Ирина разложила на кухонном столе карту Карелии. Пахло свежезаваренным кофе и типографской краской. Ярко-красным маркером она обводила изгибы рек, ставила жирные точки там, где должны быть ночевки, и делала на полях пометки: «порог», «перекат», «красивый вид».

Слово «аденокарцинома» прозвучало в ее голове так же буднично, как «купить молока» или «забрать вещи из химчистки».
Оно прозвучало ровно три дня назад в стерильно-белом кабинете усталого врача, повисло в воздухе и, кажется, так и осталось там, прилипнув к жалюзи.
Ирина его с собой не взяла.

Она нахмурилась, но не от страшного диагноза, который теперь был вписан в ее медицинскую карту, а потому что никак не могла решить, стоит ли брать с собой на сплав тяжелый чугунный котелок. С одной стороны лишний вес, с другой – ни с чем не сравнимая каша на костре. В ее вселенной, где жизнь была непрерывным движением, для долгой и вязкой трагедии просто не было места. Были лишь задачи, которые нужно решать.
Котелок она все же решила взять. Как и всё остальное, что подбрасывала ей жизнь.
Просто упаковать поудобнее и грести дальше.

Ирина отложила маркер, потерла виски: не от боли, а от сосредоточенности. На карте уже проступал маршрут: от истока реки Писты до озера Янисъярви, с пересадкой на байдарку у водопада Кивакка. Шесть дней, пять ночевок, четыре порога и один полный день без гребли: просто лежать на теплом камне, слушая, как шумит вода и поют птицы. Это был ее способ дышать. Единственный, который работал.

Она потянулась за кружкой, сделал глоток: кофе чуть остыл, но всё ещё крепкий, с горчинкой, как будто специально для неё.
В голове снова мелькнуло: «Аденокарцинома. Стадия 2А. Химиотерапия через две недели».
Она не вычеркнула это из жизни. Просто переместила в графу «дела после сплава». Как налоги. Как замена масла в машине.
Как звонок маме, которую пока не собиралась пугать.

— Если я начну сейчас плакать или медитировать на смерть, — сказала она вслух, обращаясь к пустой кухне. — То точно забуду взять спички. А без спичек — никакой каши. А без каши — вообще никакого смысла.

Утро выдалось хмурым, но без дождя — Ирина сочла это добрым знамением. Она закинула рюкзак в багажник, сверху аккуратно уложила байдарку, притянула ремнями, проверила трижды. Котелок звякнул где-то внутри: тихо, уверенно, как боевой колокол.

Дорога до истока Писты заняла пять часов. За окном мелькали сосны, болотца, редкие деревушки с покосившимися заборами и собаками, лениво поднимающими головы при проезде машины. Радио играло что-то нейтральное. Ирина не слушала, просто любила фон. В голове крутился маршрут: первый порог через семь километров, ночевка на песчаной косе за излучиной, ужин: гречка с тушенкой, чай из котелка, звезды без отсветов большого города.

Она не брала с собой телефон. Оставила его в машине вместе с зарядкой, банковской картой и «делами после сплава». В рюкзаке: компас, карта, спички в герметичном контейнере, аптечка (среди пластырей и обезболивающего — маленький пузырек с таблетками, которые надо принимать строго по времени), термобелье, спальник, сухпаек и… да, котелок: чугунный, тяжелый, незаменимый.

Первые гребки дались легко. Вода была холодной, прозрачной, с отблесками зелени и серебра. Берега густые, дикие, без следов людей. Ирина втянулась быстро: ритм весел, шум воды, запах мха и сырой земли: всё это было лучше любых таблеток, лучше любых утешительных слов, которые ей говорили люди в белых халатах.

На первом пороге чуть не перевернулась. Вода ударила в борт, байдарка качнулась, и на секунду мир стал вертикальным. Но она выровнялась… инстинктивно, будто тело знало, что делать, даже если разум на секунду замер.
Выбравшись на берег, она села на камень, дышала глубоко, смеялась: не от страха, а от адреналина.
— Ну, почти, как в старые времена, — сказала она вслух, обращаясь к птицам, которые крутились над водой.

Ночью, когда костер потрескивал, а каша в котелке томилась, медленно впитывая дым и тепло, Ирина достала блокнот. Не для записей о маршруте — для другого.
Написала крупно жирным карандашом.
Что взять с собой после сплава:
Мысль, что жизнь — это не диагноз – маршрут. С порогами, перекатами и днями, когда можно просто лежать на камне.
Пение птиц. Особенно утром.
Запах кофе, даже если он чуть остыл.
Смелость не плакать, пока не закончишь важное дело.
Маме позвонить: не пугать, а рассказать про водопад Кивакка. Про то, как там радуга стоит над брызгами целый день.

Она не писала про страх. Он был — конечно, был. Иногда накатывал в тишине перед сном, когда огонь уже почти угас, а вода шептала что-то древнее и непонятное. Но Ирина не давала ему места. Просто добавляла в костер еще ветку. Смотрела, как пламя снова разгорается. И засыпала под шум реки.

На третий день, как и планировала, она нашла тот самый теплый камень: плоский, гладкий, нагретый солнцем. Легла на него ничком, щекой к камню, закрыла глаза. Ни весел, ни мыслей, ни задач. Только вода. Только птицы. Только ветер, который гладил волосы, словно хотел сказать: «Я здесь. Дыши мной – пока еще можно».

— Ладно, — сказала она ему тихо. — Ты со мной. Но правила устанавливает река. А я — просто гостья – которая гребет.
И заснула под открытым небом, с рукой, свисающей в воду, и улыбкой, которую никто не видел — кроме звезд.

Она не поняла, проснулась или еще спит. Но только ей показалось, что кто-то тихонько коснулся ее ладони чем-то холодным, мокрым и немного липким.
Ирина чуть вздрогнула и открыла глаза. Чернеющее небо все так же глядело на нее мириадами бриллиантовых глаз… или слез.
Она медленно и осторожно повернула голову, чтобы ненароком не спугнуть любопытную рыбку или, возможно, птицу.
Но то, что она увидела в воде — изрядно шокировало…
Около ее руки, все еще свисающей к бурной стремнине реки, плавно покачивался очень красивый венок из неизвестных ей и явно не местных цветов.

Но, что самое удивительное, венок никуда не уплывал, не затягивался в водовороты… Он просто был рядом с ее рукой, словно привязанный к этому месту и иногда легонько касался ее.

Ирина начала медленно приподниматься и вдруг услышала тихий всплеск. А потом едва уловимый смешок или даже стон…
– Кто здесь? – не на шутку испугавшись, прошептала Ирина, робко оглядываясь по сторонам.

И тут в легкой дымке тумана она увидела на противоположном берегу реки три обнаженные девичьи фигурки, наполовину высунувшиеся из воды.
Их длинные волосы колыхались на волнах и искрились серебром в мертвенно-бледном свете полной луны.

Тишина, нарушаемая лишь плеском воды, сгустилась, стала тяжелой, почти осязаемой. Ирина не шевелилась, боясь, что малейшее движение разорвет тонкую ткань этого невозможного видения, и оно либо исчезнет, либо обрушится на нее.
Фигуры на том берегу тоже застыли. Они были зыбкими, сотканными из лунного света и тумана, и в то же время пугающе реальными.

Одна из них, та, что была посередине, медленно подняла руку, и Ирина увидела, что ее пальцы неестественно длинные и тонкие, как ивовые ветви.
— Гостья, — прошелестел голос, похожий не на человеческую речь, а, более, на шепот камыша.
Он исходил, казалось, отовсюду: от воды, от камней, от темного леса за спиной.
— Зачем пришла на быструю воду с тяжелым сердцем?

Ирина судорожно сглотнула. Ее прагматичный ум отчаянно искал объяснение: усталость, стресс, галлюцинации от таблеток, которые она приняла перед сном. Но венок, все еще покачивающийся у ее руки, был неопровержим. Его слабый сладковатый аромат, не похожий ни на что земное, щекотал ноздри.

— Я… я просто путешествую, — ответила она, и ее собственный голос показался ей чужим и неуместным в этой колдовской тиши.

Вторая фигура тихо рассмеялась. Смех был похож на звон разбивающихся льдинок: холодный, мелодичный и совершенно безрадостный.
— Все вы путешествуете, — пропела она. — От одного берега к другому. Но ты несешь с собой камень. Мы его чувствуем. Он тянет тебя ко дну.

Ирина инстинктивно коснулась живота, туда, где поселился ее диагноз, ее личный чугунный камень, потяжелее любого котелка. Они это знали. Но как?

— Оставь свой камень нам, — предложила третья, самая молчаливая до этого момента.
Ее голос был глубже, как рокот воды в омуте.
— Река примет все. Она умеет хранить тайны. И боль. Взамен мы дадим тебе легкость. Ты будешь плыть, не касаясь воды. Забудешь о порогах и перекатах. О самом времени. Просто иди к нам.

Перед глазами Ирины на мгновение промелькнула картина: ее тело, легкое и прозрачное, несется по течению, свободное от боли, страха, от необходимости грести.
И... свободное от жизни.
Соблазн был ледяным и острым, как игла. Уснуть. Отдаться потоку. Перестать бороться.

Но тут она вспомнила про котелок. Про свою горячую дымную кашу. Про запах кофе. Про обещание позвонить маме и рассказать про радугу над водопадом. Про список дел, пусть и отложенных.

Она выпрямилась, села на камне, глядя прямо на призрачные фигуры. Страх отступил, уступив место упрямому, злому спокойствию.
— Спасибо за предложение, — сказала она твердо. — Но это мой камень — мой. Я сама его понесу.

Девы на том берегу переглянулись. В их глазах, светившихся в темноте, как фосфор, промелькнуло что-то похожее на удивление. Или уважение.
— Упрямая, — прошелестела первая. — Как наша река.

Ирина медленно, не отводя взгляда, протянула руку и коснулась венка. Цветы под ее пальцами были холодными и упругими, как живые. Она подняла его из воды. Он был невесомым, и с его лепестков срывались капли, которые, падая в воду, не издавали звуков.

— Что это? — спросила она.
— Дар, — ответила вторая. — Тому, кто выбирает свой путь, даже если он ведет к последнему порогу. Он не даст тебе легкости. Но он не даст реке забыть твое имя.

Ирина надела венок на голову. Холод на мгновение сковал виски, а потом по телу разлилось странное тепло, словно она выпила глоток горячего чая с травами.
Она почувствовала, как уходит напряжение из плеч, как дыхание становится глубже.
Боль никуда не делась, и диагноз не исчез, но они перестали быть центром ее вселенной. Они стали просто частью пейзажа, как тот валун или старая сосна на берегу.
— Спасибо, — прошептала она.

Девичьи фигуры начали таять, растворяться в утреннем тумане, который уже поднимался над водой. Их серебряные волосы смешались с дымкой, их бледные лица стали единым целым с рекой. Последним исчез их смех-стон, оставив после себя лишь тишину и слабый цветочный аромат.

Ирина осталась сидеть на камне одна. На ее голове был венок из нездешних цветов, которые не увядали в первых лучах рассвета. Она посмотрела на свои руки. Они не дрожали. Она посмотрела на реку. Она больше не казалась ни враждебной, ни безразличной.
Она была просто рекой. Или дорогой.

Она вернулась к костру, который почти погас. Подбросила веток. Раздула огонь. Поставила свой тяжелый чугунный котелок. Пока закипала вода для утреннего кофе, она достала блокнот. Открыла страницу со списком «Что взять с собой после сплава» и, подумав секунду, дописала еще один пункт, обведя его в рамку:
«Имя, которое помнит река».

Шестой день. Последний.
Река Писта, словно понимая, что провожает необычную гостью, несла Ирину мягко: без резких поворотов, без коварных порогов. Вода ласково обтекала байдарку, будто шептала: «Ты справилась. Ты дошла». Над озером Янисъярви уже висела тишина: глубокая, прозрачная, как само небо над ним.
Здесь кончался маршрут. Но не кончалась жизнь.

Ирина причалила к берегу под полуденным солнцем. Вытащила байдарку на песок, разложила вещи для просушки, поставила котелок на камни — в последний раз. Заварила кофе. Сняла венок и положила его рядом. Он не увядал, не чернел, не рассыпался. Цветы хранили свой нездешний аромат и холодное сияние, как напоминание: ты выбрала, ты не сдалась, ты помнишь себя.

Она достала блокнот. Перечитала список, что взять с собой после сплава.
А под списком она дописала еще одну строчку.
Новую, жирными буквами:
Жизнь, которую я продолжаю грести даже… если весла тяжелее смерти.

Два дня спустя Ирина сидела в химиотерапевтическом отделении. В руках термос с домашним кофе, рядом тот самый чугунный котелок (она принесла его «для моральной поддержки», как пошутила медсестре). На голове шапочка, но под ней – венок. Он не нуждался в воде, не засыхал, не пах больницей. Он пах рекой, свободой и выбором.

Врач, молодая девушка с добрыми глазами, заметила котелок и удивленно приподняла бровь.
— Это… для готовки прямо здесь? — спросила она, улыбаясь.
— Нет, — ответила Ирина, тоже улыбаясь. — Это мой боевой флаг. Говорит мне: «Каша будет. Даже если придется долго ждать».

Во время процедуры она не закрывала глаза. Смотрела в окно: на деревья, на облака, на голубое небо, такое же, как над ее сказочной Карелией. В голове крутился шум воды, пение птиц, смех-стон русалок, растворившихся в тумане.
Она не боялась. Не отрицала. Просто… продолжала грести.

Через три месяца, когда выпали первые снега, Ирина снова стояла на берегу реки — теперь уже замерзшей. В руках теплый плед, термос и маленькая коробочка с пеплом.
Она не плакала. Просто высыпала пепел на лед, туда, где начинался ее маршрут. Ветер подхватил его, понес над снежной равниной… легкий, как обещание.
— Спасибо, мама, — тихо сказала она. — Ты бы полюбила эту реку. Как и я.

Она не знала тогда, что через несколько лет будет стоять здесь же — с другим человеком. И с дочкой, которой только исполнилось пять.
— Мама, а почему ты всегда улыбаешься, когда мы на этой реке? — спросила девочка, завороженно глядя на воду.

Ирина наклонилась, поправила ей шапочку, и на мгновение коснулась чего-то прохладного: спрятанного под подкладкой лепестка, который все еще хранил запах тумана и лунного света.
— Потому что река помнит меня, — ответила она. — И я ее тоже.
#АлександрБор. Рассказы.
источник