Деда Степана мы похоронили в прошлый вторник. На девятый день, как положено, собрались помянуть. А в пятницу он вернулся.

Мы сидели на кухне. Мать заваривала чай, отец курил на балконе, я листал учебник. В тишине раздался тихий звон – будто кто-то задел чашку в серванте.

Мать крикнула, не я ли это. Я ответил, что нет. Отец вошел с балкона, и они вместе пошли в гостиную. Я выглянул из-за их спин.

Он сидел там. В своем старом, продавленном велюровом кресле сидел дед. Он был в том самом сером костюме, в котором его похоронили. Восковые, чуть отекшие руки лежали на подлокотниках. Он не смотрел на нас. Его мутные глаза были устремлены на стену, туда, где раньше висел ковер.

Мать тихо ахнула, вцепившись в плечо отца. Отец молчал. Первым ударил не страх, а запах. Тот самый, что стоял у гроба – медицинский, тяжелый, с нотой сырой земли. Мы думали, что выветрили его, но он вернулся вместе с дедом.

Эту ночь мы провели в одной комнате, заперев дверь. Отец сидел на полу, слушая. Но квартира была тихой, тише, чем обычно, будто само его присутствие впитывало звуки.

Утром отец решился. Он вошел в гостиную. Подойдя, он дотронулся до плеча деда. "Ледяной", – прошептал он. Он попытался его поднять, сдвинуть. Тело не сопротивлялось. Оно было неподатливым, тяжелым, как мокрый цемент, будто вросло в это кресло.

Мы перестали жить в своем доме. Мы стали его заложниками. Гостиная стала запретной зоной. Мы ели на кухне, говорили шепотом. Мы боялись не того, что он встанет, а того, что он повернет голову.

На третий день он переместился. Мать проснулась ночью и сдавленно закричала. Он стоял в коридоре, у двери в свою старую комнату – ту, что после его смерти стала моей.

Он стоял и смотрел внутрь. На свою кровать, на свой шкаф. А потом медленно, с шарканьем, похожим на трение мокрого картона по полу, вошел. Он подошел к кровати. И лег. Он лег на бок, лицом к стене, как всегда спал. Я перетащил свое одеяло в спальню родителей.

А потом начался настоящий ужас. На улице ударила оттепель. И он начал портиться. Восковая кожа потемнела. Запах из медицинского превратился в невыносимый, едкий, сладковатый. На простыне, где он лежал, расползалось темное, маслянистое пятно.

Отец сломался. Он вошел в комнату, сел на стул напротив кровати и заплакал. "Что тебе надо, пап?" – он выл. – "Скажи! Что?! Уходи!". Дед молчал, лежа лицом к стене. У матери поехала крыша. Она схватила ведро: "Он все пачкает! Надо убрать!". Она пыталась мыть пол вокруг него, и ее рвало прямо в ведро. Отец силой оттащил ее.

Мы прожили с ним так неделю. Дышали через тряпки. Мы не смогли его выгнать. Мы не смогли сжечь дом – он был и наш тоже.

Вчера мы просто собрали два чемодана и ушли.

Я выходил последним. Я заглянул в гостиную. Он снова был там. Он сидел в своем кресле, в своем истлевшем костюме, и смотрел на стену.

Он не был злым. Он не был мстительным. Он был Владелец. А мы были просто гостями, чье время вышло.
#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник