьи, по-деревенски. Руки с натруженными жилами, алюминиевое колечко на правой руке… Добрая чуть грустная улыбка, добрые глаза… А ей здесь всего 55 лет.
Она жила в своём доме с семьёй Зинаиды. И во всём ей помогала. А Александра с семьёй жила в Хворостянке. Ей с девочками было тяжелее без бабушки. Поэтому Матрёна Михайловна старалась хоть чем-то и ей помочь. Из Дурово в Хворостянку несколько раз в неделю приезжал на лошади почтальон за почтой. И каждый раз привозил Шуре гостинцы от
матери, то деревенский ржаной хлеб и пышки из русской печки, то яйца, то сальца или кусочек мясца. А зимой хромой почтальон дядя Саша, смеясь, вываливал из сетки на стол громыхающие слитки молока. Это бабушка Матрёна замораживала молоко в чашках, а потом эти белые кругляши присылала своим внучкам.
Старшая Галя чаще жила у бабушки, чем дома. Ух, как же ей там нравилось! Вот где было хорошо! С бабушкой и мамой Зиной Гале жилось, как у Христа за пазухой. А дома с маленькой сестрёнкой не очень-то поиграешь. С мальчишками веселее.
В бабушкином доме был какой-то особенный уют и неповторимый дух русской печки. Всего одна комната, половину которой занимала печь с большой лежанкой под самым потолком. Божничка под вышитыми полотенцами с кружавчиками - в левом углу от входной двери. В праздники перед иконами всегда горела лампадка.
Две кровати, два стола и три сундука. Люлька под потолком. За цветастой занавеской у печки - маленький чулан с чугунами, вёдрами, ухватами, кочерёжками и всякой другой нужной утварью. Даже ступа с пестом здесь стояла. На одном сундуке - ведро с чистой водой из колодца и деревянная кадушка с тестом. На другом бабушка всегда располагалась со своей прялкой, чтобы насучить пряжи из овечьей шерсти да навязать всем носков и варежек к зиме. На столе у окна – швейная машинка. Над кроватью – холщовый ковёр с лебедями и синие рамочки с фотографиями. Скромные ситцевые шторки на двух маленьких окошках. На чистом крашеном полу расстелены светлые домотканые полосатые половики. Так было всегда. Чистота, порядок. За этим бабушка Матрёна следила строго. А ведь в этой комнатке жили пять человек: сама Матрёна Михайловна и дочь с мужем и двумя детьми. Да ещё и Гале место находилось. Самое почётное, на печке, где пахло сухой травой, земляничным мылом, сажей и овечьими шубейками. Такая непередаваемая смесь запахов. Утром эти запахи перебивал аромат, исходящий от горячих тёмно-коричневых ковриг свойского хлеба и пышек, ржаных пирогов со свёклой или яблоками. Как же всё было вкусно, особенно, когда на большой духовитый ломоть хлеба насыплешь сахарку и съешь его с молоком. Ещё одно блюдо было для внуков любимым - «цыплячья» пшённая каша с румяной корочкой, сваренная в русской печке - вообще-то она варилась для цыплят…
Бабушка без дела не сидела никогда. Всё хозяйство на ней было и ребятишки тоже. Но без присмотра она их не оставляла, везде таскала за собой: «Рябята, Галя, Лёня, Шурик, пойдёмте курочек кормить… А теперь надо повительки на городе овечкам нарвать»,- говорила она. Огород был не за домом, а за магазином. Шли всем кагалом туда. Там сначала проверяли, нет ли огурчиков. Хрупали. За огородом был крутой спуск к реке. А на берегу, у самой воды, – Попов родник, потому что когда-то в доме рядом с магазином, рассказывала бабушка, жил священник, поп. Вода в этом источнике била ключом и была такая чистая и холодная, аж зубы ломило. А вкусная! Пили зелёными кружечками, сделанными из
лопушков. А потом всем надо было рвать и складывать в мешок длинные плети повители. Внучата были при деле и на глазах. Вечером раздавали траву ягняткам и овечкам, приговаривая «вечь, вечь, вечь». Если большой баран подходил близко к жердинам пригона, бабушка велела шуметь на него «оря!». Между делом баба Матрёна успевала и сказку рассказать, и песню спеть. Если кто не слушался, грозилась сломать жичинку. Но до этого дело никогда не доходило. Бабушка не умела сердиться, она тут же начинала как-то беззвучно смеяться над проказником, и всё кончалось мирно.
Бабушка знала много интересных непонятных слов. Жандаровое
платье - ярко-жёлтое. Оттартать - отвезти, оттащить. Подрепертить- починить, сделать, принарядить. И ещё много-много. Ругалась на кого-нибудь в шутку: «Ох, буряжный тебя расшиби-то…» Но вот именно в шутку, потому что она была удивительно доброй, со смешинками в глазах.
Бабушка всегда была в платке, тёмном или светлом, но идеально чистом и выглаженном огромным чугунным утюгом с угольками. Одевалась всегда в скромную тёмную кофту в мелкий цветочек, обязательно с длинным рукавом, в тёмную длинную юбку. На ней был цветастый фартук с каёмочкой и большим карманом, в котором всегда были какие-нибудь ключи на узенькой ленточке и маленький пузырёчек с нюхательным табаком, сдобренным мятными каплями. Если у кого-то из внучат была простуда или нос не дышал, она душевно предлагала: «Понюхай табачку, и сразу всё пройдёт», - и опять добродушно беззвучно смеялась над разразившимся чохом до слёз. Но, и правда, всё проходило.
Когда ребятишки немного подросли, появилась у бабушки забота, как бы не проглядеть, когда внуки соберутся удрать на Сёмин пруд.
Иногда удрать удавалось, и они до посинения плавали « по земле руками» в грязной воде вместе с гусями. Бабушка опять грозилась жичинкой. От этой воды и грязи были даже цыпки на руках и на ногах. Но это для деревенских детей дело житейское: отпарят на ночь с мылом, намажут вазелином – и всё было хорошо.
Сколько игр было интересных! Детей в каждом доме вдоль по улице много, было с кем поиграть. Весной в лапту, потом в ножички, в нагонялы на скакалках, в камушки, в хоронюшки, в гусей-лебедей, в вышибалы и в замиралы, в колечко и в садовника… А ещё было здорово просто полазить по ямам, которых было полно за домом на большом лугу (говорят, там в старину глину для кизяков копали). А ещё неплохо было покататься на большом велосипеде под рамку. Ну и что ж, что падали, - всё равно катались.
Иногда случалось, что старшие сманивали младших сходить тайком на старую деревянную мельницу на краю села, чтобы покататься на
крыльях ветряка. Галя вместе с мальчишками лезла по скрипучим
ступеням на самый верх. Но за такие развлечения наказывали. Если узнают.
Когда подросла Оля, она тоже пропадала у бабушки. Оля была, как она про себя говорила, "настоящей работницей". Любила с бабушкой загонять корову Зорьку, когда вечером пригоняли стадо, приводить с луга телёнка. Однажды телёнок так взбрыкнул, что сбил Олю с ног, оно упала, ушибла себе руку, но это её не напугало, немного погодя «работница» опять шла с бабушкой загонять скотинку в катухи, так бабушка называла сараи.
А потом и маленькой, но отчаянной Зое понравилось бывать у бабушки, принимать участие во всех делах: кого попоить, кого покормить, кого куда загнать – ей всё было нужно, нигде от старших не отставала
И как удавалось бабушке Матрёне сладить с пятью проказниками?! Бабушка ходила за внучатами следом, чтобы чего не случилось. А в детский сад никого не водили. Ребятишкам там не нравилось. У бабушки лучше.
В общем, всё детство было неразрывно связано с бабушкиным домом. Даже когда внуки выросли, бабушка Матрёна оставалась самым уважаемым человеком в семье. Её все любили. Она всегда была желанной, приветливой. Придут внучата в гости - бабушка сразу шмыг-шмыг к своей кровати. Нет, не полежать. У неё под подушкой и под периной всегда были «заначки», конфеты-сосульки и мятные пряники в кулёчке, её любимое лакомство. И она этим богатством спешила поделиться. Там же она прятала многочисленные божественные книжки, псалтири, жития святых, даже большущую Библию. Бабушка в редкие минуты отдыха доставала заветные книжечки и с упоением их читала. А потом ещё и пересказывала при случае своим внукам, чтобы научить их уму-разуму да наставить на путь праведный. Нередко в этих книгах между листочками хранились самые дорогие для неё фотографии и письма.
«От Бога никогда не отрекайтесь. В душе его всегда держите», - говорила она своим взрослым внукам… Правильно говорила…
Бабушка никогда ни на кого не ругалась. Правда, если ей что-то не нравилось, высказывала. Но так, чтобы не обидеть. «Внучк, что это ты космы распустила? Прибери волосы, косу заплети. И косыри свои отрежь. Они тебе ни к чему. Нехорошо так-то», - говорила она внучке, не одобряя распущенные волосы и длинные накрашенные ногти. И в следующий раз уже неудобно было прийти к ней в таком виде, старались быть поскромнее. На дни рождения она всегда приносила немного деньжонок из своей маленькой пенсии. Не взять было нельзя: с такой простой и доброй улыбкой протягивала она эти «деньжонки», как она называла их… И была такой довольной от того, что ей есть что дать.
Зятьёв своих звала очень уважительно: одного Иван, другого Миколай. Они Матрёну Михайловну матерью называли.
И правнуков она успела понянчить. А они её успели полюбить.
Бабушка Матрёна умерла 9 октября 1989 года, не дожив месяца до 89-ти лет. Она перенесла, можно сказать, на ногах два инсульта. Не любила
хворать и жаловаться. Да и некогда ей было хворать. Кто же без неё будет за хозяйством, за домом приглядывать, ухаживать? И правда, некому стало. Всё очень быстро пришло в упадок. Теперь осиротевший, заросший кустарником бабушкин дом выглядит печально. И голос бабушки звучит теперь только в памяти... Но память эта добрая, светлая.
Следующая публикация
Комментарии 8