Город мёртвых

- Это самое большое кладбище Европы. Второе по величине в мире, - с необъяснимой гордостью говорит водитель и смотрит на нас, ожидая реакции. Мы вразнобой киваем: что тут скажешь. Такси катит по длинной улице между образцов надгробных памятников. Дешёвые стелы из зелёного и коричневого гранита, дорогие - из блестящего чёрного. Камнерезные мастерские. Фото в эмалевых овалах. Кресты.
- Ого, - удивляется Никита, - поневоле вспомнишь уездный город Н. с его парикмахерскими и памятниками.
- У нас город-миллионник, - обижается таксист и прибавляет звук.
Под весёлую музыку мы движемся по выставке надгробий. Сюрреализм какой-то.
- Остановите у церкви, - не выдерживаю я.
- Вы пешком идти хотите? Замаетесь. Тут по кладбищу автобус ходит.
- В смысле - по кладбищу?
- Говорю же, огромное оно у нас. Ходит автобус. Можно подъехать прямо к… захоронению.
- Спасибо, но… мы ещё не знаем, куда нам. Надо в конторе узнать.
- Что ж, удачи, - мстительно говорит водитель и останавливается у паперти.
Я ступаю на горячий асфальт и оказываюсь у края поля. Поле пестрит искусственными цветами. Мне кажется, я слышу их запах - сладковатый и пугающий.
- Я метнусь до конторы, - Никита исчезает, оставляя меня в мёртвом цветнике.
- Ромашки крупные, розы, ёлки не осыпаются…
- Венки только завезли…
- Смотрите, девушка, какая композиция!..
По цветочному полю ко мне движутся темные фигуры. Они подступают, и мне становится страшно. Где же Никита?
- Берите розы в фатине, они год выглядят, как живые!
Как живые. Паника колотится внутри грудной клетки.
- Ему не нужны искусственные цветы, - говорю я. Или не говорю.
Иду к киоску с живыми цветами. Продавщица - юркая, коротко стриженая, тонкая, как мальчишка - опрыскивает розы водой, чтобы не завяли. Удушливый запах лилий окутывает её, как облако.
- Белые розы. Пять.
Продавщица смотрит с непониманием. Золотые серёжки с фальшивыми рубинчиками подрагивают в ушах.
- Шесть, - поправляю я себя.
- Зря розы взяла, завянут. Надо было искусственные брать.
Никита разве что руки не потирает: значит, в конторе ему помогли. Он гордится тем, как умеет решать проблемы. Не он, конечно, а его деньги.
- Пошли, тут недалеко.
В детстве я любила кладбища - они развлекали, а не пугали. Когда на Троицу бабушка и мама собирались на Ковалёвское, я всегда просилась с ними. Бродила среди могил, читала золотые буквы, рассматривала фотографии. Каждому умершему придумывала историю. Было весело, потому что понарошку. Сейчас всё по-настоящему.
- Ты дал им денег? - зачем-то спрашиваю я.
- А ты как думала? Информация стоит дорого. Мы могли бы, конечно, позвонить родителям…
- Никита, ты в своём уме? - я останавливаюсь.
- А что такого?
«Пустыня ширится сама собою…»
- Ничего. Пошли.
Если не смотреть по сторонам, только под ноги, можно вообразить, что нет вовсе никакого кладбища. Стрекочут кузнечики, пахнет свежей травой. Просто поле.
- Нет, ты объясни, - не отстаёт Никита. - Мы же его друзья…
- Были. Мы были его друзьями.
Как жарко-то…
- Кажется, это здесь. Пойдём туда, - он хочет взять меня за руку, но я делаю вид, что не заметила его движения.
Мы шагаем через канаву, и я ловлю на себе чей-то взгляд. С маленькой стелы из дешёвого серого камня смотрят две пары глаз - муж и жена. Антипины. Он пережил её на три месяца.
- Пошли, пошли, это дальше, - зовёт Никита.
- Иду.
Передвигаю ноги, как автомат. Хочу ли я лежать вот так - с Никитой? «Пока смерть не разлучит нас». Я фыркаю. Он даже не оборачивается.
Мы идём и идём. Город мёртвых расстилается вокруг. Так тихо. Можно подумать, что мы - я и Никита - последние люди на земле. От этого делается очень страшно. Я так погружена в свои мысли, что налетаю на Никиту, когда он останавливается.
- Вот, - только и говорит он.
Такой же пятнистый серый камень, как у той пары. Та же пошлая берёзка из сусального золота на нём. Фотография выцвела: чуть видны глаза и волосы, улыбка висит в пустоте, как у Чеширского кота. В банке белые хризантемы. Немного подсохли на солнце, но не сильно. Кто-то был здесь вчера утром. Или даже вечером. Принёс хризантемы, выполол траву.
Никита по-хозяйски протирает скамеечку салфеткой и садится. Эта деревенская домовитость всегда раздражала меня. Я кладу цветы на бордюр и встаю сбоку от могилы, спиной к нему. Во мне закипает злость.
«Я приеду, и мы сразу пойдём подавать заявление», - он улыбнулся точь-в-точь как на этой фотографии. Мы лежали в темноте. Блики фар бесшумно скользили по потолку. «Совсем скоро». Запах влажного ночного города вползал в комнату. «Ты сама скажешь Никите?» Я кивнула, и он поцеловал меня.
Я не успела сказать. Готовилась, думала, а потом Никита позвонил сам. Ночью. Я села на кровати, взяла трубку, и меня тут же ослепило белым - во двор въехала машина. На том конце провода тонко, по-бабьи всхлипывал Никита. Я думала, что он узнал о нас и рыдает от неразделённой любви. Но он оплакивал человека с эмалевого овала.
«Его проиграли в карты». Зачем Никита это сказал? Не всё ли равно - в чём причина. Или это должно было облегчить мне горе? «Что значит проиграли? Он же человек, не вещь…»
Двадцать восемь ударов. Какой-то уголовник. Карточный долг. Они так играют. На чью-то жизнь... Я бросила трубку: не могла слушать лепетание Никиты.
Через год я вышла за него замуж.
- Ты знал, что мы собирались пожениться? - Я поворачиваюсь к Никите. Мне хочется причинить ему боль. Удивительно, но он даже не меняется в лице.
- Давай не здесь. Это некрасиво, - он вытирает лоб ладонью.
Опять крестьянские ухватки. Он нарочно надел чёрную рубашку и теперь потеет в ней. Лицемер.
- Если знал, почему женился на мне? Неужели ты не догадывался, - я делаю паузу, - что я не люблю тебя? - и снова ни тени удивления.
- Знал. Я знал. Прошу тебя, не стоит устраивать это здесь.
- Ты не стоишь его мизинца!
- Не стою, - легко соглашается Никита. - У него было большое сердце.
- Пошляк, - я чувствую, что плачу злыми едкими слезами.
- Он любил и тебя, и меня. И поэтому рассказал мне всё, не дожидаясь, пока ты соизволишь наиграться в инфернальную женщину. Я женился на тебе, потому что любил. Потому что хотел забрать у тебя часть твоего горя. Но ты им - этим горем - упивалась и упиваешься. Ты притащила меня сюда, потому что… ты никогда никого не любила.
Никита встает со скамейки - чешуйки синей краски остаются на аккуратных брюках - и, чеканя шаг, как на параде, идёт к дороге. Ступив на асфальт, он как-то странно взмахивает правой рукой. Я успеваю заметить стремительный золотой проблеск в воздухе - он оставляет обручальное кольцо Городу мёртвых.
Оглушительно стрекочут кузнечики.
Я стою посреди самого большого кладбища Европы. Улыбка давно умершего человека - вот и всё, что мне остаётся.