Воспоминание о Михаиле Таниче.
Борис близко дружил с Михаилом Таничем, которому сегодня исполнилось бы 98.
Сразу, после смерти, всенародно любимого поэта в 2008 году, Борисом были написаны воспоминания о Михаиле Исаевиче.
Публикуем впервые.
- Надо, именно, сейчас писать всем, кто знал Михаила Исаевича, - сказала на сорока днях после его ухода Лидия Николаевна, Лидочка, та, с которой Танич прожил более пятидесяти нелёгких счастливых лет. И это верно. Вспомнить каким был Михаил Исаевич правильно теперь, пока не проходят поэта в школе, не защищают по его творчеству диссертации. А то возведут, как посмертно бывает, Танича на пьедестал, а он такой невысокий, полненький, доброжелательно-ироничный, совсем к этому не подходит. Очень живой земной человек. Да и жизнь прожил долгую, не ушёл до срока. И рубаху на себе не рвал, не буйствовал. Воевал, правда, тяжело - солдатом с противотанковой пушкой, хотя совсем мальчишкой был, потом сидел почти семь лет ни за что. А потом всю жизнь стихи писал да песни, по большей части о людях невеликих, ткачихах провинциальных, например. Про комсомол и партию не писал, но и в диссидентство не впадал тоже. Пройдя через всё, понимал, как жизнь устроена, насквозь её чувствовал. Потому и независим был и в жизни и в творчестве. "…Я не трус, я - пацан в тельняшке…" - это он о себе сказал. Вот только как всенародно любимым стал, никак понять не мог. Так что совсем для бронзы Михаил Исаевич не годится.
Я познакомился с ним в начале девяностых. Ему под семьдесят было: энергичный человек на чёрной "Волге" (иномарки тогда шли за редкость). Сидим как-то у него в квартире, беседуем. Вот-вот должна прийти журналистка из газеты. Звонок. Входит симпатичная девушка в летнем платье. Серьёзно так представляется. И Танич ей серьёзно, - На вас только платье? Девушка растеряно смотрит, дескать, в каком смысле? - Я, Вы заметили, на втором этаже живу, - объясняет Михаил Исаевич, - И порядок таков, что девушки, приходящие ко мне даже для интервью, бельё нижнее, снимают уже на первом. Лёгкое замешательство и девушка - интервьюер, поняв шутку, смеётся вместе с Таничем, и мы втроём, как старые знакомые идём пить чай на кухню.
Сколько людей здесь, на кухне перебывало. Самых разных. Иногда одновременно очень разных. Толкает меня под локоть Михаил Исаевич, кивая в сторону двух рядом сидящих, мило беседующих за рюмкой генералов: один МВД-эшный, другой - преступного мира. Хмыкает, - Хорошая парочка! Всякие персонажи в его жизни присутствовали. Вот и в стихах и лимитчица есть, и Моисей. Но сам он со всеми и всегда оставался Таничем. Преступный мир, кстати, относился к нему с большим уважением, и в случае надобности Михаил Исаевич всегда мог обратиться, но вот однажды, когда к нему в ресторане подошёл один из самых влиятельных людей этого мира со словами признания, он с места не встал. Потом жалел. Говорил: насколько же этот человек воспитанней меня! Такие вот противоречия. А к собеседникам он всегда был внимателен, даже к тем, кто по его выражению, съедал воздух. Только один раз на моей памяти, не дома, а где-то в гостях, уж больно назойливо требующему к себе внимания, "а можно я скажу" человеку, Танич нераздражённо заметил, - А можно нам не слушать. Быстрый ироничный ум Михаила Исаевича - тема особая. Стоим у входа в концертный зал, беседуем. Подходит известный певец. Танич, продолжая разговор, упоминает Джину Лолобриджиду. - А кто это? - спрашивает популярный человек. Танич отмахивается, - Да это нападающий из "Интера". Другой очень известный артист, на одном из дней рождений Михаила Исаевича, говорит тост в его честь и уже не находя эпитетов для выражения своей любви, закончил так, - Ну Вы… Вы… Для меня Вы всё равно как мой родной, любимый дедушка! Танич тут же отреагировал, - Я тебя тоже очень ценю, к тому же ты мне всегда напоминаешь мою двоюродную тётю. Это же надо так сказать, двоюродную.
Как-то на моём дне рождения, отмечаемом на даче, соседи-армяне помогли сделать вкусный армянский стол. А напротив шла стройка. Кто-то из гостей, хваля закуски, спросил, какой стол будет на следующий год. Танич опередил с ответом всех, махнув рукой в сторону поднимающегося коттеджа, - А это будет зависеть от того, кто вон там построится. Так что "узелок завяжется…" это неспроста, это далеко не каждому в голову прийти может.
Нечасты были у меня встречи с Михаилом Исаевичем вдвоём. Но были. Он ко мне тепло относился. Говорил, что всегда рад видеть. Правда, я не злоупотреблял. А тем в разговорах у нас запретных не было. Очень искренне беседовали. Танич банальностей не говорил. За ним можно было записывать: настолько интересно мыслил. Ничего не доказывая, и не пытаясь никого учить. Я всегда понимал его масштаб. Потому больше слушал. Он часто читал новые стихи. И я, слушая поэзию, да и просто житейские рассуждения Михаила Исаевича, ещё и ещё раз убеждался, что передо мной человек, действительно, планетарного мышления. Заговорили о вере, и он совсем простыми словами (всё гениальное просто) объяснил, почему пришёл именно к христианству. И, поверьте, вовсе не от того, что бежал от еврейства (подтверждением тому - ответ Солженицыну в книге воспоминаний "Вечерний звон"). Михаил Исаевич и писал просто, просто и легко. А как-то коснулись жизненных сроков, и он сказал, - У всех нас одна станция назначения, только рейсы разные.
А жизнь Танич любил. И жить умел. По два-три раза на дню стол дома накрывался: то гости, то с кем-то по делу поговорить нужно. Интересные люди его привлекали. Познакомились они когда-то у меня с Вадимом Тумановым, потом не раз встречались. Танич внимательно слушал рассказы Туманова о колымских лагерных годах, со своим опытом сравнивал, удивлялся, как тот вообще выжил. И однажды, при очередной встрече заметил, улыбаясь, - Да, похоже, Колыма была для Вадима лучшими годами! Туманов смеялся до слёз. Машины хорошие любил Михаил Исаевич. После "Волги" несколько иномарок у него было. Одеться хорошо любил. В общем, посмотришь, нормальный обыватель. В одежде Танич предпочитал спортивный стиль. Зная это, подарил я ему очень удобные и модные ботинки "Рибок". Тогда их ещё непросто было купить. Они ему очень понравились. Померил Михаил Исаевич обновку, прошёлся по коридору, потом снял и зовёт меня в спальню. Я захожу, он почти под кроватью и меня приглашает туда заглянуть. Я смотрю - там коробок с обувью штук пятнадцать, может больше. Танич их достаёт, открывает по одной и обиженно спрашивает, - Ну разве можно это всё носить? И продолжает, - А знаешь, почему они под кроватью? Потому что в шкафах всё Лидиным забито. Если её сапоги и платья доставать - дня не хватит! И действительно, покупал он и покупал Лиде всё что нужно и ненужно. А как иначе? Она же музой его была всю жизнь. И перемены в её настроении необъяснимые, и обиды незаслуженные терпел. Любил беззаветно Михаил Исаевич свою Лидочку, как и она его, а ещё, предполагаю, знал, что она - поэтесса, свой талант к его ногам бросила, понимая: не может быть в семье двух поэтов. И вину невольную перед Лидой, возможно, Михаил Исаевич, ощущал, и искупал, как мог.
Да мало ли что его мучило. Сказал как-то, - Чем я всю жизнь прозанимался, дурак? Вместо серьёзной поэзии, как Бродский, песенки писал. И вдруг добавил, - А жил бы сейчас Высоцкий и снова был бы номер один. И в то же время на требование гаишника предъявить документы искренне удивился, - Какие права? Я же Танич. И это "Танич" было произнесено как пароль, как знак качества, как понятие гораздо более весомое любых документов. И когда в Кремле на праздновании Дня Победы (по другим поводам власть его не приглашала) выстроилась длинная очередь известных людей поздороваться с президентом, а может и чего-нибудь попросить, он спокойно стоял в стороне. Президент сам к нему подошёл, но и здесь Михаил Исаевич всего-то и попенял Владимиру Владимировичу на тех чиновников, что в праздничный ветеранский паёк положили фронтовикам, которых и осталось-то наперечёт, самую дешёвую водку, чай, да палку несвежей колбасы. И бросилось ему тогда в глаза, а было это в начале первого срока Путина, не значительность стоящего перед ним человека, а плохо сидящий костюм. И думал Танич: вот стоишь ты, молодой человек, пока в неважно сшитом костюме, новый хозяин России, которую я когда-то защитил, и представить даже не можешь: сколько тебе всего предстоит, и кем ты окажешься в Истории. И жалел, наверное.
А власть Михаил Исаевич никогда ни о чём не просил. И ничего от неё не получил. Хотя мог бы получить. Точно мог. А вот в магазине обычном, странное дело, без скидки старался ничего не покупать. И опять же говорил, будь то гарнитур спальный или галстук, -Я же Танич! Удивляло меня это поначалу, а потом понял я: ведь всё, что им заработано - и квартиры, и машины, и платья Лидины - только с помощью карандаша да листа бумаги. И в основном, не поэзией серьёзной, а теми самыми песенками про "на тебе сошёлся клином белый свет". Теми песенками, где героями - люди маленькие со своими мечтами о счастье да о погоде в доме. Он и себя-то от этих людей не отделял. И правильно, зачерпнул-то он в своей жизни почти всё, что только на долю человека выпасть может. И беду, и любовь, и славу. И как ему было объяснить начинающему Президенту, что тогда жизнь в России наладится, когда вот на этих простых людей внимание обратят, о которых он писал всю жизнь. Обыватель планетарного масштаба.
А поэзию серьёзную, большую Танич после себя оставил. Прекрасную поэзию. И прозу. Так что будут Михаила Исаевича в школе проходить. И стихи его, и песни. И диссертации напишут. И на пьедестал возведут. И это будет справедливо.
Возможно ль в воздухе нащупать что-то?
Обнять луну, с метелью поболтать,
Дотронуться до птичьего полёта
Или полёт звезды предугадать?
Увидеть свет, которого не видно,
И ощутить вкус пшёнки фронтовой?
Ах, как обидно, было бы обидно
Не будь у нас возможности такой!
Но знаем мы печаль снегов, что тают,
И Мадельяни как холсты писал.
Нам рассказал поэт об этом, Танич,
А как ему сии открылись тайны,
Вот это Танич нам не рассказал.
Нет комментариев