Когда говорят об агрессивности азербайджанцев, я вспоминаю глаза наших матерей, их сдавленные приличиями улыбки и мягкие руки.

Я вспоминаю звук кеманчи и молодого ханенде, фальцетом взывающего к так часто забываемому нами Богу.
Я вспоминаю газели, поступательный размер которых убаюкивает и затягивает в мир, где самая кровавая битва разворачивается между поэтом и его израненным любовью сердцем.
Я вспоминаю свежезаваренный азербайджанский чай и запах добавленной в него корицы, способный утопить даже самую сильную жажду мести.
Я вспоминаю переливающиеся капельки жира, застывшие на кусочках мяса, заботливо подложенных под мягкий, рассыпчатый плов.
Я вспоминаю пестрые азербайджанские ковры, по периметру которых вышагивают верблюды, павлины и диковинные птицы.
Я вспоминаю азербайджанские сказки, в которых муравьиха с завораживающим взглядом может покорить мир, просто предложив дружбу животному далеко выпадающему за пределы ее весовой категории.
Я вспоминаю, что добровольно подпрыгивать и приседать нас может заставить только ритм на три восьмые и подмигивания кларнета.
И если спросить подражая Маршаку, из чего же сделаны азербайджанцы, то можно обнаружить, что все, что мы любим, ценим и приветствуем это ароматные, теплые, окутывающие любовью субстанции.
Однако сейчас, даже эти мирные, пахнущие шафраном и до отвалу наевшиеся долмы люди, стали отчетливо слышать стоны их мягкой, плодородной земли, и уже никаким ароматам, никаким газелям и никакой гармонии не удается заглушить боли от потери сердца родины.
Мы, наспех загасив наши тлеющие раны шагнули в ценности, которые могли бы помочь нам жить в мире добра и гармонии, если бы совсем ещё недавно нас не давили танками и если бы всего каких-то 30 лет назад на снегу не лежали бы наши покалеченные дети. Если бы наши города не пустовали и не были бы разграблены и если бы терпение не превратилось в нашу главную добродетель.
Мягкость и толерантность придающие нам это скромное обаяние гордого, но терпеливого народа никогда не смогут вернуть потерянных земель и избавиться от тяжести коллективного стыда.
Впервые за столько времени каждый из нас ощущает боль острее чем желание оставаться мягким, впервые за столько времени, каждый из нас требует перемен.(с)