Тишина – вот что осталось после Марины. Не та благословенная тишина, которую ищешь после рабочего дня, а вязкая, давящая, звенящая в ушах пустота, заполнившая нашу маленькую «двушку» после ее ухода. Три месяца прошло с той дурацкой аварии на скользкой дороге, а я, Андрей, все еще просыпался утром с ощущением, что она просто вышла в магазин и вот-вот вернется, звякнет ключами в замке. Но она не возвращалась, и дом молчал, пропитанный ее отсутствием, ее запахом – едва уловимым, цветочным – который я боялся спугнуть даже сквозняком.

Наш утренний ритуал был незыблем как восход солнца: я вставал первым, ставил турку на огонь, варил крепкий, горький кофе для себя и чуть слабее, с каплей молока – для нее. Мы пили его молча, сидя друг напротив друга за маленьким кухонным столом, глядя на просыпающийся город за окном. Это было наше время, наши пятнадцать минут тишины вместе, прежде чем мир врывался шумом и суетой.

После ее смерти я машинально продолжал вставать в то же время, ставить турку. Но варил только одну чашку – свою. Пить кофе в одиночестве было пыткой, каждый глоток отдавался горечью не только во рту, но и в душе.

А потом, одним серым ноябрьским утром, я нашел на столе две чашки.

Я замер на пороге кухни. Вот моя, большая, с трещиной на ручке. А рядом – ее. Маленькая, белая, с незабудками по краю. И обе – полные. Из обеих поднимался легкий парок.

Первая мысль – абсурдная: «Я сварил две? Автоматически? От горя?» Я подошел ближе, коснулся ее чашки – теплая. Я поднес ее к носу – тот самый аромат, слабый, с едва уловимой ноткой молока. Я не мог сварить две чашки. Я точно помнил, как насыпал кофе только в одну половину турки.

Я списал это на провал в памяти, на шок, на то, что мозг, измученный горем, просто достроил привычную картину. Я взял ее чашку, помедлил секунду… и вылил кофе в раковину. Рука дрожала.

На следующее утро – снова две чашки. Моя. И ее. Дымящиеся. На своих привычных местах.
Я обошел кухню, проверил – никого. Окна закрыты. Дверь заперта.
Это не мог быть я.
Страх, холодный и липкий, начал шевелиться внутри. Кто? Или… что?

Я снова вылил ее кофе.

На третий день я решил провести эксперимент. Я не стал варить кофе. Совсем. Я просто вскипятил чайник, сделал себе чай в кружке. Сел за стол. И стал ждать.
Тишина. Пустой стол. Моя кружка с чаем.
Я почти выдохнул с облегчением – показалось, просто игра воображения.
И тут… я услышал. Тихий, едва слышный звон фарфора. На столе, прямо перед пустым стулом Марины, материализовалась из воздуха ее белая чашка с незабудками. Сначала – полупрозрачная, как мираж, потом – плотнее, реальнее. И она наполнилась темным, дымящимся кофе.

Я отшатнулся так резко, что стул заскрипел по линолеуму. Это не глюк. Это не память. Это происходило.

Каждое утро. Две чашки.
Я пробовал прятать ее чашку – она появлялась на столе, наполненная. Я убирал кофе из дома – она появлялась с кофе. Я уезжал ночевать к другу – возвращался утром, а на столе стояли две остывшие чашки.

Это была она. Или ее эхо. Ее привычка, настолько сильная, что пережила смерть и продолжала цепляться за этот мир через этот дурацкий утренний ритуал.
Сначала это пугало до дрожи. Потом… я начал привыкать. Странно, да? Но вид ее чашки на столе… он перестал быть ужасным. Он стал… грустным. Напоминанием. Фантомной болью, которая не отпускает.

Я перестал выливать ее кофе. Я просто оставлял его стоять. Он остывал, покрывался пленкой, я выливал его вечером. А утром все повторялось.

Я начал чувствовать ее присутствие. Не как призрак, нет. А как… тепло. Легкое, едва заметное тепло у ее стула. Как тихий вздох за спиной, когда я мыл посуду. Как будто она была рядом, но в другом слое реальности, и только эта утренняя чашка кофе была нашим единственным, хрупким мостом.

Стало ли мне легче? Нет. Горе никуда не делось. Но ушла пустота. Ее место заняла эта тихая, меланхоличная жуть, эта странная компания за утренним кофе. Я даже начал… говорить с ней. Не вслух. Мысленно. Рассказывать о дне. Спрашивать совета. Ответа не было, конечно. Только тепло у ее стула и пар над ее чашкой.

Так продолжалось почти месяц. Я жил в этом странном симбиозе с призраком привычки. Пока однажды утром не случилось еще кое-что.

Я сидел за столом, смотрел на две чашки. И вдруг ее чашка… двинулась. Сама. Медленно, плавно, она поехала по столу ко мне. На сантиметр. На два.
Я замер. Чашка остановилась прямо перед моей рукой. Будто… предлагая? Приглашая?

Я смотрел на нее. На темную, дымящуюся поверхность. На отражение потолочной лампы в ней.
Что она хочет? Чтобы я выпил? Чтобы я принял ее окончательно? Чтобы я остался с ней здесь, в этом утреннем ритуале, навсегда?

Холод снова вернулся, вытесняя привычную грусть. Это не было утешением. Это была ловушка. Тихая, уютная, пахнущая кофе ловушка, которая не давала мне жить дальше. Она не отпускала. Ее любовь, ее привычка – они стали оковами.

Я посмотрел на ее пустой стул, на теплое пятно воздуха над ним.
«Марина, – сказал я тихо, впервые вслух. – Я люблю тебя. Я всегда буду помнить. Но… хватит».

Я взял ее чашку. Рука не дрожала. Я встал. Подошел к раковине.
И медленно, глядя на струю черной жидкости, вылил ее кофе. До последней капли.
Потом я сполоснул чашку холодной водой. Вытер ее насухо полотенцем.
И убрал. Далеко, на самую верхнюю полку кухонного шкафа, за старые банки с крупой. Туда, откуда я ее никогда не достану.

Я вернулся к столу. Моя чашка стояла одна.
Я сел. Сделал глоток. Кофе был горьким. Обжигающим. Живым.
Тепло у ее стула… исчезло.
Запах ее духов… неуловимо растаял.
Осталась только тишина. Та самая, первая. Пустая.

Но теперь она не давила. Она была просто… тишиной. Чистым листом. Началом нового дня, который я должен был прожить один.
Это было больно. Но это была свобода.

На следующее утро на столе стояла одна чашка. Моя.
И я впервые за три месяца выпил свой утренний кофе без привкуса призраков.
Это был просто кофе. И это было начало. Начало долгого пути. Но я знал – я справлюсь. Один.

#ДмитрийRAY. Страшные истории
источник